Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 34
Новые пули проносятся через воду, уходя вниз по странно изящной траектории. Сигруд ждет.
«Сработала ли моя ловушка? Неужели она выдохлась, или я…»
Мир наверху вспыхивает.
Все вздрагивает. Дерево стонет, гнется, наклоняется, и Сигруду приходит в голову мысль, что укрыться под корнями дерева прямо рядом со зданием, которое он намеревался взорвать, было не очень-то мудрым решением.
Он выбирается из-под корня, плывет прочь. Вода наполняется илом и землей. Взрывы невероятным образом продолжаются, слышится нескончаемый рев, и яркий оранжевый свет просачивается через мутную воду. Поверхность реки шипит от испятнавшего ее горящего мусора.
«Мне нужен воздух, — думает Сигруд, теряя сознание. — Только вот не знаю, можно ли наверху дышать…»
Он ждет. И ждет. И ждет.
Наконец рев стихает, и дрейлинг выплывает, с трудом выбирается на берег.
Мир яркий и бурлящий. Сигруд делает глубокий, судорожный вдох, и от этого ребра болезненно трещат. Горло перехватывает, он начинает кашлять, и боль усиливается.
Он моргает и озирается. В доме бушует ад. От жара мокрая одежда Сигруда начинает источать пар.
Он смотрит вокруг слезящимися глазами и видит дымящееся тело футах в пятнадцати от реки. Шатаясь, подходит к незнакомцу — это женщина, точно мертвая — и забирает винташ. Он надеется, что оружие все еще в рабочем состоянии.
Сигруд окидывает взглядом обломки, но никого не видит. «Лучше узнать сейчас, — думает он, — чем потом». Он убеждается, что винташ заряжен, решает, что звук пожара достаточно громкий, чтобы заглушить любой выстрел, и, направив ствол на воду, жмет на спусковой крючок.
Винташ дергается в его руке, стреляя чисто и аккуратно. Он перезаряжает оружие, низко пригибается и смотрит в ту сторону, куда уходит река, к стене. Большая часть сада в огне, кое-какие деревья поменьше упали в воду, так что Сигруд сомневается, что ему удастся уйти тем же путем, каким он пришел. Он направляется на север, держась стены имения — к передним воротам, где, как ему известно, наемники должны были уничтожить оперативников министерства и тем самым, как можно надеяться, очистить ему дорогу.
Оказавшись немного севернее главного дома, он приседает возле живой изгороди — которая полыхает как факел — и обозревает дело своих рук. Будь это какое-то другое здание, любое другое место, масштабы разрушений вызвали бы у него профессиональное удовольствие; но это родовое имение Шары, то место, где она вырастила своего ребенка.
Он смотрит, как в западной части особняка с треском рушится крыша.
— Прости, Шара, — шепчет Сигруд.
Он подходит к воротам, одна створка которых открыта. Видит по другую сторону автомобиль министерства, изрешеченный пулями, и три трупа на сиденьях. Земля вокруг ворот странно темная — как будто кто-то разбрасывал тут мульчу, пока приближались наемники, — но, кроме этого, Сигруд не видит никого.
Он приседает рядом с большим камнем и наводит прицел на ворота. Потом издает громкий стон и кричит, грубо имитируя сайпурский акцент:
— Вы там? У нас раненый! Он мертв, но у нас раненый!
Тишина.
Сигруд кричит:
— Прошу! Умоляю!
И опять ничего.
Потом из-за угла высовывается чья-то голова.
Сигруд жмет на спусковой крючок. Брызги крови — и человек падает на землю.
Дрейлинг ждет еще целых пять минут, не шевеля ни единым мускулом. Вокруг тишина, не считая ревущего пожара позади него. Потом он встает, прыгает влево, пересекая пространство перед полуоткрытыми воротами и проверяя, не шевельнется ли что-нибудь на дороге за ними.
Он знает, что будет уязвим, когда выйдет, если там кто-то остался — в чем он сомневается, но кто знает. «Проскользнуть через ворота, — думает он, — укрыться рядом с трупом охранника и проверить, не появятся ли враги».
Сигруд крадется вдоль стены к открытым воротам. Винташ держит нацеленным на остов машины, за которым прятался бы сам, если бы оказался по другую сторону.
