Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич. Страница 74

Иногда, проходя мимо дома на Лубянке, я вспоминал, как Лаврентий Берия предлагал мне развернуть с ним «пропаганду». Обошлось без него. «Молодец все-таки я», — хвалил втихаря сам себя.

Хвалил… А дел было невпроворот. По-прежнему лекции по естественно-технической проблематике, как правило, читались без наглядных пособий, подчас подвизались люди корыстные, гнавшиеся за рублем; Академия наук СССР, ее отраслевые институты не всегда охотно шли на организацию лекций в своих стенах, словом, недоработок было немало. Надо было глубже внедрять в практику работы демократизм, смелее идти на проведение дискуссий и диспутов, создать свою фабрику наглядных пособий — изготавливать всякого рода схемы, движущиеся модели, реактивы, построить в стране современные лекционные залы, новые планетарии и прочее.

Всеми этими делами мы и занимались с моим тезкой Николаем Николаевичем Семеновым и со всеми академиками-подвижниками.

Мои связи с крупными учеными страны крепли, становились прямее и проще, встречи и беседы с академиками Несмеяновым, Топчиевым, Артоболевским, Капицей, Кириллиным, Арзуманяном, Попковым, Лобановым из Москвы, Матулисом из Вильнюса, Амбарцумяном из Еревана, Патоном из Киева и многими другими обогащали меня, привносили в мое сознание новые идеи и неординарные способы их решения.

Вместе с тем я продолжал поддерживать добрые отношения с писателями, художниками, композиторами, сложившиеся еще с комсомольских времен. Скульптор Вучетич, художники Серов и Герасимов, писатели Симонов, Шолохов, Михалков, поэт Сурков, композиторы Шостакович, Свиридов, Мурадели, кинорежиссеры Александров, Егоров, Алов, Наумов, режиссеры театра Симонов-старший, Ефремов, артисты Орлова, Бабочкин, Андреев, Сафонов, Леждей — все они и многие-многие другие были для меня добрыми советчиками. В их мудрых головах было столько прекрасных идей, советов, замечаний, пожеланий, идущих в общую копилку дел! И это не все: заинтересованность в просвещении, образовании своего народа — вот источник подлинной интеллигентности.

Моя работа в обществе «Знание» прервалась совершенно неожиданно. В первых числах января 1962 года я был вызван в ЦК КПСС М.А. Сусловым, и мне было предложено поехать на работу в Китай в качестве советника-посланника посольства Советского Союза в Китайской Народной Республике. Аргументировал он это тем, что за моими плечами стоит уже немалый жизненный опыт, определенный багаж знаний и разносторонняя деятельность.

«Вы должны, — говорил Суслов, — и об этом знает посол в Китае С.В. Червоненко, заняться прежде всего анализом идейно-политических расхождений, начавших проявляться между КПСС и Компартией Китая» (о чем знал тогда весьма узкий круг людей).

Согласие на переход на дипломатическую работу я дал, хотя уходить из Общества, когда его деятельность была на подъеме, чему было отдано немало души и сердца, было жалко. Рассказал я о состоявшейся в Центральном комитете партии беседе Н.Н. Семенову. Он вскипел, сказал, что не потерпит, чтобы за его спиной решалась моя судьба, добьется оставления меня на прежнем месте в качестве его первого заместителя, иначе он и сам уйдет с поста председателя. Я просил своего тезку этого не делать. Пускай все идет своим чередом. Я найду себе хорошую замену.

15 января 1962 года после моих встреч с послом в КНР Степаном Васильевичем Червоненко состоялось решение ЦК КПСС об утверждении меня советником-посланником посольства СССР в Пекине — вторым лицом после посла в нашем диппредставительстве в великой стране, также идущей по социалистическому пути. Развитие братских отношений между СССР и КНР имело и будет иметь непреходящее историческое значение для судеб нашей страны и всего мирового сообщества.

Полагаю, что так думало подавляющее большинство нашего народа.

