«У» – значит убийца - Графтон Сью. Страница 35

В девять четырнадцать утра я, сдав взятую напрокат машину и забрав со стоянки свой "фольксваген", подъехала к своему дому. Глаза у меня слипались, тело ныло от слабости, как при простуде, но я все-таки была дома. Я зашла внутрь, убедилась, что на автоответчике нет сообщений, почистила зубы, сняла кроссовки и плюхнулась на кровать. Сон моментально обрушился на меня, как снежный ком, увлекая за собой все ниже, ниже и ниже.

Проснулась я в пять часов дня. Проспала все те же восемь часов, но сейчас так же хотелось есть, как в девять утра – спать. Ощущение было такое, словно я выбралась из зыбучего песка. Надо было исправлять нарушенный ритм жизни. Ведь я ложилась спать на рассвете, а просыпалась после полудня, завтракала в обед, а обедала ночью. И зачастую этот обед состоял из холодной овсянки или яичницы с тостами, а это означало, что я просто дважды завтракала. Произошел явный сдвиг и в психике, день и ночь перепутались в сознании. Как это бывает во время быстрых перелетов через часовые пояса, мои внутренние часы отсчитывали теперь свое время, не совпадавшее со временем остальных людей. Даже обычное ощущение собственной личности нарушилось, появилась тревога, что внезапно может возникнуть другая личность, доселе прятавшаяся, а теперь пробудившаяся от долгой спячки. Дневная жизнь звала меня, но я откликалась на удивление неохотно.

Я сползла с кровати, сбросила грязную одежду, приняла душ и оделась. По пути к дому Кеплеров я остановилась у магазина, купила пакет йогурта и яблоко и съела в машине. Я могла бы поспать еще пару часов, но надеялась поговорить с сестрами Лорны до того, как проснется Дженис. Как и у меня, у нее тоже перемешались день и ночь, и это странным образом связывало нас.

На этот раз перед домом не оказалось рабочего фургона Мэйса, и я, оставив свой "фольксваген" на обочине возле забора из белого штакетника, прошла по дорожке к крыльцу и постучала в дверь. Мне пришлось немного подождать, прежде чем Тринни открыла.

– Ох, привет. Мама отработала две смены, и она еще спит.

– Я так и думала. Она сказала, что оставит для меня коробку на столе Берлин.

– А Берлин сейчас нет. Ее куда-то послали с поручением. Может, хотите зайти и подождать?

– Спасибо. – Я прошла за Тринни через небольшую, тесно заставленную мебелью гостиную в обеденную комнату, примыкавшую к кухне. Солнце клонилось к закату, стекла кухонных окон начали темнеть, создавая в освещенной кухне искусственную атмосферу тепла. Посередине кухни стояла разложенная гладильная доска, и запах свежевыглаженного хлопка заставил меня взгрустнуть о лете.

– Не возражаете, если я взгляну на стол Берлин? Если коробка там, то я смогу забрать ее.

Тринни снова взялась за утюг.

– Стол вон там, – она указала на дверь, ведущую в контору.

В углу стояли стол и шкафы для документов, и я вспомнила, что уже видела их в тот вечер, когда разговаривала с Мэйсом. Справа на столе стояла коробка, на крышке которой была написана моя фамилия. Я подавила в себе желание порыскать в шкафах и ящиках стола, подняла крышку коробки и проверила ее содержимое. На меня пахнуло ароматом, представлявшим собой тонкое сочетание запаха цитрусовых и пряностей. Я закрыла глаза, представив себе, что это запах Лорны. По опыту я знала, что специфический запах может выдать владельца. Мужчину – запах крема для бритья, кожи или пота, а женщину – духов. Ключи, о которых упоминала Дженис, покоились сверху папок, аккуратно расставленных в алфавитном порядке: перечень счетов, налоги с доходов, дивиденды, акции, годовые отчеты. В одном углу коробки торчал сложенный кашемировый шарфик. Я прижала его конец к лицу, и ощутила нежный дух скошенной травы, корицы, лимона и гвоздики. Забрав коробку с собой на кухню, я поставила ее на один из стульев, а сверху положила шарфик.

– Это шарфик Лорны? Он лежал в коробке вместе с ее бумагами.

Тринни пожала плечами.

– Наверное.

Я сложила его и положила на место.

– Не возражаете, если я присяду? Мне бы хотелось поговорить с вами.

