Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри. Страница 6

Пересвет и Кириамэ вошли в трактирную залу — темноватую, но хорошо натопленную, с длинными основательными столами и лавками. Под скрещением потолочных балок покачивалось на цепях тележное колесо с множеством налепленных на обод свечей, причудливо заплывших воском.

За стойкой лениво протирал тряпицей оловянные кружки корчмарь — как вызнал у прохожих царевич, давно позабывший свое имя и охотно откликавшийся на прозвище Брюхана Пузановича. Две трактирные девки разбрасывали по полу свежую солому взамен сопревшей.

За дальним столом, освещенным лучше прочих, четверо не то пятеро посетителей метали на блестящем медном подносе зернь. Вышибала, на ходу стягивая кожух, прошагал прямиком к играющим, уронил на столешницу отнятый у мошенника кошель. Присаживаться не стал, хотя его настойчиво зазывали. Встал поодаль, увалившись плечом к бревенчатой стене и скрестив руки на груди, исподлобья надзирая за игрой и полупустой трактирной залой. Выходит, ошибочка? Чернявый — не местный вышибала, но телохранитель одного из игроков?

Завидев на пороге хорошо одетых и явно не бедствующих молодых людей, трактирщик встрепенулся. Оставил в покое натертую до блеска кружку, выкроил на круглой, как масляный блин, роже приветливую улыбку:

— Чего изволите, гости дорогие? Зелена вина али закусок вареных-печеных? Сей момент спроворим, не извольте беспокоиться!

— Мы не пить-есть. Мы разыскиваем одного человека, — решив не кружить вокруг да около, брякнул Пересвет, украдкой оттеснив явно заготовившего целую приветственную речь Ёширо в сторону. — Не сыщется ли среди твоих постояльцев кого-нибудь родом из италийских земель?

— А на кой он вам сдался, гости разлюбезные, ежели не секрет? — в лучших иудейских традициях откликнулся вопросом на вопрос Брюхан Пузанович. — Вы не серчайте, однако мало ли что. У приятеля вашего аж две сабли булатных за поясом торчат, а мои девки недавно весь пол начисто выскребли. Может, вы дань за двенадцать лет намерены востребовать или за сестрицу невинную мстить намерены. Тогда во двор пожалте, нечего тут кровищу расплескивать.

— Мы просто хотели потолковать о мимолетностях жизни, — негромко сказал Кириамэ. Вылетевшие из стаканчика кости-зернь раскатились по подносу, переливчато звякая гранями. Игроки взбудоражено загомонили, обсуждая выпавший расклад и азартно толкаясь локтями.

— За мимолетностями — и впрямь сюда, — корчмарь с явным облегчением перевел дух. — Это вы вовремя зашли. Господин Гардиано, хорош удачу гневить. Опять, как давеча, проиграетесь в пух да прах, за угол платить станет нечем. У молодых людей до вас дельце имеется!

Один из игроков с явной неохотой выбрался из-за стола, шустрым колобком подкатившись к стойке. Был он в точности таков, как обсказывал книготорговец — невысокий, плотного сложения, с землистого цвета лицом, тронутым на щеках оспенными вмятинами. Мануций только позабыл упомянуть внушительный нос, лиловым цветом смахивающий на индийский овощ боклачон, и то обстоятельство, что некогда густая и вьющаяся шевелюра ромея изрядно отступила со лба к затылку под напором расползающейся лысины. Глаза у него и в самом деле были светлые, с хитрой лисьей искринкой, а речь гладкая, почти без акцента и ошибок.

Невесть отчего Пересвет ощутил подступившее к горлу тоскливое разочарование. Отчего только ему взбрело на ум, якобы человек, сложивший «Мимолетности», непременно должен быть внешне отличен от прочих людей? Сочинители тревожащих юные сердца виршей вполне могут иметь склонность к чрезмерной выпивке и досужему метанию костей на медное блюдо. И смахивать обликом на раздобревших торговцев.

Но толковать с заезжим талантом Пересвету больше не хотелось. Желалось ему поскорей вернуться обратно в царский терем. Отыскать Войславу, отобрать книжицу с чудесными виршами, спрятаться куда-нибудь и прочесть все самому. От корки до корки. А потом еще раз.

Нехорошо оживившийся Кириамэ разливался, что твой соловей по весне. Едва ли крыльями не плескал от восторга. Мол, он никогда не рассчитывал наткнуться в здешней глухомани на человека, разумеющего в благородном искусстве стихосложения, и оттого безмерно счастлив.

