Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 84

— Итак, Олвос. Она где-то рядом с усадьбой губернатора полиса — да?

— В каком-то смысле, — говорит Мальвина.

Он трясет головой.

— До чего абсурдно прятаться у порога Божества, словно выслеживая должника, скрывающегося от кредиторов. Как я туда попаду? Существуют ли какие-то магические двери или лестницы, которыми я мог бы воспользоваться?

— Вон там секретный черный ход, — говорит Мальвина, указывая на далекий и темный камин у противоположной стены. — О нем знаю только я.

— Только ты? — переспрашивает Сигруд. — А этот… как его… Вошем?

Она качает головой.

— Нет. Было бы неразумно отдавать столько власти в одни руки. Выход ведет к сторожке в парке рядом с Престолом Мира, такой вот причудливый маршрут. Мы воспользуемся им, потому что не можем снова пройти через дверь под Солдинским мостом — если появляться там слишком часто, кто-то может присмотреться и призадуматься.

— И что мне делать, когда мы выйдем?

— Ну… — говорит Мальвина. — Ты же сказал, что хорошо угоняешь машины, верно?

— Предлагаешь проехаться на угнанном авто через все блокпосты возле усадьбы губернатора?.. Меня застрелят еще до того, как я выберусь за стены.

— Мирград больше не такой, каким ты его помнишь, Сигруд, — говорит Шара. — Те блокпосты почти все закрыты.

— Я выведу тебя, — обещает Мальвина, — и останусь возле сторожки, ждать.

— Как я сообщу тебе, что добился успеха? — спрашивает Сигруд.

— Если ты добьешься успеха, на твоей стороне будет Божество, — говорит Таваан. — Вероятно, она прокатит тебя по небу в колеснице, запряженной лебедями.

— А если я потерплю неудачу?

— Если ты потерпишь неудачу… — повторяет Мальвина. — Если постучишься в дверь, но никто не ответит… тогда, наверное, ты просто вернешься назад. И мы попытаемся придумать что-то другое.

Сигруд трет лицо.

— А у нас есть запасные планы?

Шара сидит очень прямо и смотрит в пространство, как будто что-то решая. А потом она делает это опять: поднимает правую руку, поправляет очки и трет переносицу большим и указательным пальцами.

Смотрит на Сигруда. Ее взгляд жесткий и холодный.

— Нет, — твердо говорит она.

Дрейлинг знает: она врет. Он видит, что она понимает очевидность своей лжи. У нее припрятан какой-то козырь. Но очевидно, что она всеми силами старается его не использовать.

— Ладно, — говорит Сигруд. — Я это сделаю.

— Хорошо. — Шара поворачивается к Таваан. — Значит, осталось последнее.

— Что еще? — спрашивает Сигруд.

— Это война, — говорит Таваан. — Плохая война, да, и шансы не в нашу пользу. Но мы можем нанести врагу настоящий удар. И если мы воюем, тебя надо снарядить соответствующим образом.

Сигруд ждет продолжения.

— То есть нам нужно…

Мальвина слабо улыбается ему.

— Нам нужен сенешаль.

Сигруд стоит на коленях на полу комнаты, чувствуя одновременно неловкость и смущение. Мальвина и Таваан стоят перед ним, держась за руки, а Шара взирает на происходящее из глубин кресла. Хотя никто еще ничего не сделал, дрейлинг ощущает перемену. Ему требуется время, чтобы ее заметить: сопение и бормотание, а также прочие нежные звуки сна стихают. Сотни спящих замирают.

— Нам это точно необходимо? — спрашивает Сигруд.

— Вполне вероятно, что наш враг тоже знает, где находится Олвос, — говорит Мальвина. — Он не может к ней подобраться, в точности как мы, но местность ему известна. Он мог подготовиться к твоему появлению. Поэтому ты тоже должен быть готов.

Таваан глядит на него сверху вниз, ее огромные, странные глаза наполняет причудливый свет.

— Начнем?

— А вы уверены, что я не превращусь в чудовище? — спрашивает Сигруд. — Как та женщина в аэротрамвае?

— Ты не будешь настоящим сенешалем, Сигруд, — говорит Мальвина. — Такого пытался создать враг — смертного с частицей бога внутри.

— Мы не настолько могущественны, — добавляет Таваан. — К несчастью.

