Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 72

Все такое современное, такое организованное. По идущей через высотные здания надземной линии едет поезд метро, и в каждом окне каждого вагона виднеется чье-то лицо. Фонтаны, магазины, деревья. Рынок под открытым небом, где продается мясо и фрукты — настоящие свежие фрукты, которые в Мирграде его воспоминаний раздобыть было невозможно.

Время от времени попадается какой-нибудь кусочек искаженного мира — словно рана в реальности, оставшаяся после Мига. Но все такие места наилучшим образом заштукатурены, превращены в маленькие парки с табличками рядом, где написано: здесь случилось то-то и то-то, и вот что мы помним, и вот что мы знаем.

Историю, которую в известном ему Мирграде ужасно подавляли и из-за которой постоянно препирались, на этих улицах никто не оспаривает.

И вот наконец они подъезжают к Солде. В его дни река была ледяным полем, и к ее грязным берегам лепились крошечные рыболовные лачуги и трущобы; теперь здесь доки, причалы, мельницы, нефтяные заводы, промышленность. Сигруд смотрит, как по извилистому руслу Солды медленно продвигаются корабли и баржи. Это процветающее место, место, куда люди отправляются, чтобы трудиться, работать и мыслить, место, где можно жить.

— Я больше не вижу стены! — говорит Тати. Она смеется. — Это удивительно, не так ли?

Сигруд оборачивается, чтобы взглянуть на горизонт. Там нет даже намека на стены: он забыл, что они становятся прозрачными, как только въезжаешь в город.

— Ох. Точно.

— Знаете, они хотят просверлить еще одно отверстие в стенах, — сообщает Тати. — Чтобы получился проход к запланированным промышленным объектам с той стороны. Фабрики, новые дома и сортировочная станция побольше размером.

— Да ладно, — говорит Сигруд.

— Да! — подтверждает Тати. — Тут всего стало слишком много. Слишком многое стекается в этот город. Эти громадные божественные стены больше не в силах сдерживать Мирград, только не после Вуртьястана и открытия Солды.

Сигруд замирает.

— Открытия Солды? — тихо переспрашивает он.

— Да, — говорит Тати. — Это все изменило, знаешь ли.

Сигруд сидит в тишине, глядя на процветающий мегаполис, и вспоминает молодую дрейлингку, которая однажды ему сказала: «Вот это — это поступь цивилизации: мы внедряем изобретения, которые меняют мир! Да какое там меняют, они диктуют миру свои условия, и мир им покоряется! Достаточно одного толчка — и все пойдет по накатанной, набирая скорость!».

«Сигню, — думает он, — так это ты сотворила это место?»

Теперь большая часть города ему незнакома, но, когда лимузин поворачивает, он внезапно узнает открывшееся впереди зрелище.

Он знает эту улочку и этот переулок. Он помнит, как однажды цеплялся здесь за автомобиль, набирающий скорость. Водитель пытался раздавить Сигруда об стену здания, и дрейлингу с трудом удалось избежать этой судьбы.

Он смотрит на здание впереди. Оно ему тоже известно.

Особняк Вотрова. Такой же, каким был, — от решетки ворот до последнего кирпича в стенах. Выглядит почти так же, как когда Сигруд побывал здесь в последний раз, так много лет назад, только вот сейчас день, и дом абсолютно пуст: ни смеющихся гостей к обеду, ни вечеринок, ни шоферов — и нет Шары Комайд, чтобы сопровождать его.

— Неимоверно странное ощущение, — говорит Сигруд. — Вернуться и обнаружить, что это место единственное осталось неизменным.

— Полностью согласна, — отвечает Ивонна.

Он смотрит на нее. Стройкова выглядит бледной и больной и все продолжает приглаживать прядь, которая лежит безупречно.

Сигруд наблюдает за ней, пока они подъезжают. Она щипает себя за тыльную сторону ладони так сильно, что пальцы дрожат.

Он тянется через салон лимузина, хватает ее за руку и сжимает.

— Все в порядке, — говорит он.

— Это по-твоему, — отвечает она. Но дарит ему мимолетную улыбку.

В конце концов они останавливаются перед массивными парадными дверями. Сигруд пытается распахнуть дверцу машины, но внезапно Чоска оказывается рядом, открывает ее со скромной улыбкой, а потом вытаскивает из задней части автомобиля огромный кофр. Чоска катит его на колесиках ко входу в особняк и открывает двери. Тати шмыгает внутрь, и Сигруд неспешно следует за ней.