Господин Гардиано быстро смекнул, что к чему, не замедлив с ответными медовыми словечками. Как приятно встретить среди сущих варваров ценителя, ну что вы, что вы, почтеннейший, как неисповедимы дороги наших судеб, а откуда сказали, вы родом? Из Нихонской империи, подумать только. В Италике о такой и не слыхивал никто, хотя вести про богатую и преудивительную страну Кадай долетают и до стен великого Ромуса. Значит, Нихон — огромный остров, что лежит еще дальше за Кадаем? Как, должно быть, вам диковинны здешние нравы и обычаи. Но сила искусства превыше расстояний, она не ведает границ и национальностей! Хозяин, тащи вина! Такую поразительную встречу непременно нужно отметить. Да не местной кислятиной, а чем-нибудь достойным! Кириамэ, какое причудливое имя. Звучит, как золотой колокольчик.

«Звенит, да не про тебя», — буркнул про себя раздосадованный Пересвет. Ёширо, похоже, совершенно позабыл о нем. Синие очи восторженно сверкают, руки так и мечутся в широких рукавах. Ишь, разошелся.

Царевич горестно вздохнул и обругал себя последней скотиной. За мелочную ревность и зависть. Ёширо ведь несладко пришлось на чужой сторонушке. Даже потолковать всласть не с кем. Особливо о таких тонких и возвышенных материях, как стихосложение или сочинение, а ведь принц это дело страсть как любит. Пусть хоть сейчас душой оттает. И неважно, что у ромейского стихотворца взгляд стал тягучим и масляным. Это все мнится из-за колеблющегося оранжевого отблеска свечей. Нет, Ёжиком ведь нельзя не восхищаться. Один он такой на свете, зараза нихонская, заноза сердечная…

Тут в уши чрезмерно увлекшегося душевными терзаниями Пересвета стукнуло, что внимает он уже не захлебывающемуся воркованию взаимообожающих горлиц, но гневному токованию повздоривших глухарей. Игроки в зернь вкупе с прочими посетителями стянулись поближе и встали плотным кружком, точно на петушиный бой глазеть собрались. А дверь-то трактирная хлопает, не закрываясь, впуская с улицы новых и новых зевак.

В очередной раз недооценил царевич Пересвет своего муженька разлюбезного. Гадюку велеречивую, подколодную, в шелках нихонского гарема взрощенную, ядом с конца клинка вспоенную. Втянул Ёширо увлекшегося ромейского гостя в горячий спор, по-научному дискуссией именуемый. Завершился этот спор тем, чем всегда у принца Кириамэ диспуты заканчиваются — поединком. Хвала тебе, Ками-сама, господь наш на высоких небесах, что не на холодной стали, а на словесах. Затеяли тягаться, кто лучше вирши складывает.

Ёжик, дернулся вмешаться Пересвет. Ёжик ты мой колючий, сам же признавал, что не выучился толком нихонские стихи на язык русичей перекладывать. Ну куда ты лезешь меряться силой с мастером своего дела? Нет, оно понятно, что местное наречие для обоих неродное. Ничейная земля, лишняя трудность в испытании.

Ох ты ё-моё. Сходили прогулялись, нечего сказать. Вот всегда так. Потащишься за Ёжиком — неприятностей не оберешься. Ладно, может, на сей раз обойдется. Покрасуются перед другом, распустив хвосты, понаскакивают, как дерущиеся кочеты, да и разойдутся. Но, если Ёширо проиграет, потом седмицу страдать будет. В гордом и молчаливом уединении, как подобает мужу достойному. А Пересвету ходить следом и уговаривать, мол, на виршах свет клином не сошелся. Новые сложишь, краше прежних.

Смирившись, что застряли они в «Петушке да курочке» надолго, царевич стянул с головы сафьяновую шапку, тряхнул свалявшимися кудрями и окликнул трактирщика:

— Брюхан Пузанович, а эти поединщики неуемные — они об заклад-то бились и о чем условились? Я за гомоном прослушал малость…

— Оно как же, — закивал корчмарь. — Какой спор без заклада и победителя? Не спор, а маета одна. Значитца, проигрывает тот, кто в течение десяти ударов сердца не сдюжит дать достойного ответа или продолжить строчку. Господин Гардиано в этом случае самолично распишет для его милости принца книгу мимолетностей, со старыми виршами и новыми. Если верх одержит ромей, господин Ёширо сулился допустить его в царский терем и позволить жить там на всем готовом до конца лета.