Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 38

Он подъезжает и смотрит на эти ворота. В них два-три этажа высоты.

— Это, — говорит он, вытирая пот со лба, — должна быть она.

Сигруд выбирается из автомобиля и едва не падает. «Надеюсь, Шара предупредила Стройкову обо мне, — думает он. — И надеюсь, мне удастся добраться до вершины холма».

Удается, хоть это и нелегко. Он замедляет шаг, приближаясь. Ворота огромные и внушительные. В верхней части высечено имя: ВОТРОВ.

«Значит, наследство, — думает он. — И она даже не удосужилась сменить имя».

Сигруд присматривается. Светские Установления двадцатилетней давности, должно быть, обошли это место стороной, потому что ворота покрыты божественными символами, большей частью колкастанскими. Сигруд узнает согбенную, мрачную фигуру в плаще в центре большинства барельефов: это Колкан собственной персоной, и рядом с каждым его изображением — печать, руки Колкана в виде весов, готовых взвешивать и судить.

Дрейлинг сжимает левую ладонь. Сегодня она не болит. Но, наверное, это потому, что ему очень холодно.

Он проходит через ворота. Потом сорок минут ковыляет по грязной дороге — других дорог или тропинок здесь нет — и видит только холмы, ручьи, усохшие кустики и очень много овец.

Наконец он взбирается на вершину холма и видит впереди фермерский дом, расположенный на некотором возвышении. Он большой, но совсем не похож на особняк Шары. Это низкое, как попало построенное каменное здание, его явно возвели давно, и время обошлось с ним неласково. Но внимание Сигруда привлекает высокий стальной забор по периметру дома, увенчанный колючей проволокой.

— Ворота внутри ворот, — говорит Сигруд, вздыхая. «В каком-то смысле Континент не меняется».

Он бредет, шатаясь, по грязной дороге к забору. В нем большие стальные ворота — запертые, хоть замок и не кажется дрейлингу сложным. Он ищет какой-то способ сообщить обитателям дома о своем появлении, но не находит. Ему сейчас определенно не хватает сил, чтобы кричать. Он размышляет, не перерезать ли колючую проволоку, идущую поверх забора, но в его нынешнем состоянии не стоит рассчитывать, что ему удастся туда забраться.

Он становится на колени перед замком и вынимает свои отмычки. «Потом я постучу в парадную дверь, — думает он, — и просто извинюсь».

Замок поддается через двадцать минут работы — необычно долго для Сигруда, но ведь его руки безумно дрожат. Он распахивает ворота — петли слегка скрипят, — затем закрывает их за собой и продолжает идти по дороге.

Сигруд гадает, что сказать. Он не видел эту женщину двадцать лет, и они встречались лишь мимоходом. Он надеется, что фразы «Шара прислала меня» будет достаточно.

И еще он надеется, что у нее есть камин. Такое ощущение, что его кости превратились в лед.

Потом дрейлинг слышит выстрел.

Он тотчас же определяет, что это был винташ, очень мощный. Потом грязь на дороге в шести футах перед ним вдруг всплескивает, и его обдает мокрой землей.

Сигруд инстинктивно отскакивает. Приземляется на левый бок и едва не кричит от боли, когда сломанные ребра скрипят и трещат. Подавив стон, лежит в канаве лицом вниз и не шевелится.

«Что это было, — думает он. — Адский ад, что это было?»

Он ждет. Ничего не происходит: ни других выстрелов, ни приказа встать. Он начинает ползти назад, обратно к воротам.

Новый выстрел — на этот раз в землю футах в четырех справа от него. И еще один, на три фута слева.

«Предупредительные, — думает дрейлинг. — Если бы меня хотели убить, я был бы уже мертв». Впрочем, он сомневается, что это можно считать утешением.

Сигруд по-прежнему лежит лицом вниз, держа правую руку на затылке, — левую, разумеется, он не может поднять. Теперь он не в состоянии перестать трястись.

Он слышит шаги в холмах наверху. Не поднять ли голову? Нет, лучше не нарываться. Это оказывается мудрым решением, когда женский голос сурово кричит:

— Не двигайся! Даже не вздумай дернуться!

