Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич. Страница 81

Состояние советско-китайских отношений постоянно бередило сознание нашего общества. Советским людям трудно было объяснить истинные причины нарастания напряженности в отношениях, замешенных на личной неприязни двух вождей — Хрущева и Мао Цзэдуна.

При первом знакомстве с Андроповым он открылся мне еще с одной — бытовой — стороны. Когда он прилетел в Пекин со своими сопровождающими, то оказалось, что багаж всех сопровождающих прибыл, а чемодана сопровождаемого нет. На улице жара, влажность почти стопроцентная, сменить рубашку после дальней дороги и то не представлялось возможным. Чемодан Юрия Владимировича где-то по ошибке выгрузили из самолета. Я предложил ему, пока не разыщут чемодан и не доставят его в Пекин, пошить полдюжины сорочек, сказал, что это можно сделать без всяких усилий, за одну ночь. «Да неудобно это, — говорил, смущаясь, Юрий Владимирович, — ночью сполосну рубашку, выглажу ее, и все будет в норме». Однако дело до этого не дошло — чемодан быстро доставили в Пекин из Иркутска, где его оставили сопровождающие. А в моих глазах Андропов вырос. К тому времени я уже был знаком с некоторыми, которые, как говорят на Руси, вышли из «грязи в князи», стали барами — утратив скромность и потеряв совесть. Андропов же был из другого теста.

Рассказывая о своем поколении, о его представителях, встречавшихся на моем жизненном пути, я далек от его идеализации, от представлений о его бетонной монолитности. Были и такие, кто утратил вследствие разных причин честность, порядочность, доброту к людям, смелость, принципиальность, трудолюбие и другие подлинно человеческие качества, которые я в своих заметках отмечал выше как характерные для людей, прошедших сквозь огонь и воду Великой Отечественной. В ряду этих причин и социальные условия жизни, и идейно-нравственная неустойчивость, и, конечно, психологические особенности личности, состояние ее психики.

Вряд ли кто возразит, что именно на долю нашего поколения выпали триумфы и трагедии в историческом развитии страны, зигзаги, крутые повороты на путях общественной жизни, требующие определения собственного «я» с тем, чтобы не потерять чести и достоинства, верности в служении Родине на путях социалистического строительства. И все-таки, как бы ни были сильны удары жизни по поколению, оно не раскололось, не рассыпалось. Его редеющие в силу объективных причин ряды становились сплоченнее.

Старые фронтовые раны и приобретенные в трудное послевоенное время недуги уносили многих в мир иной. Оставшиеся в живых продолжали и продолжают сохранять свою идейно-нравственную устойчивость. Она держалась не на страхе, не на казарменной дисциплине, а базировалась на убеждении в том, что созидается общество справедливости и что наше поколение внесет в этот исторический процесс свой, неповторимый вклад.

Поколение мужало, приобретало собственный опыт, свое представление о путях создания общества справедливости. Оно начинало искать выход своим потенциальным возможностям, своему пониманию происходящих в стране процессов, сопоставляя их с идеально представляемым и желаемым для народного благополучия и счастья человека.

Тогда, в Пекине, меня обеспокоили довольно явственно проявляющиеся среди некоторых молодых дипломатов замашки карьеризма и прямо-таки неуемной тяги к вещам. Это наблюдение для меня было новым, своего рода открытием, с чем я не сталкивался в тех служебных сферах, в которых мне до того пришлось работать, не говоря уж об отсутствии таких «влечений» у моих товарищей-сверстников. Подобные факты я отнес к недоработкам в воспитательной работе в Институте международных отношений и к усиливающейся бюрократизации МИДа, неизбежными спутниками которой только и могли быть подобные факты. Сняла мое беспокойство надежда на то, что в целом здоровый коллектив посольства поможет молодым товарищам избавиться от этих недугов. Однако по приезде в Москву я снова столкнулся с аналогичными фактами.

