Урочище смерти - Точинов Виктор Павлович. Страница 3

Осознав все перспективы, Головач немедленно сбросил скорость, начал вглядываться в темноту. Скомандовал Колюне:

– Направо посматривай. Какую-нибудь лесную дорожку нам сейчас надо…

Открывать багажник на обочине и там же выписывать пленнику добавку не стоило. Не так давно они обогнали пару машин, неровен час, те догонят, прокатят мимо в самый неподходящий момент. Не остановятся, кому нужны приключения на свою задницу, но чертов видеорегистратор зафиксирует то, что никому видеть не надо.

Как на грех, трасса тянулась по низменным, болотистым местам, когда пленник очухался. Высокая насыпь дороги, по бокам крутые откосы и ни единого съезда в сторону.

Так и ехали: Головач с Колюней зыркали по сторонам, хозяин машины долбился, Пупс нервничал и ерзал, опасаясь, что сейчас пуля пробьет мягкую обивку сиденья, а затем мягкое пупсово тельце…

Наконец насыпь стала понижаться, за обочинами вновь замелькали темные контуры елей.

– Эге, – скорее промычал, чем произнес Колюня.

Головач давно привык к манере подельника изъясняться невнятными междометьями: притормозил, пригляделся. Да, то что надо. Две едва заметные колеи уходят в лес. Грибники накатали, не иначе. Или сборщики клюквы, учитывая близость болота. До грибного сезона пара месяцев, до клюквенного еще дольше, так что никто туда даже днем не сунется, тем более сейчас, ночью.

Он направил «бэху» на съезд с дороги, от души надеясь, что местные грибники накатали свой проселок не на УАЗах и грузовиках, а использовали более цивильный транспорт. А то сядет машина на брюхо и придется бросать, и всё, прощай, выгодный заказ. Нет чтоб такой казус с владельцем случился в прошлый раз, когда они перегоняли двухсотый «крузак». Ну да что уж теперь…

Пленник почувствовал изменившийся характер движения и затих. Сообразил, небось, что в его положении все перемены в судьбе могут быть только к худшему.

Грунтовка оказалась приличной. Даже брюхом нигде не царапнули о горбик между колеями. Но все же далеко от трассы Головач отъезжать не стал, кто знает, что там дальше. Остановился, погасил фары. Никто из проезжающих мимо теперь ничего не увидит. И даже остановившийся на обочине – отлить, например, – не увидит.

– Пошли, добавишь, – кивнул он Колюне. – Смотри, опять не сплошай.

– Угу.

Пупс, хотя его никто не приглашал, тоже выскользнул из салона. Этот обладатель пухлых розовых щек и невинного детского взора питал какую-то нездоровую страсть к допросам пленников, – к тем, последним, что происходили у болота. Порою разговоры сопровождались членовредительством, разные клиенты попадались. Пупс сам не участвовал, но пялился на такие зрелища не отрываясь, поначалу даже на видео заснять порывался, да кто ж ему разрешит.

Головач встал чуть в стороне, – вдруг балабол Пупс угадал и пленник действительно шмальнет, едва крышка багажника приподнимется? Лучше перебдеть…

Крышка плавно поднялась. Выстрел, как и следовало ожидать, не прозвучал. И вообще пленник затихарился и никак себя не проявлял, ни звуками, ни движениями. Не спешил воспользоваться долгожданной свободой. Ну, почти свободой.

Две тусклые лампочки на внутренней стороне крышки едва-едва подсвечивали нутро багажника. Головач аккуратно, бочком подошел, заглянул. Прокомментировал увиденное:

– Никак он опять от духоты сомлел…

Никакой уверенности в голосе не чувствовалось. А мгновением спустя Головач резким движением отпрянул в сторону. Пупс аж взвизгнул от неожиданности и присел на корточки, уверенный, что сейчас начнется пальба.

– Ты чо? – Колюня не испугался, не умел, но удивился, и, редкий случай, произнес от удивления что-то членораздельное сразу, без пережевывания вводных словечек.

– Крыса у него там… В угол вроде метнулась… – сказал Головач еще более неуверенно. – Или показалось… Может, это он ногой дернул…

Пупс поднялся на ноги. Возможно, он покраснел от смущения, он легко краснел по любому поводу, но в тусклом свете лампочек было не разглядеть.

Головач чертыхнулся про себя, вспомнив, что в сумке у него лежит нормальный фонарь, сунулся в салон, достал.