— Но у нас есть дары, которые мы можем тебе преподнести. Однако, чтобы эти дары можно было использовать в полной мере, передавать их надо по соглашению.

— Они часть нас, — продолжает Таваан. — Так что дар можно вручить лишь другой части нас — аспекту, грани.

— И что именно это значит?

— Заблудшее дитя, — тихо говорит Мальвина. — Таков наш общий аспект, скажем так. Мы все тут скитальцы. Мы можем вручить эти дары лишь тому, кто находится в схожем положении.

Сигруд сидит в молчании.

— Ты готов? — спрашивает Таваан.

— Я не знаю, — говорит дрейлинг. Он смотрит на Шару. — Я готов?

Шара пожимает плечами.

— Скорее всего, еще ни разу в мировой истории никто не пытался предпринять такое.

— И что это значит? — спрашивает Сигруд.

— Значит, что я понятия не имею, что может случиться. Но я ни разу не видела, чтобы ты отказался от оружия, Сигруд.

Он морщится и чешет шею.

— Ладно…

— Закрой глаз, Сигруд, — говорит Таваан.

Он подчиняется. Одна из них берет его за руку — наверное, Таваан. Потом он чувствует, как холодные и жесткие пальцы прижимаются ко лбу. Затем звучат голоса. Ему кажется, что самый громкий из них — голос Таваан, но он не уверен, потому что внутри него много других голосов, словно говорит не один человек, а много, одновременно.

— Ты нас слышишь? — спрашивают голоса.

— Да.

— Ты это чувствуешь?

Дрожь внутри черепа. Кажется, пальцы проникают в мозг, достигают глубоких и темных пещер в его мыслях, царапают сокрытую там стену…

Он пытается сдержать тошноту.

— Да.

— Хорошо, — говорят голоса. — Теперь послушай. Ты должен отыскать внутри себя воспоминание, Сигруд. Воспоминание об отчаянии и потере, о надежде, которую затмила скорбь.

Вступает новый хор:

— Когда ты сбежал. Когда ты скрывался. Когда ты сражался не ради гордости и не во имя цели, но просто чтобы не погибнуть.

— Когда ты был как мы, — говорят они в унисон, громче. — Одинокий. И забытый.

Десятки голосов проносятся сквозь его разум, шепча: «Пожалуйста. Пожалуйста, помоги нам… Пожалуйста, мы ведь так долго скитались…»

И тогда он их чувствует: каждый год, каждый час, каждую минуту их мучений, этих жалких, обездоленных божественных детей, потерянных, бесцельных, бездумно ищущих убежища и тепла.

А потом он кое-что вспоминает: момент, случившийся давным-давно, когда он был юношей неполных двадцати лет. Он вернулся из морского путешествия и обнаружил родителей убитыми, а вместо дома — пепелище. Он вспоминает, как сидел на почерневшем склоне холма и таращился на пустую, заледенелую долину впереди, ощущая давящее одиночество, бессловесное уединение, в чьей тени он прожил всю свою жизнь.

«Если бы кто-то оказался рядом со мной тогда, — думает он, — стал бы я тем, кто я сегодня?»

А потом Сигруд понимает, что кое-кто ему все же помог, но понадобилось время, чтобы она его нашла: Шара Комайд. Хотя его жизнь была далека от совершенства, без ее случайного вмешательства все обернулось бы куда хуже.

И теперь, возможно, он наконец-то сумеет ей отплатить.

— Вот оно, — говорят голоса.

Внутри его черепа — огромное давление, как будто те два пальца замерли там в ожидании его ответа.

Потом звучит один голос, очень тихо:

— Это ты, смертный? Это воспоминание — ты? В этом суть твоей души?

— Да, — шепчет он. И знает, что это правда. — Да, все верно.

С этими словами его левая рука погружается в тепло, как будто он держит ее близко к огню.

— В руке твоей меч, — произносят голоса. — Ты его чувствуешь?

Сигруд хмурится. Сперва он чувствовал, что его руку сжимает другая рука — возможно, Мальвины или Таваан, — но теперь ощущение делается… очень странным. В его ладони нечто новое, и это не чужая рука, а что-то твердое, но теплое, чуть податливое, словно древесина.

— Ты чувствуешь клинок? — шепчут голоса. — Чувствуешь?

— Я… кажется, да, — говорит он, но без уверенности.