…Из Пекина я с семьей улетел зимой. На прощание объехали его исторические места. На площади Тяньаньмынь мои дети — Саша и Алеша — вспомнили удивительные по красоте фейерверки, длившиеся по два-три часа. Мы с женой Аллой помахали на прощание храму Неба — выдающемуся творению китайского зодчества, которое, раз увидев, забыть невозможно. Пекинская зима в тот год была мягкой, впрочем, по сравнению с нашей московской — она всегда мягкая: даже зимой воздух напоен весенними запахами. Нанес я официальные визиты китайским товарищам в разных государственных и общественных организациях и выразил надежду на новые встречи и на понимание необходимости нормализации отношений между нашими странами и народами.

Надо заметить, что китайские власти по закрытым каналам, но главным образом в устной пропаганде, сеяли в своем народе настороженное отношение к внешней политике СССР. Хрущева и других членов советского руководства характеризовали как «творцов» политики ревизионистской, политики сговора с империалистическими силами, и прежде всего с Соединенными Штатами Америки, политики капитуляции перед ними, хотя, по словам Мао Цзэдуна, американский империализм всего-навсего «бумажный тигр». Линия разногласий между КПСС и КПК проходила в плоскости трактовки политики мирного сосуществования, проблем войны и мира в современную эпоху.

Наша сторона то открывала на страницах печати полемику с китайским руководством, то прекращала ее. Нам вторили наши зарубежные друзья, китайцам — их сторонники. Дискуссия по актуальным проблемам мирового развития, мирового революционного движения развернулась во многих коммунистических и рабочих партиях, в руководств национально-освободительных движений. Естественно, что на этих страницах не представляется возможным давать полные характеристики и оценки развернувшейся полемике. Было совершенно очевидно, что она, переходящая нередко в перебранку, ослабляет революционные силы, их сплоченность.

Я приехал в Москву и приступил к работе в Отделе по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Центрального комитета КПСС в период, когда полемика с китайским руководством раскручивалась. Отдел размещался в «Большом доме», в его дальней части, ближе к площади Ногина, со входом через подъезд № 3. Сейчас, когда пишутся эти строки, «Большой дом» — в том смысле, что там размещался Центральный комитет КПСС и его аппарат, — не существует. После августовских событий 1991 года, деятельность компартии одним махом — указом Президента России — была приостановлена, а ее имущество, в том числе и «Большой дом», передано в пользование новых властей.

Через 3-й подъезд, с его витой широкой лестницей, ведущей на второй этаж в длинные коридоры и большие комнаты, в которых в 30-е годы размещался профком работников аппарата Центрального комитета, я, будучи студентом, приходил оформляться на работу вожатым в пионерский лагерь. С тех пор в этом подъезде внешне ничего не изменилось. И вместе с тем что-то было уже другое: иным стал и я, и мое видение окружающего.

В 3-й подъезд входили хорошо одетые, но не всегда упитанные люди, в основном старше среднего возраста. Входили четко к 9 часам утра, дабы не опоздать, и растекались по коридорам, занимая места в своих кабинетах. Налево от лестницы на второй этаж шли сотрудники Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, который кто-то назвал «совестью партии»; на третий и четвертый этажи поднимались работники административного отдела, распространявшие свои партийные функции контроля на армию, флот, органы государственной безопасности, суд, прокуратуру, арбитраж, адвокатуру и другие правоохранительные и правозащитные органы.

Направо от лестницы шли международники — те, кто работал в Международном отделе ЦК, возглавляемом Б.Н. Пономаревым, секретарем ЦК, занимавшимся проблемами внешней политики, коммунистического, рабочего, национально-освободительного движений в капиталистических государствах и в других странах, и в отделе Ю.В. Андропова, осуществлявшем организацию связей с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран — партиями правящими. В функции отдела входил анализ всех аспектов жизнедеятельности этих стран: политических партий, государственных структур, общественных организаций, политики, экономики, духовной жизни народа — словом, всего.