Сердце Стужи - Сурикова Марьяна. Страница 7

— Чародейка, — негромко хозяин льда произнес. Негромко, но отчетливо так, точно изо всех сил сдерживался и цедил потому сквозь зубы. Словно я враг, и не было только что волшебства, и сосны кругом в ледяном огне не горели.

Думала, бросит в снегу, чтобы наверняка замерзла. Но присел на корточки, голову мою поднял, заставил на себя посмотреть. И вгляделся пристально так: не знала уж, куда от его взгляда деваться. Не сразу сообразила, что глаза потемневшие не холодом, гневом пылают.

— Знаю, силу не контролируешь и сдерживать не умеешь. Не нарочно огнем ударила, а иначе бы этот миг твоим последним стал.

Откуда мне что-то уметь, если прежде так много огня в себе не замечала.

— Сила лишь рядом с тобой и просыпается, — сказала и отвернулась. Хотелось мне с головой в снег окунуться, потому как лицо теперь огнем горело, а руки и ноги, напротив, ледяными казались. Еще и тело стал холод жечь, жег и жег, пока не начала кожа все слабее его воспринимать. Зубы застучали, а потом вовсе тяжело говорить стало.

— Чт-то не уходишь? Расплатилась я с тоб-бой. Отпускай теп-перь.

Качнул головой, а после взял за плечи, поднял из снега и вдруг плащ свой снежный, прозрачный, который за спиной его стелился, на меня накинул. Закутал и на руки поднял.

Затаилась я тогда, а мысли в голове совсем смешались. Не могла понять, что сейчас и думать. По всем легендам, которые о Сердце Стужи слышала, была я не жилец на этом свете. Как пить дать должен был насмерть заморозить за удар огненный, которого не ждал, который иного точно на месте бы положил, ведь в сердце оказался нацелен. Но стало в плаще из снежинок тепло, а он не спешил морозить, даже на землю не опускал, шел куда-то, по-прежнему держа меня на руках. А потом голоса послышались. Сперва издали, после все ближе и ближе, и вдруг увидала я сани запряженные, а на них оба брата ехали, лошадь понукали и разговор вели. От удивления ахнуть хотелось, а удержаться смогла, потому что дошло, не видят они нас. Между санями и Сердцем Стужи тонкая перегородка взялась прозрачная, чистая, лишь по ледяным узорам отличимая от воздуха. Мы все видели по эту сторону, а по ту — нас не замечали.

— В лесу, что ли, закопаем?

— Отец велел похоронить как положено. Ежели просто прикопать, не по правилам, начнет дух ее по лесу метаться. Самим покоя не будет.

— Для чего нас отправил? Мог бы и сам поехать.

— Сказал, он ее мертвой видеть не хочет. И всю ночь глаз не сомкнул, я знаю. У окна сидел, слушал.

— А ночью дух в лесу больше не выл.

— То-то и оно. Принял, значит, жертву. Все же у Вески дар бесполезный был. Окажись она посильней, убила бы духа и выбралась. Зря мы, что ли, чародейку выбрали? А ты нож взял веревку пилить? Ее, поди, сейчас не разрежешь, обледенела вся.

— Взять-то взял, вот только у дерева я никого не вижу.

Затормозили сани на полянке, а братья спрыгнули в снег и пошли аккурат к тому месту, где меня прошлым днем вязали. Остановились, заозирались.

— Не унес же он ее в самом деле?

Я отогревшаяся, довольная смотрела на их вытянутые лица, на то, как принялись вокруг дерева бегать, потом снег надумали рыть. Смотрела и едва от смеха удерживалась.

— Повеселилась? — тихонько так на ухо шепнули, даже дернулась от неожиданности. Больно увлеклась зрелищем, чуть не забыла, с кем я за ними наблюдаю, отчего сама для людского глаза незаметной остаюсь. — Теперь пора.

Сказал и прошелся вдруг ветер между деревьями, снег заворошил, смахнул верхний слой, бросил ледяную колючую горсть братьям в глаза. Закружил вокруг них, замел. В тихом, спокойном прежде лесу внезапно метель поднялась.

— Ну, ступай.

Как? Уже?

— Или здесь решила остаться? — Холодная усмешка уголки губ изогнула и меня мигом отрезвила. Я же так расположилась удобно и расслабилась, что даже руки вокруг его шеи обвила. А это «здесь» могло означать то ли в лесу, то ли на руках у него.