Мой дорогой Николай Николаевич собрал пленум правления Общества. На него съехались товарищи со всех мест, поблагодарили меня за работу, а я их за чувство локтя во всех наших совместных начинаниях; избрали вместо меня моего друга — Василия Никифоровича Зайчикова; я был уверен, что он не даст завянуть цветам, посаженным на ниве общества «Знание».

Общение с научной интеллигенцией дало мне немало. И в первую очередь я увидел, что в этом слое нашего народа (я имею в виду крупных ученых), хотя и очень тонком слое, живет и клокочет свободная демократическая мысль. За чаепитиями у академика Семенова или на иных встречах шли разговоры не только о научных темах, но и о проблемах, которые волновали советских людей или были предметом обсуждения в высших сферах руководства, что почти в равной степени относилось к вопросам как внутренней, так и внешней политики.

Масштаб мышления был свой, как правило, «макрокосмический» — свое отечество и весь остальной мир. Они делили его таким образом, как мне казалось, условно. Будучи диалектиками, они видели тесную общественную взаимосвязь, органическое взаимовлияние двух миров — социализма и капитализма. И были страстными патриотами своего отечества. И Семенов, и Капица, и Зельдович, и Попков, и другие остро переживали и резко говорили о создании совнархозов, повсеместном насаждении кукурузы и других шараханьях Хрущева. В их отношении к нему была какая-то ироническая снисходительность: «Сдал человек, что с него взять… А страну жалко, обидно за державу…»

Повседневные собеседования с учеными в большей своей части касались проблем внедрения достижений научно-технической революции в экономику. Они зорко следили за развитием фундаментальных наук за рубежом и, дабы не отстать, создавали свои уникальные научные центры со своими научными школами.

Капица, Семенов, Харитон, Зельдович, Попков, Патон и другие были обеспокоены одним — необходимостью постановки экономики страны на современную научно-техническую базу. «Наука должна стать производительной силой», — не уставал повторять Николай Николаевич Семенов.

Разговаривали ученые мужи науки без оглядки на кого-либо, без тени страха и рисовки. Им нечего было бояться — освободить их от науки было нельзя. Ни у кого такой силы не было.

Было очевидно, что именно в этом слое отечественной интеллигенции руководители страны должны черпать мудрость, быть истинными сотоварищами в их рядах. Было ясно, что партия коммунистов призвана быть в тесном союзе с этим слоем. Это было важно еще и потому, что почти у всех из вышеназванных ученых были свои научные школы, свои ученики, свои последователи, что являло собой вполне естественную связь и преемственность поколений, подобно тому, как сами учителя-академики несли эстафету отечественной научной мысли — передовой, демократической.

Мне импонировало товарищество, которое царило в их среде и которое с их помощью переносилось нами на деятельность общества «Знание». В стенах Общества я лишний раз убедился в том, что любая общественная организация зачахнет, выродится в бюрократический организм, если в ней не будет постоянного развития демократизма. И не только общественная организация, но и любая государственная структура власти. Воистину без демократизма не может быть социализма!

Работая долгие годы в комсомоле, в обществе «Знание», избираясь в состав партийных комитетов, я пришел к еще одному выводу. Во всех без исключения общественных, да и государственных организациях должна постоянно происходить ротация (смена) кадров, их обновление, омоложение при непременном соблюдении принципа преемственности в работе всего лучшего, благоприобретенного предшественниками опыта.

Это, как мне кажется, диктует сама человеческая натура, психология руководителя. Любой общественный механизм и некоторые структуры государственного механизма требуют в силу своей объективной природы, чтобы основным методом руководства было убеждение, а не администрирование. Однако человек, долго «сидящий» в руководящем общественном кресле, устает (да-да, устает) все время убеждать, убеждать, убеждать… И постепенно, подчас незаметно для самого себя, он переходит на командно-административный язык — манеру, стиль руководства, а следом за ним идут по этой дорожке другие, находящиеся ближе к нему, подчиненные ему по работе сотрудники аппарата, который начинает не только осуществлять политику выборного органа своей организации, но и навязывать ему свою волю, свой интерес. Аппарат становится силой.