Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич. Страница 57

Но этого сделано не было. Брали верх устои и традиции, сложившиеся за долгие годы правления Сталина и его ближайшего окружения. Так было править легче и спокойнее, хотя «верхи» не могли не чувствовать и не понимать того, что жизнь требует постоянного обновления устаревающих идей и лозунгов, замены механизмов управления, пришедших в негодность, смены системы властвования, предоставления человеку, победившему в кровавой войне фашистского зверя, свободы действия, свободы выбора, свободы удовлетворения своих интересов.

Работа над диссертацией давала возможность поразмышлять и над многими другими проблемами, задуматься над своим отношением к действительности, а стало быть, и к людям, тебя окружающим. Кто ты среди них и им подобный? Честен и справедлив ли ты доселе был к людям? Добр или зол? Прост или гордыня возносила тебя так, что ты не замечал бед и страданий других?

Моя защита прошла успешно. Народу было много, помимо аспирантов пришли товарищи, друзья да и просто знакомые. На дворе стоял июль 1955 года. Было тепло, солнечно, зелено. Душа полнилась любовью ко всем и ко всему. Дома моя Алла, тоже присутствовавшая на защите, сумела заранее все сделать так, чтобы гости остались довольны.

Спустя несколько дней после защиты я был вызван на Старую площадь в «Большой дом» к секретарю Центрального комитета партии М.А. Суслову. Это была моя первая встреча с человеком, сыгравшим, как мне кажется, не последнюю роль в моей жизни. Вот написал: «Не последнюю роль в моей жизни». Что это значит? Пустая, не наполненная конкретным содержанием фраза, а вместе с тем и имеющая смысл. В английском языке есть так называемое настоящее продолженное время — Present Continuous — для обозначения того, что действие начато, но не закончено. Вот, наверное, я и употребил выражение «не последнюю роль в моей жизни» потому, что эта встреча была лишь началом действия, имевшего продолжение…

Вызов к Суслову, занимавшемуся в Центральном комитете идеологической деятельностью нашей партии, означал, что мне уготована работа на этом поприще, но где именно, в какой роли — должна была прояснить предстоящая встреча.

Какое-то время Суслов откровенно меня разглядывал. Я смутился. Он, очевидно заметив это, чему-то улыбнулся и сказал:

— Я поздравляю вас с успешным окончанием Академии общественных наук.

— Благодарю вас, Михаил Андреевич.

— Товарищ Шелепин от имени ЦК комсомола просит направить вас на работу к ним в качестве заведующего отделом пропаганды и агитации.

— Но мне уже тридцать пять лет, наверное, не очень удобно работать в таком возрасте в комсомоле. Направьте, пожалуйста, меня на любую партийную работу, в любое место, куда сочтете целесообразным.

— Нет. Возраст не помеха, он позволяет еще несколько лет отдать молодежному движению. Ваши знания, приобретенные в академии, весьма понадобятся на таком ответственном посту, как руководитель отдела пропаганды Центрального комитета комсомола. Поверьте мне. Примите предложение и ЦК комсомола, и Центрального комитета партии. Так нужно для дела, и вы это сами поймете, когда вникнете в заботы партии о коммунистическом воспитании молодежи.

— Хорошо, я согласен, позвольте идти.

— При всех сложных вопросах, которые будут возникать у вас, товарищ Месяцев, в процессе работы, а они неизбежны, не стесняйтесь, звоните, да и чтобы просто рассказать о том, что получается и приносит удовлетворение.

— Благодарю вас, Михаил Андреевич.

В Центральном комитете комсомола все шло по заведенному порядку. Много пришло новых товарищей. Секретариат ЦК оставался почти прежним. Первым секретарем ЦК ВЛКСМ стал А.Н. Шелепин, секретарем ЦК по пропаганде — А.А. Рапохин, знакомый мне ранее как первый секретарь Новосибирского, а затем Московского областного и городского комитетов комсомола. Он мне нравился своим ровным характером, рассудительностью, демократичностью в общении и верностью в товариществе.