Недаром меня дома колючкой прозвали, а еще репейницей. Если намек какой был на чувства, которые привыкла глубоко в душе прятать, я всегда колкостью отвечала. Вот и сейчас.

— Никто не просил на руки поднимать, — сказала, но с рук слезть попытку не сделала. Пусть сам опускает, еще не хватало в снег сверзиться. Я же только согрелась.

— А ты без тепла приезда братьев дождалась бы?

Тепла привычного я сейчас не ощущала. Обычно подумать стоило, как оно мигом отзывалось. Теперь молчало, и было без него внутри пусто.

— Совсем чуть-чуть отдала, — поддел меня хозяин льда.

Сразу не нашлась, что на это ответить. В голове стало пусто, как и в груди. Поцелуй наш в этот миг вспомнился. Однако вскрикнул громко один из братьев: «Сани, сани где? Не видать ничего». И я отвлеклась. А после обнаружила себя уже на ногах, лишь вьюга тихо на ухо шепнула: «Прощай, чародейка. Дар береги, впустую не трать».

И улеглось. Как будто враз стих ветер, и там, где секунду назад заметало, успокоилось. Я же словно из самого вихря шагнула, очутилась как раз напротив братьев, едва они от налипших снежинок глаза продрали. И вот за всю жизнь ни разу не видала, чтобы они так бледнели и белее снега становились. Думаю, коленки точно дрогнули, а на ногах удержаться оба смогли лишь потому, что бывалыми охотниками были.

— Веска, — старшему достало сил хрипло прошептать, — ты ли это? Если дух, то, — он дрожащей рукой нож, приготовленный веревку пилить, поднял, — у меня здесь сталь, в огне заговоренная.

— П-прочь поди. — Младший трясся не меньше. Наверное, будь у него живой огонь, точно бы ткнул сперва, а после разбирался, живая — неживая.

Я промолчала. Не удержалась. Минут пять, но помучила, полюбовалась губами дрожащими, лицами белыми. Потом только сжалилась:

— Я это. Не признали?

Не сразу их отпустило, однако видя, что не спешу в неупокоенку обращаться и на них кидаться, решились вперед шагнуть. Старший рискнул волосы ощупать, все так же сжимая в руке нож, а младший чуток позади, за его плечом держался.

— Живая и правда! Ты как это… — и на дерево оглянулся.

— Огонь проснулся, — я туда же посмотрела, так как врать не любила, а пришлось, — духа испепелил. Сама не поняла, как вышло.

— Огонь! — Младший восторженно вздохнул. — Так ты у нас настоящая чародейка? А думали, дар бесполезный.

— Слышал? Ты слышал? Пробудился огонь! — Старшего вроде гордость взяла, будто не во мне, а в нем дар проснулся.

— Ты прыгай, прыгай в сани поскорей. Домой поедем! А то неладно в лесу, метель ни с того ни сего приключается.

А руки не подали. Смешно сказать, снова меня испугались. Никак подумалось им, что едва дотронутся, я мигом огонь призову. Пришлось самой на сани забираться. Влезла и сжала коленки ладонями.

— Верно говоришь, — младший кругом настороженно огляделся, — как бы Сердце Стужи в такую пору неподалеку не бродил. Приметит нас, живыми из леса не выпустит.

И только мне послышался в присмиревшем лесу далекий, почти неразличимый смех. Сама заозиралась по сторонам, но мужчины со снежными волосами не увидала.

— Веска, ты это, на. — Старший овечий полушубок протянул. Вот точно отец отдал, чтобы тело завернули. Раз велел по правилам обряд совершить, то и облачения путевого не пожалел.

Потянулась, приняла из его рук щедрый дар отца, хотела на плечи накинуть и тогда лишь поняла, что по-прежнему укрывал их снежный невидимый плащ. Морозный снаружи, но гревший меня все это время. Однако стоило к нему прикоснуться, как исчез, и тогда мигом холодно стало. Пришлось быстро в полушубок кутаться. Тепло внутри так и не почувствовала пока. Может, время ему требовалось восстановиться?

Братья тронули хлыстом лошадь и погнали сани в обратную сторону. Я же еще долго оглядывалась, но пустой оставалась поляна, и тихо было в снежном лесу.

Когда въехали в ворота и покатили по дороге между домов, на улицу высыпали почти все. Смотрели и глазам поверить не могли, шепотом передавали друг другу: «Весса! Живая!»