– Хорошо, – согласилась Тринни и отключила утюг.

– Надеюсь, что не мешаю вам готовить ужин.

– У меня в духовке стоит готовая запеканка, мне надо только подогреть ее и быстренько сделать салат.

Я села, размышляя, как бы выудить у нее какую-нибудь информацию. На самом деле я даже точно не знала, что хочу выяснить у сестры Лорны, но решила, что стоит наладить с ней контакт. Ноги Тринни выглядели сильными, босые подошвы уверенно шлепали по линолеуму. На этот раз она была в футболке с какой-то абстрактной картинкой на груди. Она перешла от гладильной доски к кухонному столу, села напротив меня и принялась рассматривать пейзаж на своей новой рубашке. Какие-то черточки и загогулины. На ручке одного из кухонных шкафчиков висела еще одна, такая же разрисованная, но линии рисунка на ней были выпуклыми. Тринни проследила за моим взглядом.

– Это объемная краска, – пояснила она. – Надо нанести ее, дать высохнуть, а потом прогладить с изнанки утюгом, и у нее будет такой вид.

– Симпатично. – Я встала и подошла поближе к шкафчику, чтобы рассмотреть повнимательнее готовую продукцию. На мой взгляд, уродливое зрелище, но что я в этом понимаю? – Вы это продаете?

– Ну, пока нет, но надеюсь продавать. Пока я разрисовала только одну футболку, но когда надела ее, то все пришли в восторг. Вот я и подумала, что раз у меня нет работы, то, может быть, я смогу организовать собственное дело.

Вот так дела. Оказывается, ее, как и Лорну, обуревает дух предпринимательства.

– И долго вы этим занимаетесь?

– Только сегодня начала.

Я снова уселась возле стола, продолжая рассматривать работу Тринни. Следовало подумать, как повести разговор, я наверняка могла что-нибудь у нее выудить. Справа от меня на столе лежала стопка туристических проспектов с рекламой круизов по Аляске, лыжных прогулок, туров в Канаду и на острова Карибского моря. Я взяла первый попавшийся и начала листать его: "Последний неиспорченный рай на земле... потрясающие белоснежные пляжи... глубокие лазурные лагуны..."

Тринни обратила внимание на мое занятие.

– Это проспекты Берлин.

– И куда она собралась?

– Еще не решила. Но говорит, что ее привлекает Аляска.

– Вы тоже поедете?

На лице Тринни появилось разочарованное выражение.

– У меня нет денег.

– Очень жаль. Реклама выглядит заманчиво. А Берлин нравится путешествовать одной?

– Да, нравится. Не всегда, правда, но если хочет ехать одна, то так и говорит об этом. Она уже совершила одну поездку осенью.

– Вот как? И куда же она ездила?

– В Акапулько. Ей там очень понравилось. Говорит, что если еще раз поедет туда, то возьмет меня с собой.

– Здорово. Прошлым летом я была в Вьенто-Негро, но это самый дальний юг, на котором мне приходилось бывать.

– А я и там не была. Берлин всегда любила путешествовать. А у меня нет такой страсти. То есть, я хочу сказать, что предпочитаю другие занятия.

– Какие, например?

– Ну, не знаю. Люблю шить и готовить.

Я решила сменить тему.

– Смерть Лорны, должно быть, явилась для вас тяжелым ударом. Вы уже успокоились?

– Пожалуй. А вот им до сих пор тяжело. Раньше мама и папа были гораздо ближе друг к другу, а после смерти Лорны, похоже, все изменилось. Такое впечатление, что сейчас смерть Лорны тревожит только маму. Она постоянно говорит об этом. Берлин даже обижается. Ее действительно это расстраивает. А как же мы? Неужели мы совсем не в счет?

– А вы были дружны с Лорной?

– Не очень. Лорна вообще сторонилась всех. Она жила в своем мире, а мы в своем. У нее был этот коттедж, и ей нравилось уединение. Ненавидела, когда люди заходили к ней без приглашения. Да ее часто и дома не бывало, особенно по ночам. Она где-то гуляла. Всегда давала понять, что не надо ходить к ней, пока она сама не позвонит и не пригласит.

– Вы часто виделись с ней?

– Не очень, и главным образом здесь, когда она заходила. А за те три года, что она прожила в коттедже, я побывала там раз, ну, может быть, два. А Берлин нравилось туда ходить. Она любопытная по натуре. А Лорна была загадочной.