Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла. Страница 21

— Это то, что делал бы Бахати, если бы он жил здесь? Бахати — это его имя воина? — спросила я, когда мужчина остался позади нас.

— Бахати — его прозвище. Он никогда не получал имя воина.

— Что случилось? Он сказал мне, что его семья отреклась от него, но он не сказал, почему.

— Это то, о чем ты должна спросить его, — Джек переключил передачу, когда мы достигли дна кальдеры (Прим. Кальдера — впадина, образовавшаяся от проседания почвы в результате вулканического извержения).

Участки леса шли по краю вокруг крутых утёсов, создавая резкий контраст с морем травы, пятнистыми стадами пасущихся буйволов. Зоркие стервятники высматривали добычу с высоты. Пугливый бородавочник пробежал по равнине, его хвост был поднят в вертикальном положении, пучок из щетинок на его конце развивался, как маленький чёрный флаг. Страусы рассматривали нас яркими глазами, их лысины поднимались и опускались. Вид был неизменным и чётким на многие мили.

Я сделала глубокий вдох. Так много земли. Так много неба. Огромного и бесконечного. Это было завораживающе и впечатляюще, как будто крыша была поднята, и я могла видеть рассвет мира.

«Это прекрасно, Мо, — подумала я. — Я бы хотела приехать сюда, когда ты попросила меня. Пока ты всё ещё была здесь».

— Там.

Джек выключил двигатель и указал на что-то позади нас в высокой золотой траве.

У верхушки травы произошло почти незаметное движение. Затем трава покачнулась, и выскочил, хлопая по бокам хвостами, прайд львов, они пошли вниз по дороге, по направлению к нам. Я наблюдала за их приближением в зеркале заднего вида и затаила дыхание, когда они прошли мимо нас большими, мощными шагами. Там было десять львов, включая двух самцов с густыми черными гривами. Их массивные мягкие лапы ступали бесшумно, когда они проходили мимо машины. Один из детенышей отделился, но его мать пошла за ним. Она подняла его за загривок и не отпустила даже после того, как они догнали остальной прайд. Он качался взад-вперед, свисая из её пасти, мяукая извинения.

— Не очень величественные проводы для принца, — засмеялась я, когда львы снова вошли в кусты.

— Это были я и Гома, когда я был маленьким, — сказал Джек, заводя машину. — Я всегда гонялся за чем-то, и она всегда возвращала меня назад.

— Что случилось с твоими родителями?

— Мой отец любил летать. Родители возвращались домой, когда их двухместный самолёт разбился. Мне было семь. Гома заперлась в своей комнате на неделю. Когда она вышла, она была такой же сильной. Хотя иногда я думаю, что это было больше для меня. Она не могла позволить себе расклеиться. Как я сделал с Лили.

«Она не винила себя за то, что случилось с ее сыном, как ты это делаешь из-за Лили», — подумала я, но держала язык за зубами.

— Твоего дедушки не было рядом?

— Он умер до моего рождения, но я чувствую, как будто знал его. Вероятно, из-за рассказов Гомы о нём. Я думал, что она их выдумывает, но я все ещё встречаю людей, которые говорят о нём. Он был больше, чем жизнь. Экстраординарный человек.

Мы проехали стада гну и зебр. Джек объяснил, что зебры пасутся на более скудных участках растительности, в то время как гну предпочитают более плодородные части, поэтому они были вместе. Совместное скитание по равнинам усиливало защиту от хищников, а полосы зебры запутывали больших кошек.

— Там, где мы видим белое и чёрное, лев видит только узорчатые полосы, потому что он почти дальтоник. Если зебра стоит неподвижно в волнистых линиях травы вокруг неё, лев может совершенно не замечать её.

Меня всегда привлекали мужчины, у которых были мозги, подкреплённые мускулатурой. Джек идеально отвечал всем требованиям, но я только наполовину слушала его слова. Меня очаровал его голос. Он не говорил много, но здесь, в огромном, свободном пространстве, он, казалось, открывался мне. И его голос был восхитителен. Это заставило мою кожу вибрировать, как камертон — идеальный шаг, идеальный тембр, так что крошечные волоски на моей шее вставали дыбом (Прим. Камертон — инструмент для фиксации и воспроизведения эталонной высоты звука). Я хотела, чтобы он продолжал и продолжал.

