Шестьсот дней и ночей в тылу врага - Емлютин Дмитрий Васильевич. Страница 28

— Вооружать-то чем будете? — спросил Матвеев.

— Они все с винтовками. А ребята притащили пулемет немецкий…

Подбежала медицинская сестра Аля.

— Товарищ командир, — обратилась она к Янкову, — тяжелораненые отправлены в госпиталь, а семь человек с легкими ранами хотят встать в строй.

— Пока без них обойдемся, — прогудел Янков. — Впрочем, подготовьте их. На случай… Пойдут к лейтенанту Гуськову.

— Есть! — Аля скрылась за деревьями.

Вместе с Янковым мы вышли на опушку леса, ползком через мелкий кустарник и сухой вереск добрались до пулемета. Огневая позиция была тщательно замаскирована и старательно окопана.

Снайпер Игорь Карасев резал на части кочан капусты.

— Пожалуйста, товарищи командиры, кушать с нами. У нас сегодня на первое и второе капуста, в желудке не будет пусто.

Откуда-то сверху раздался голос:

— Игорь, нас не забудь. Хоть кочерыжку…

— Ладно! — крикнул Карасев вверх… — Для вас у меня особливое блюдо — морковью угощать буду.

— То наши наблюдатели и «кукушки», — пояснил Янков. — Бьют без промаха, а главное без шума.

Я вспомнил, что штаб направил для снайперов прибор, который поглощал звук выстрела.

— Выйдут фашисты на опушку, смотрят — ни с того ни с сего кто-то из них падает, — довольный рассказывал Янков. — Только подбегут к нему узнать, в чем дело еще два-три ложатся. Федька вон за день шестерых уложил.

— Да мы и сегодня не спали, — ответил начальник штаба Холявин. И он показал нам рукой в сторону обширной поляны.

— Видите, сколько их на отдыхе.

Я посмотрел в бинокль и разглядел на поляне темнеющие бугорки.

— Пятнадцать фашистов! — уточнил Холявин.

Ночью подошло подкрепление: два свежих отряда, артбатарея. На рассвете партизаны пошли в атаку и дрались четыре часа. Наконец, гитлеровцы не выдержали, бросили две автоматические пушки, подбитую бронемашину…

Я распрощался с буденовцами и к 12 часам был в штабе бригады «За Родину». Командир бригады Григорий Харитонович Ткаченко доложил, что вернулся с боевого задания отряд имени Калинина.

— Захватили ценные документы, богатые трофеи и привезли пленных…

Мы идем к партизанам, чтобы узнать подробности боя.

У партизанских землянок, несколько поодаль от группы военнопленных из 108-й венгерской бригады, стояли три солдата в черных шинелях со свастикой на рукавах.

— Это борзая тройка! — сказал нам командир отряда Голыбин. — Из Мюнхена, баварцы…

Фашисты были чисто выбриты, подтянуты.

— Где вы их подхватили?

— На шоссе Брасово — Стобово, — начал Голыбин скороговоркой. — За селом Николаевским мы разобрали деревянный мост и устроили засаду. Беспрестанно шел дождик.

Промокли до костей. Мы с комиссаром хотели уже снимать засаду, думали, что в такую погоду фашистов не будет, как вдруг услышали — едут. Мы ждали обоз, а на большаке показались четыре грузовых автомашины. В кузовах на ящиках и мешках — человек двадцать. Едут и песню орут. У разобранного мостика шофер первой машины резко затормозил, да так, что машины, ехавшие сзади, друг другу борта поцеловали. Мы открыли огонь, фашисты успели скатиться в овраг, бежать пытались, да не тут-то было: наши ребята перехватили.

Из землянки вышел начальник оперчекистского отдела Николай Лазунов, поздоровался.

— Мы перевели их документы, — доложил он. — Вот тот, толстяк справа, Ганс — сын мясника, эсэсовец.

— Это видно по роже! — съязвил Григорий Иванович Новиков.

— Второй, с длинными усами, — Фриц, сын помещика. А третий, плюгавый, — Курт, сын офицера… Все трое легко ранены.

— Допросите пленных, но перед этим окажите, медпомощь, — сказал я Лазунову.

Пленные дали важные сведения о воинских эшелонах на станциях Брянск II и Карачев. Когда мне доложили об этом, я решил сам поговорить с ними. Меня встретил начальник госпиталя военврач II ранга Эйдлин.

— Эсэсовцев поместил отдельно, — сказал он. — А перевязку им сделал военнопленный врач Штефан.