Он движется медленно: шаг, еще один, потом еще… И вот наконец выходит наружу с винташем наготове, но дорога оказывается пустой, вокруг ни души. Только трупы в машине, и больше ничего.
Но тут Сигруд кое-что понимает. Интенсивное пламя горящего дома было таким стойким, что последние десять минут дрейлинг почти перестал обращать на него внимание. Однако теперь, когда он выходит за ворота, жар позади него спадает, ошеломляющее, бурлящее тепло резко уменьшается, как будто некий великан приблизился и задул пожар, как пламя свечи.
Сигруд замирает возле ворот. Потом оборачивается.
Пожара нет. Более того — нет самого дома. Имение позади него окутала непроницаемая тьма, как будто луну закрыло тучей, напрочь заглушив весь свет с небес.
Нет, все еще хуже: в тридцати шагах к югу от того места, где он стоит, мир просто прекращает существовать.
Сигруд вертится, гадая, что происходит, и пытаясь найти укрытие у стены — но стены нет. Вокруг него только пустота, не считая ворот, как ни странно. Ворота словно висят в воздухе, большие железные решетчатые створки болтаются, одна полуоткрыта, другая полузакрыта. За ними ничего. Просто стена тьмы.
Потом закрытая половина ворот распахивается, тихо скрипя петлями, словно ее толкают сзади.
Сигруд вскидывает винташ. Целится в ворота, сам не зная чего ждать.
Затем видит их. Глаза во тьме. Глаза как у кошки, едва различимые. Или, быть может, они смахивают на крошечные, далекие белые звезды…
Сигруд стреляет. Он стреляет в эти глаза раз, другой, третий, четвертый, пятый… Затем останавливается, вспомнив о боеприпасах.
Ждет.
Глаза моргают, очень медленно. Затем они начинают продвигаться, шаг за шагом.
И по мере приближения они словно одолевают какой-то барьер, потому что вокруг глаз проявляется лицо юноши, бледное и истощенное, а также черные как вороново крыло волосы и тонкая шея. Сначала кажется, что голова молодого человека висит в воздухе так же, как железные ворота, но затем Сигруд видит, что на нем черное одеяние, которое колышется, несмотря на отсутствие ветра. И по мере приближения молодого человека дрейлинг начинает слышать много странных вещей…
Стрекот, далекие шорохи и любопытный, аритмичный перестук. Камешки, падающие со склона; дрожь листьев; стон деревьев; медленное падение капель воды. Сигруд подавляет дрожь, когда слышит эти звуки: они заставляют его чувствовать, что он один в лесу ночью, а вокруг собираются бесчисленные невидимые наблюдатели.
Его настигает неприятное озарение.
«Они окружают меня…»
Сигруд смотрит вниз. Ворота — не единственное, что сохранилось в этой безграничной темноте: у его ног — широкий участок земли, мульча, которую он видел ранее.
— Континентская почва, — говорит молодой человек, и Сигруд мгновенно узнает его высокий, холодный голос. — Это помогает мне проявлять себя здесь, по другую сторону Южных морей, знаешь ли.
Сигруд смотрит на него.
— Ноков.
Юноша слегка улыбается и кивает.
— Мало кто осмелится произнести это имя вслух. Не будь я уже здесь…
Сигруд улыбается в ответ. Затем он снова начинает стрелять.
В винташе осталось всего два патрона. Они не причиняют Нокову никакого вреда: как будто Сигруд стреляет холостыми или пули исчезают, едва покинув ствол.
Сигруд смотрит на пустой винташ, морщится и швыряет его в Нокова. Оружие проходит сквозь него, как будто юноша сделан из дыма.
Ноков моргает, слегка возмущенный.
— В этом не было необходимости.
Сигруд игнорирует его, вытаскивает свой нож правой рукой и бросается на Нокова, рубя и коля. Ноков хмурится — снова на его лице выражение легкого недовольства — и как будто мигает каждый раз, испаряясь, прежде чем лезвие приблизится к нему.
И все же Сигруд не сдается. Он уже убивал божественных созданий этим клинком, так что готов, по крайней мере, попробовать еще раз. Задыхаясь и морщась от треска в ребрах, он кидается на Нокова снова и снова.