Они не уйдут - Белоусов Александр Федорович. Страница 13

— Вы знаете вот эту старую дорогу на Тагил?

— А как же знаем, — тихо ответил ветхий старичок. — Бывало, на тройках там гоняли — страсть.

— Значит, хорошая дорога? — нетерпеливо переспросил капитан.

— Да уж куда лучше! — отозвался тот же старичок. — Сам граф Шувалов, бывало, проезжал и хвалил. Дескать, и в Смоленщине таких дорог нету.

— А ты что молчишь? — обратился капитан к другому старику.

— Да что… Правильно Ксенофонт говорит. Не дорога — стекло. Хоть кого спросите.

Тут ветхий старичок ударился в такие длинные и нескладные воспоминания, что капитан поспешил их выпроводить — время было дорого.

И уже к вечеру первая колонна двинулась в дальний путь. Впереди шел усиленный конный отряд. За ним — до полка пехоты. Дальше двигались полковые орудия и обоз. Замыкал движение конный арьергард — на случай, если начнется преследование красных. Отправив эту колонну, капитан успокоился, зная, что теперь по проложенному следу уйдут все остальные войска, скопившиеся на станции. По одиночке, группами, по стадному инстинкту пойдут они вслед за отправленной колонной. Даже подгонять никого не надо будет.

Он стал думать о другом. Распорядился скомплектовать усиленную команду на очередной, готовый к отправке железнодорожный эшелон. Команда эта должна была заняться расчисткой места крушения на перевале. Другой команде, конной, было приказано держать под наблюдением ближайшие к Чусовой перегоны. Он рассчитывал, что если красные появятся на том берегу реки раньше ожидаемого, то их задержит огнем штабной бронепоезд. А самому бронепоезду уйти будет нетрудно даже в последний момент.

В это время командир головного отряда ушедшей на тракт колонны с удивлением рассматривал карту, пытаясь сличить ее с местностью. На карте был обозначен тракт. Он же ничего не видел, кроме высокой, по пояс, дурман-травы и пиканника, все еще не просохшего от ночной сырости. Дальше стеной вздымался молодой лесок.

Сойдя с коня, офицер обнаружил под пологом травы старые, когда-то глубоко наезженные колеи и затянутые временем кюветы. Карта не врала — тракт здесь проходил. Но не было в ней сказано о том, что тракт этот заброшен, умер десятилетия назад, когда была проложена в горах поперек Уральского хребта железная дорога. Карта не сказала и о том, что все кордоны и постоялые дворы на этой дороге уже сгнили, а на самом тракту успел подняться лес.

Командир тронул коня и въехал в заросли травы и кустарника. За ним двинулся конный отряд. Потом прошел обоз и вспахал колесами рыхлую землю. За войсками оставалась широкая черная лента земли. А впереди лежали почти двести верст безлюдной тайги и ненадежная нитка заброшенной дороги. Из Чусовой же все выходили и выходили, подгоняемые далекой канонадой, отряды и группы белых солдат, а то и одиночки, потерявшиеся, отставшие в этом водовороте от своих частей. Позже такой же поток влился на старую дорогу со стороны Лысьвы.

На станции наступила еще одна ночь, полная тревоги и неопределенности. Деповских все еще не выпускали из корпуса и даже не разрешали приходить встревоженным родственникам и женам, не давали передать узелки с едой. К утру кое-как собрали и поставили на ход паровоз для сформированного белыми эшелона, который должен был уйти впереди штабного бронепоезда с восстановительной командой. И он ушел, этот эшелон, в рассветных сумерках. Повел его какой-то бородатый, похожий на раскольника, тагильский машинист, оказавшийся по воле случая на чусовской станции. Казалось, он и сам обрадовался этой поездке, как случаю добраться поскорее домой.

Этот эшелон смертельно напугал Колю и Пашку. Они в это время были на линии, вблизи разбитой и осиротевшей путейской казармы.