Позвали Штефана. Он сказал, что Фриц до 1940 года служил в министерстве иностранных дел Германии, свободно говорит по-русски.

Фриц лежал с закрытыми глазами, стонал и дрожал, словно его била лихорадка.

— Что вы? — спросил его Штефан.

Не открывая глаз, он спросил по-русски: скоро ли партизаны будут сжигать его на костре?

Услышав наш смех, Фриц повернул голову и открыл серые стеклянные глаза.

— Гитлер — кривая свинья. Он виноват, его палить надо на костре, а не нас. — И, сжав кулаки, он стал бить себя по голове.

Фриц тут же ответил на все наши вопросы. Мы узнали о движении в сторону Курска более 500 автомашин с частями и техникой, о размещении штабов трех воинских соединений, о местонахождении складов с оружием, авиабомбами, горючим.

Когда мы собирались уходить, Фриц вдруг зарыдал и стал просить не оглашать его показаний.

— У меня молодая жена… Живет в Мюнхене, я люблю ее. Если она узнает, то… Ведь она так богата!..

Мы вышли из землянки и двинулись к упряжке. По дороге нас догнал оперработник и показал обнаруженную у Фрица фотографию. На фоне красивого здания стояла группа развязных молодых фашистов, среди них — Фриц. На обороте снимка — надпись.

— Знаете, что написано? — спросил оперработник и перевел. «Клянемся уничтожить комиссаров, евреев и всех русских. Вырви жалость из своей души. Через ночь — к победе! Хайль Гитлер!»

Мы показали эту фотографию партизанам во время подготовки операции по взрыву мостов через Навлю и Десну. Железнодорожная ветка Суземка — Навля перерезает Партизанский край надвое. Посоветовавшись, мы решили во что бы то ни стало сорвать восстановление дороги. Начал разрабатываться план налета на участок Суземка — Кокоревка — Алтухово, протянувшийся более чем на 20 километров.

К этой операции штаб привлек 11 партизанских отрядов, несколько групп самообороны и 18 диверсионно-разведывательных групп. Операцию начали в 4 часа утра, сразу в 8 местах, и закончили к 20 часам. Партизаны взорвали 11 железнодорожных мостов, в том числе мост через реку Неруса, снесли несколько километров рельс, в пяти местах срыли насыпь, уничтожили телефонно-телеграфную линию, подорвали станционные здания. Более 200 фашистов были убиты.

По железнодорожной магистрали Комаричи — Брянск ежедневно к Курскому выступу проходило до 25–30 пар поездов. Нужно было взорвать железнодорожный мост на реке Навля, чтобы перерезать эту артерию. Кроме того, мы одновременно выводили из строя две других важных для врага железнодорожных магистрали: Брянск — Льгов и Брянск — Конотоп. Эта операция была названа у нас «Развилка».

В разведку мы направили опытных партизан и вместе с ними пиротехников Пайторова, Аржакина, Почекина.

Помню, я только что возвратился из отряда «За Родину» и отдыхал на берегу Нерусы. Адъютант Федор Садов вместе с дедом Фролом болтались в реке с сетью — рыбалили. Вдруг из-за леса показалась подвода. Увидев нас, ездовой остановил лошадь. С повозки соскочили наши подрывники Герой Советского Союза Алексей Ижукин и разведчики Пайторов, Аржакин и Пилюгин.

— Мы к вам! — сообщил Ижукин.

Разведчики доложили полученные сведения об охране моста через реку Навля. Оказалось, что мост охраняют 45 гитлеровцев: 12 всегда стоят на посту, остальные находятся в казарме. Вокруг моста — шесть дзотов с пулеметами. В 250 метрах от моста, в домике водокачки, размещен отряд полиции — 50 человек. К северу, в 2 километрах, в поселке Навля размещен фашистский гарнизон — 650 человек. В 2 километрах южнее моста находится блок-пост с охраной — 25 человек. Непосредственно на мосту круглосуточно стоят четыре часовых. Перед мостом — несколько рядов колючей проволоки, есть прожекторные установки. На станции — бронепоезд с автоматическими пушками, пулеметами. Такая вот обстановка!

— Нам с Ижукиным приходили в голову разные мысли, — говорит Медведев. — Если пустить вагонетку с начинкой и взорвать ее на мосту… Рискованно, может уйти за мост. Только шума наделает. Если опустить плот с взрывчаткой по течению реки… Отказались. Гитлеровцы уложили поперек реки бревна, а на полуметровой глубине протянули проволоку… Возникали и другие варианты… Остается одно — брать мост с боем.