В ярком галогеновом свете никакой крысы они не увидели. Нормальный чистый багажник новой и ухоженной машины. Бывший ее владелец неподвижно лежал, как его уложили, на боку в позе эмбриона. Словно и не он только что колобродил и стучался.

– Достань его… И уложи обратно. – Головач сопроводил свои слова энергичным жестом – словно бил правым кулаком кого-то.

Колюня кивнул и склонился над багажником. Через секунду распрямился.

– Дык… он… это… – Слова с непривычки давались ему с трудом, не желали складываться во фразу.

– Что «это»? – Головач все меньше понимал происходящее и начал злиться.

– Дык холодный… вот… – Колюня облегченно выдохнул, довольный, что сумел наконец выразить мысль.

Головач оттолкнул его, сунулся сам в багажник, ухватил пленника за плечо – и с изумлением ощутил, что мышцы под слоями ткани твердые, как деревяшки.

Трупное окоченение… А оно мгновенно не наступает, часа через два, самое малое, – значит, Колюня не оплошал. Наоборот, пересолил с силой удара, – как тогда, в девяносто восьмом, когда они присели. И в багажник загрузили уже труп. Подвариант, мало что меняющий: мужик в тот момент еще дышал, но очень быстро склеил ласты.

Но кто тогда, мать его, только что стучался в багажнике?!

Крыса? И куда подевалась? И откуда взялась, самое главное? В какой-нибудь ржавой вазовской колымаге не удивит и выводок крыс, но в новенькой «бэхе» нет отверстий, через которые могут пролезть грызуны. Конструкцией не предусмотрены.

Головач вновь осветил и дотошно осмотрел багажник. Надеялся увидеть что-то, легко и просто объясняющее все непонятки. Ну, например, огнетушитель вылетел из крепления, болтался по багажнику, ударялся о стены и крышку… Версия хилая: не по лесным ухабам ехали, по ровной дороге, без резких ускорений и торможений, – но как-нибудь уж Головач заставил бы себя в нее поверить… Увы, огнетушитель стоял на своем законном месте, притянутый ремешком. И ничего другого, способного болтаться и издавать звуки, не видно…

Разозлившись окончательно, он начал вытаскивать мертвеца наружу, почти уверенный, что тот не мертв, что каким-то хитрым способом изобразил трупное окоченение.

Не получилось. Все мышцы были сведены посмертной судорогой, руки-ноги не гнулись, – растопырившийся бывший владелец ни в какую не желал покидать свою бывшую собственность.

– Дайкось, – сказал Колюня и потеснил Головача широченным плечом, примерился.

– Погоди… Пусть там полежит.

Головач, убедившись, что мертвый действительно мертв, призадумался: а что дальше? Поездка с криминальным трупом в багажнике не вдохновляла. Живой человек, пусть и похищенный, – совсем иная статья. А теперь рисуется сто пятая с букетом отягчающих: группой лиц, по предварительному сговору, из корыстных побуждений, а у двоих к тому же рецидив… Нельзя так рисковать.

Вроде и осталось всего ничего до места утилизации, полсотни километров от силы, но есть такая штука, как закон подлости… От трупа надо избавиться и катить налегке. Но бросать его возле самой дороги тоже не годится.

– Садитесь, поехали. – Головач захлопнул крышку багажника. – Отвезем поглубже в лес и оставим.

– Просто так? – встревожился Пупс. – На виду? Зарыть надо хотя бы…

– Ладошками копать собрался? Выберем кусты погуще и пусть волки хоронят.

Колюня в диспуте не участвовал. Ему было все равно.

Глава 2. Похороны эконом-класса

Отъехали еще примерно на километр в глубину леса, но подходящего места пока не нашли. «Бэха» ползла медленно и осторожно, на второй передаче. Дорога была приличная (для лесной дороги, разумеется), просто на удивление, словно ее специально накатывали для немецких машин с низенькой посадкой. Приличная, но узенькая, Головач сильно сомневался, что сумеет на ней развернуться, густо растущие ели подступали почти вплотную к колеям. Он надеялся найти пригодную для разворота полянку, мало удовольствия тащиться обратно задним ходом. Там, у полянки, заодно избавятся от тела. На найдется густого кустарника – кинут в подходящую яму, их в здешних лесах с избытком, всё изрыто древними оплывшими воронками да окопами. Кинут и забросают лапником. А о дальнейшем позаботятся если не волки, то какие-нибудь хорьки или кто тут еще водится…