Когда белые взяли и увели пермского железнодорожника, а Успенский был в отчаянии, Коле вдруг вспомнилось одно дело. Они, мальчишки, играли тогда на линии за станцией, где только-только начинается подъем в горы. Мальчишки придумали веселую, на их взгляд, шутку. Нашли ком пропитанной мазутом вагонной подбивки, которую кладут в буксы для смазки осей, и заставили Колю и других младших ребят промазать рельсы от самых стрелок до мостика через речку. Потом все спрятались в кустах и стали ждать, что получится.

Наконец, со станции вышел поезд. Еще не разогнавшись, он сразу за станцией остановился — паровоз буксовал на месте, не в силах был сдвинуть даже самого себя. На беду поезд оказался пассажирский, и в нем ехало какое-то железнодорожное начальство. Началось расследование. Нарушителей скоро нашли, на их родителей наложили штраф, и, видимо, не шуточный, потому что даже Трифон Стародумов, никогда не трогавший детей и пальцем, на этот раз отхлестал Колю ремнем.

На дальних путях, где не было охраны, Коля и Пашка натаскали из старых разбитых вагонов два ведра мазутной подбивки. Работа эта заняла много времени, и к путейской казарме они вышли уже на рассвете. Тогда мимо них и прошел поезд с восстановительной командой.

Всю ночь дул ветер, нес высокие облака. Наутро он немного утих, но лес еще шумел, и ребята едва не попались, когда из-за поворота вылетел конный разъезд. Но этот же шум помог им спрятаться: конники не услышали треска кустов, когда оба бросились в сторону от линии. Потом они долго сидели в укрытии, стараясь успокоиться, и прислушивались.

— Начинать надо, — сказал, наконец, Коля. — Время-то уходит.

— Тебе не боязно? — шепотом спросил Пашка.

— Боязно… Только слушать надо. Спрятаться успеем — кругом кусты. Вот только на мостике нас видно будет.

— Давай с той выемки начнем…

— Успеем? — Может, он и не сегодня пойдет.

— Бронепоезд-то? Нет, сегодня, Я дрова таскал днем на станцию, слышал.

Они взяли комья мазутных тряпок и вышли на полотно. Осмотрелись — ничего подозрительного. Пошли, нагнувшись, один у одного рельса, другой рядом, у другого, прижимая к холодной стали тряпки.

Ничто не нарушало утреннего покоя. Мальчики прошли всю кривую, огромной дугой протянувшуюся выемку, промазали рельсы на невысокой насыпи ближе к станции. Но на открытый со всех сторон мостик выйти не решились, боязно стало.

За горой стали слышны глухие выстрелы. Эхо долго перекатывалось в горах, потом стихло. Коля и Пашка начали карабкаться по крутому, поросшему леском склону. Вскоре им открылся вид на станцию. Над рекой еще клубились остатки тумана.

— Скоро пойдет! — выдохнул Пашка, показывая вниз.

В самом деле, бронепоезд, всю зиму стоявший неподвижно, оживал. Над трубой его паровоза вздымался густой черный дым — кочегары готовили к дороге топку. Суетились у бронированных вагонов солдаты. Коле показалось, что в толпе он различает маленькую фигурку отца Василия, который так и не дождался от него огурчиков.

— А хватит? Там-то? — спросил, вдруг забеспокоившись, Пашка.

Глядя отсюда на громаду бронепоезда, они как-то не представляли себе, что можно остановить его двумя ведрами мазута.

— Правда, давай еще по мосту пройдем.

И они вновь начали спускаться к полотну железной дороги.

Успенский с нетерпением ждал, что же будет дальше. Сквозь закопченное стекло он видел суматоху на станции, видел, как задымил бронепоезд, как уходили со станции последние отряды.

«Черт, что же они оцепление не снимают?» — думал он. Ему хотелось бежать туда, куда послал мальчишек. Ругал себя за то, что решился на этот шаг. Ребята, поди, уже попались и сидят где-нибудь у белых, а может быть, и лежат, застреленные под горячую руку.

На крышу штабного вагона поднялся солдат и стал ударами приклада обрывать провода, тянувшиеся от станционной конторы. «Все, сматываются», — подумал Успенский.

В это время он увидел команду солдат, направлявшуюся в депо. Они тащили какие-то ящички. И Успенскому стало ясно, почему до сих пор не было снято оцепление: ждали саперов, которые должны были на прощание подорвать депо.