Может, он почувствовал изменение в воздухе, потому что замолчал и посмотрел на меня. Прямо на меня. И в этом не было мягкости его утреннего взгляда. Все было иначе. Сердце билось по-другому.

Существует негласное правило о том, как долго вы можете так смотреть на другого человека. Никто этого не говорит, но мы все это знаем. Существует быстрый взгляд, которым мы окидываем незнакомцев, признание, которым мы обмениваемся с людьми, которых мы знаем, шуточки, безмолвное согласие, влюблённый взгляд, родительское беспокойство. Наши глаза всегда разные, всегда говорят. Они встречаются и отворачиваются, тысячи нюансов выражаются без слов. И потом есть ещё это. Что-то происходило между Джеком и мной в середине этой древней кальдеры. Возможно, это было потому, что мы не знали точно, где наше место, — два человека, связанные солнечным трагическим днем, отступающие от края притягательности жизни, которые были океанами, дыханием, которое задержалось в пространстве между нами.

Джип с включённой на полную громкость музыку пронесся мимо нас, оставив на лобовом стекле мелкую пыль. Джек отпрянул и завел машину.

— Они начинают заезжать. Мы должны отправиться к озеру до того, как оно станет слишком переполненным. В центре кратера есть соленое озеро, не слишком далеко.

Я выдохнула и кивнула. Что-то всегда потрескивало между нами, пребывая в нетерпеливом ожидании, некие вспышки огня. Это не то, чего хотел бы один из нас, и поэтому мы держали дистанцию и прибегали к отвлечению внимания.

Я смотрела в окно на стада буйволов, настолько прирученных, что они не сдвинулись с места, когда мы проезжали мимо.

— Они одни из «большой пятерки», — сказал Джек.

— Большая пятерка?

— Львы, леопарды, слоны, носороги и буйволы. Их называют Большой пятеркой. Это термин, возникший у охотников на крупного зверя. Это не имеет никакого отношения к их размеру, а потому что они были самыми жестокими и опасными животными для охоты. Теперь сафари здесь считается не законченным без обнаружения всех пяти.

— Пока я видела двух. Льва и буйвола.

В тот момент я скучала по Мо настолько, что вдруг стало тяжело дышать. Я была настолько увлечена своими целями, что позволила ускользнуть важным вещам. У меня был свой коттедж, но у меня никогда не будет воспоминаний о сафари с Мо.

— Я уверен, что ближе к лесу мы увидим слонов, но леопарды, как правило, стесняются, а число носорогов сократилось из-за браконьерства, — сказал Джек. — Рога носорогов пользуются большим спросом, в основном из-за мифа об их лекарственной ценности. Правда же такова, что вы с таким же успехом можете погрызть свои собственные ногти.

— Рога носорогов. Части тела альбиносов. Ты когда-нибудь задумывался, откуда берутся эти мифы и как они набирают силу?

— Мы все хотим волшебства, Родел. Мы хотим проснуться богатыми. Или здоровыми. Или красивыми. Мы хотим заставить человека, которого мы любим, остаться с нами, жить с нами, умереть вместе с нами. Мы хотим этот дом, ту работу, продвижение вперёд. И поэтому мы создаем мифы, мы живём ими, и мы в них верим. Пока не появится что-то лучше, что-то, что нам лучше подходит. Истина в том, что мы с тобой сами создаем мифы. С Схоластикой и другими детьми. Мы думаем, что если мы доставим их в Ванзу, мы их спасём. И да, им там будет безопаснее, но это всё равно ложь. Потому что они будут отрезаны от остального мира. В конце концов, им придется уйти, и мир по-прежнему будет миром. Они должны быть лучше подготовлены, чтобы справиться с этим, не так уязвимы, но они всё равно будут мишенями.

— Я знаю, — я проследила за стремительным полётом яркой райской птицы, прежде чем повернуться к нему. — Я знаю, что это не решение. Ничто не изменится, пока суеверия о них не исчезнут. И кто знает, когда это будет? У меня нет ответов, Джек, но иногда единственные вещи, которые удерживают нас от падения с обрыва, — необходимая ложь. Так мы говорим себе, чтобы мы могли продолжать двигаться вперед.