Он ждет, прислушиваясь к приближающимся шагам. Гадает, как угодил в такую передрягу, а потом понимает: «Электрическая сигнализация в воротах. Они поняли, что я вломился. Глупо. Глупо и небрежно».

— Ты вооружен? — спрашивает женский голос.

— Да.

— Вытащи оружие и выбрось, пожалуйста.

Сигруд подчиняется, выбрасывая свой нож:, хоть ему и странно слышать слово «пожалуйста» от человека, который отдает приказы, держа в руках винташ.

— Хорошо. Встань, пожалуйста. Медленно.

Постанывая и скуля от жуткой боли в левом боку, Сигруд с трудом поднимается на ноги.

Чуть выше по склону холма стоит женщина. Он вытирает грязь с единственного глаза и смотрит на нее с изумлением.

Она совсем не похожа на миллионершу. На ней сообразная сельская одежда, жилет из овчины и кожаные сапоги, да и мощный винташ — еще и с телескопическим прицелом — весьма необычный аксессуар для богачки.

Но глаза, что глядят на него через прицел… Несомненно, это Ивонна Стройкова, та самая девушка, которую Сигруд встретил много лет назад, и в тот раз она восторженно смеялась, когда он разжег трубку угольком из камина. Однако с той поры она постарела и огрубела. Теперь перед дрейлингом не блистательная светская львица, которую он помнит по Мирграду, но худая, выносливая женщина с каменным лицом и длинными черными волосами, собранными в узел на затылке.

— И кто же ты такой? — спрашивает она.

— Сигруд йе Харквальдссон, — говорит Сигруд. Он пытается не дрожать, но дело дрянь. — Ш-шара… Она…

Стройкова смеется ледяным и невеселым смехом.

— Сигруд йе Харквальдссон! Грозный дрейлинг из Мирграда! Итак, вот лучший боец, которого Шара обещала нам прислать! — Она окидывает его изучающим взглядом. — Ты уж прости мою откровенность, но… что-то я не понимаю, как ты можешь нам помочь.

Сигруд пытается сказать, что и сам не понимает, но его опять охватывает дрожь. И на этот раз она не прекращается. Он дрожит, трясется, пока у него не темнеет в глазах, пока он не утрачивает способность видеть или даже дышать.

А потом грязная дорога поднимается к нему. Он падает и не теряет сознание еще несколько секунд — достаточно, чтобы ощутить боль. Но не очень долго.

Последнее, что он слышит, это вздох Стройковой и ее голос:

— Ох, вот только этого мне…

Потом наступает тьма.

Кавита Мишра просыпается посреди ночи.

Ее не тревожит темнота вокруг. Хотя на самом деле жутковато — она оставила у постели свечу, когда легла, так что в комнате не должно быть темно, по крайней мере неоткуда взяться такой непроницаемой тьме; но тревожнее всего то, что квартиру заполнили писк, шелест и поскрипывание, как будто спит она не в собственной постели, но в каком-то гигантском, просторном, древнем лесу, таком густом, что лунный свет не проникает сквозь его крону.

Потом раздается голос:

— Мишра.

«А-а», — думает она. Спрашивает вслух:

— Да, сэр?

— Он причинил мне боль, Мишра. Этот человек сделал мне больно.

Она садится на постели.

— Ноков? Сэр? Как вы… Как вы меня нашли? Я не произносила вашего имени.

— Я вспомнил, куда ты меня призывала однажды, — отвечает голос. — Я вспомнил. Я вспомнил, где это происходило. Я становлюсь сильнее, Мишра. Я могу приходить без приглашения туда, где уже бывал. Но все-таки он… Несмотря на это, он причинил мне боль, Мишра!

— О ком вы, сэр? О даувкинде?!

Она знала, что операция в Галадеше обернулась чудовищным бедламом. Уничтожение дома Комайд было во всех газетах. Она получила одно сообщение от Нокова — письмо на черной бумаге на следующее утро загадочным образом появилось на ее комоде — с приказом распространить рисованный портрет даувкинда по всем подразделениям министерства, что и было сделано. Но Мишра не видела самого Нокова и уж точно не знала, что он пострадал.

Или что ему вообще можно причинить вред. Это ее тревожит.

Справа от нее раздается тяжелый вздох. Потом среди теней что-то… шевелится.

И она видит его. Или, быть может, он позволяет ей себя увидеть.