В отделе, который мне предстояло возглавить, я почти никого не знал. Рапохин характеризовал коллектив отдела как дружный и работоспособный. Так оно и оказалось на деле. Заведующие другими отделами мне были знакомы — Иван Бурмистров, Николай Любомиров, Василий Стриганов, Владимир Залужный, Грант Григорьян, Виктор Васильев, Иван Зубков, Петр Решетов; в меньшей мере я знал редакторов газет и журналов — Дмитрия Горюнова, Владимира Буянова, Василия Захарченко и других.

Естественно, приступая к работе, мне хотелось внести в деятельность отдела, а через него в Секретариат и Бюро ЦК, а по возможности и в деятельность всего комсомола нечто новое, свежее, с учетом времени и перспективы на обозримое будущее.

Силы у меня были. Знания тоже. Опыт подсказывал — пора обновить комсомольскую практику новыми идеями и делами. А проблемы у молодежи в комсомоле были. Решать их следовало и сверху, и снизу — всем вместе.

Первые же мои встречи и беседы с Шелепиным, Семичастным, другими секретарями, членами Бюро ЦК, с комсомольскими работниками из областей, краев и республик, с работниками аппарата отдела убедили меня в том, что и они в той или иной степени тоже «беременны» идеями и готовы к их воплощению в практику.

Это могло означать лишь одно — мое поколение созрело для того, чтобы постепенно взваливать на свои плечи заботы о будущем нашего советского общества. Так думал я тогда.

С мая 1946 года по июль 1959 года я с перерывами (уход на другую работу и учебу) трудился в комсомоле, когда первыми секретарями Центрального комитета ВЛКСМ были Николай Александрович Михайлов, Александр Николаевич Шелепин, Владимир Ефимович Семичастный. Конечно, это были разные люди, со своими характерами, наклонностями, привязанностями. Но всем им были присущи глубокая заинтересованность в судьбах советской молодежи, комсомола, знание жизни юношества, тревога и боль за переживаемые им невзгоды, радости за успехи. Каждый из них обладал смелостью, когда надо было, может быть, в ущерб своей карьере встать на защиту интересов молодежи. Наверняка именно за все это и пользовались они авторитетом в массах молодежи, у комсомольского актива, руководящих кадров ВЛКСМ.

В походке Михайлова была выражена напористость; Шелепин — немного косолапил, шел, выдвинув чуть-чуть левое плечо вперед, словно раздвигая что-то стоящее на пути; Семичастный — своей стремительной, пружинистой походкой как бы хотел не упустить отпущенное ему время.

Михайлов в обращении с товарищами бывал резок, даже груб. Но быстро «отходил», ошибки долго не помнил, не мстил. Много отдавал времени учебе каждого из нас, молодых, к чему у него были возможности, заложенные в личном осмысленном опыте. Меня прельщало в нем также тяготение к работе с интеллигенцией, особенно творческой.

У Николая Александровича были и другие положительные качества, исходящие из его жизнелюбия. Но он был человеком своего времени, выкованным в период культа личности, свойства которого он пронес до самой своей кончины.

Михайлов был осторожен в политических оценках ситуаций, фактов, людей, не выходил ни в коей мере за рамки официальных рекомендаций, трансформируя их применительно к молодежному движению. Он говорил о внутрикомсомольской демократии, о необходимости ее развития, но в его деятельности больше превалировал централизм, командный метод руководства, что было характерно тогда для работы союза молодежи в целом.

К сожалению, Михайлов верил в силу «бумаги» — постановления, инструкции, директивы, — что добавляло в руководство комсомольскими организациями помимо командного стиля еще и канцелярско-бюрократические методы и приемы.

Несмотря на эти и другие недостатки первого секретаря ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлова, в его деятельности, если оценивать ее в историческом масштабе времени, есть несомненные заслуги. И среди них одна, которая, я убежден, перекрывает все остальное, — это вклад комсомола в укрепление обороноспособности Страны Советов в предвоенные годы, в Победу нашего народа в Великой Отечественной войне. Это было поколение, воспитанное в духе советского патриотизма, дружбы народов, пролетарского интернационализма — поколение революционных романтиков, альтруистов.