Он осторожно входит в вестибюль, который так же огромен и величественен, как в его воспоминаниях: люстра из больших пластин хрусталя, два громадных камина и сотни газовых рожков, которые сейчас не горят.

Он пристально глядит на один из каминов и вспоминает, как таращился в огонь, пил вино и думал о времени, проведенном в Слондхейме. «Но Слондхейм, — думает он теперь, — оказался лишь малой неприятностью по сравнению с последующими годами…»

— Потрясающе! — восклицает Тати, озираясь по сторонам.

— Ты все время это повторяешь, — замечает Сигруд.

— Ну, потому что это и впрямь потрясающе.

— Ты жила в особняке, — говорит Сигруд. — Не понимаю, чем этот тебя так сильно потряс.

— Вы двое совсем не умеете веселиться, — заявляет Тати. — Что ни увидите, на все глядите хмуро.

— Мы не в отпуске.

— Тебе не пришлось застрять в мамином особняке на годы, — говорит Тати. Она подходит к главной лестнице, вздернув нос. — Обойдусь тем, что мне доступно. Я иду искать библиотеку, чтобы прочитать что-нибудь достойное впервые за несколько месяцев!

Сигруд смотрит, как она поднимается, и сердито качает головой.

— Будем снисходительны к молодости, — раздается у него за спиной голос Ивонны.

Он поворачивается и видит ее на пороге особняка.

— Стоит ли?

— Ну… так будет вежливо. — Она тяжело вздыхает и входит в парадную дверь. — Шара мне об этом рассказала — матушке Мулагеш пришлось с таким столкнуться, и ее солдатам. «Боевое эхо», так она это называла.

— Да, — подтверждает Сигруд.

— Когда кажется, что все по-прежнему происходит, — говорит Ивонна. — Как будто ты все еще там, и все продолжается. — Она оглядывается вокруг. — И теперь я на самом деле здесь. Ты когда-нибудь испытывал такое эхо?

— Не от Мирградской битвы, — отвечает Сигруд.

Она снова вздыхает.

— Ваши шпионские дела — ужасная куча дерьма, если позволишь мне сказать.

— Я согласен.

— Ага. Провались оно все пропадом. Давай распакуем оружие. Думаю, у нас с тобой много работы.

— Верно, — говорит он. — Завтра вечером я поеду на Солдинский мост, чтобы встретиться с Мальвиной, и мне надо подготовиться.

— А что потом?

— Понятия не имею. Но я бы предпочел, чтобы вы с Тати остались здесь. Не знаю, что планирует Мальвина. Но я хочу, чтобы Тати была там, где ее можно защитить, а мост к числу таких мест не относится.

Ивонна тихо смеется, пока они открывают кофр.

— До чего же глупо готовить оружие, — замечает она, — когда под градом пуль с головы врага даже волос не упадет.

Вечером, после того как они распаковали вещи, вымылись и поели, Сигруд, Тати и Ивонна сидят на балконе верхнего этажа и смотрят на город. Тати, конечно, не хочет ничего, кроме как бродить по улицам и все разглядывать, но Сигруд категорически это запрещает. Так что балкон превращается в нечто вроде компромисса: Тати, перегнувшись через перила, указывает на здания и задает вопросы, а Ивонна с Сигрудом изо всех сил пытаются отвечать.

— Помню, Во мне показывал то и это, — говорит Ивонна, потягивая вино. — Вон там Колодец Аханас. А вон там — Коготь Киврея. Или, по крайней мере, отец ему говорил, что они там располагались.

— Сомневаюсь, что Во знал наверняка, — говорит Тати. — Ведь все это исчезло десятилетия назад, во время Мига.

— Что случилось вон с теми зданиями? — спрашивает Сигруд, указывая. — Помню, там был какой-то большой храм…

— Разрушенный во время Битвы, — тихо говорит Ивонна. — Я знаю. Я видела, как все случилось, с этого самого балкона. Улицы заполнились серебряными солдатами… и само небо изрекало слова гнева.

Татьяна расспрашивает Сигруда о Битве, о Панъюе, о Воханнесе и Шаре и о том, чем они здесь занимались. Он старается объяснить, но вдруг понимает, что знает очень мало. Может, все забыл — или изначально ничего на самом деле не понимал.