Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена (Современная орфография) - Распе Рудольф Эрих. Страница 23

Князь проникся большим уважением ко мне, когда увидел, с каким почетом встречали меня деревья. Он нагнулся к сопровождавшему его министру и прошептал:

— Мюнхгаузена можно подождать откармливать, некуда торопиться.

Когда мой голландец перевел мне эти слова, у меня камень упал с сердца…

Когда-нибудь я вам покажу этот камень, он весит тридцать два пуда; не даром так тяжело у меня было тогда на душе!

Я храню этот камень в своем кабинете редкостей, в память моего пребывания на острове Тайхатлибиати. Мне довольно трудно было перенести его в Европу.

Неподалеку от дворца росла группа деревьев, покрытых круглыми плодами, величиною с детскою голову. На трех из этих деревьев были повешены вниз головою три человека, и трупы их странно распростерлись по земле в ту минуту, когда деревья предо мною склонялись. Я спросил голландца, за что этих несчастных повесили. Тот рассказал мне, что они путешествовали в чужих землях и по приезде на родину бессовестно лгали, описывая местности, каких не видали и такие приключения, какие никогда не случались с ними.

Правда, наказание им придумали уж очень жестокое, но наказать за такие проступки следовало: нет ничего отвратительнее лжи в рассказах путешественника; всякий рассказчик должен постоянно помнить, что истина прежде всего.

Вечером я улучил минутку и остался наедине с голландцем.

— Послушай, брат Ганс, надо нам как-нибудь вырваться на волю, мне вовсе не нравится перспектива быть съеденным вместо жаркого…

Ганс сперва было обрадовался, но потом жалобно ответил:

— Как же мы убежим, барон? Ведь мы не знаем, где лежит этот остров. Его нет ни на одной карте; как же мы попадем в Европу?

— Стоит ли смущаться такими пустяками? Только бы нам не держать на юг, а там уж все равно, куда не направиться — на север ли, на запад, или на восток, все равно попадем к цивилизованным людям, а там нам покажут дорогу.

Он успокоился, и мы стали обдумывать, как бы сделать лодку. Я вспомнил о деревьях, на которых повесили лгунов.

— Это, должно быть, самые крепкие деревья, подумал я, если они лгунов могут удержать на своих ветвях.

Голландец ответил мне:

— Не знаю, к какой породе принадлежат эти деревья, только плоды их похожи на тыквы, или, скорее, на пузыри, величиною с тыкву, потому что, они наполняются газом и в спелом состоянии представляют настоящие маленькие аэростаты. Им никогда не дают вызревать, потому что разогретые солнцем, они поднимаются на воздух и увлекают за собою все дерево вместе с корнями.

— Друг, мы спасены! Дорогой земляк, теперь уж мы, наверное, увидим родину! Когда будут срывать плоды?

— Вероятно на днях…

— Что же с ними сделают?

— Мне рассказывали, что их связывают по несколько штук вместе, кладут на солнце и ждут, пока они нагреются и улетят. Этот день считается у туземцев большим праздником.

Я узнал все, что мне нужно было. Втихомолку я сделал несколько опытов над плодами, мы запаслись провизией; в день отлета плодов, когда их связали дюжинами, я потихоньку унес штук двадцать таких связок; мы с голландцем привязали себе по десятку связок этих воздушных шаров к поясу и стали на солнце; шары нагрелись, поднялись и понесли нас по ветру на запад…. Я видел еще, как голландец опускался все ниже и ниже, как он упал в море и как его взяли на какой-то корабль. Впоследствии я узнал, что он счастливо возвратился на родину. Самого же меня несло все дальше и дальше, и я уже собирался отвязать дюжины две шаров, чтобы спуститься на корабль, но побоялся, что не смогу догнать его, так как он плыл в противоположную сторону. Пока я раздумывал, поднялся страшный ураган, меня закрутило в воздушном столбе, как щепку, и я кружился три дня и три ночи. К счастью, я запасся провизией и не умер с голоду. Наконец, однако, этот бешеный вальс совсем закружил мне голову, и я упал без чувств в холодную морскую воду. Как искусный пловец, я спасся, догнав корабль, шедший в семнадцати милях впереди меня. Это оказался турецкий фрегат. Я рассказал на корабле о своих приключениях на острове дикарей, но никто не хотел мне верить. Когда я стал рассказывать о вихре, который носил меня трое суток над морем, капитан пожал плечами и сказал своему соседу:

— Клянусь Магометом, что такого вихря не бывает!

Положим, что он был только язычник и мог клясться, чем ему было угодно, но, все таки, и его постигла должная кара. Мы спали в каютах, как вдруг нас разбудило странное, крайне неприятное качание корабля с боку на бок. Качание это происходило от ветра, который менялся каждую минуту, то дул с запада, то с востока. Такого явления еще никто из нас никогда не испытывал. Наконец, с рассветом, началась буря. Главная мачта сломалась и раздробила компас. Мы не знали, что делать, тем более, что нас окружала тьма от сгустившихся туч.

Целый месяц бушевал этот ужасный шторм и носил наш корабль по волнам, как щепку. Мачты все обломались; корабль наш с ужасной силой бросало с волны на волну.

^{Я нагнал корабль, шедший в семнадцати милях впереди.}

Наконец, настало затишье — и опять горе! Наш изломанный корабль качался на расходившемся море; его несло куда-то течением, но куда, никто из нас не знал. Наконец, выглянуло солнце, потянул теплый ветерок, и нас обдало каким-то очень знакомым ароматом. Все нюхали, но никто не мог определить, что это за запах. Я тоже втянул в себя струю воздуха и сейчас догадался:

— Эге! Да, ведь, это пахнет жареным мясом и гаванскими сигарами!

— Да, да, — закричали все, — жаркое и сигары!

Целую неделю питались мы этим приятным запахом, так как провизия наша истощилась. Между тем, течение медленно несло нас к берегу. На восьмой день мы увидели остров и, к удивлению нашему, очутились у северного берега Кубы, в Гаване. Вот почему и пахло сигарами!

Я рассказывал туземным плантатором о своих приключениях, но они оказались очень уж крепкоголовыми и относились к моим рассказам недоверчиво. Конечно, я там долго не оставался. Меня тянуло в Европу, к Вам, друзья мои! Я знал, что в вашем кругу найду доверие и участие…

1785