Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав. Страница 32

Я таял в темном всесжигающем блаженстве.

— Хельга, Господи Боже мой — пять тысяч… пять миллионов буду давать вам! Если бы вы знали, если бы вы знали! Вы не знаете, что я выстрадал…

Она улыбнулась, так благосклонно и любовно махнула нежной ручкой — и задрожала. Бедняжка! Что ей пришлось вынести!.. И пошла прочь.

— Хельга! — я не мог позволить ей так просто уйти, — может ли все это быть?.. Да, все, как вы объяснили мне, оказывается так естественно, все так прекрасно совпадает. Но все-таки — не сон ли это, что вы — живы?

Она остановилась.

— Ты-таки олух! До сих пор у него не вылетела из головы эта глупость! Впрочем — можешь когда угодно пойти в башню и убедиться. Слона и Льва ты, скотина, убил; так возьми с собой настоящего льва и всех остальных из парка! Я тебе гарантирую, что они пойдут с тобой как собаки и что до твоего паршивого тела даже не дотронутся!

И опять пошла к лесу.

— Хельга — а разве мы — уже — не увидимся?

Она еще повернула на ходу голову и воскликнула каким-то странным голосом:

— Увидимся, еще раз увидимся!

Сижу, сижу. Через минуту поднимаю глаза. Ее здесь уже нет. Исчезла в лесу…

Ай-ай! 5000 марок в год, Господи Боже! Так вот что осталось от всех тех ужасов!..

Я блаженствую настолько, что просто от всего этого дурею, я Бог, я Бог…

12 августа.

В Берлине. Я счастлив. Опять пьянствую, и целую, и ликую. О, какая красота, избавиться от ужасного, душившего меня бремени, с которым доведенный до отчаяния человек уже привык связывать неразлучно свою жизнь! Кто не познал этого чувства, не познал счастья, не жил.

Не понимаю только — теперь, правда, смеясь, — как я мог быть так долго таким отпетым дураком. Думать, что покойник мог раз за разом приходить к человеку в гости, нет, но такое! Нормальное привидение должно быть все-таки настолько порядочным, чтобы появиться внезапно и сразу исчезнуть, как искра, выскочившая из печки.

Звонит мне Эйленбург… Красота! Ура! Слава Тебе, Боже, Человеколюбче! и Baccho Liberatori! [33]

13 августа.

Где-то за этой радостью меня начинает неприятно грызть определенное сомнение, вроде мыши в подполье… Уверен ли я абсолютно, что в последний раз она не была опять всего лишь призраком? Она сказала, что все об этом красном институте и т. д. выдумала; кто может мне поручиться, что она не выдумала тогда и все остальное из своего рассказа о бегстве из голодной башни?..

Многое из прошлого трудно объяснить — если она была живая, но если была мертвая — еще труднее.

А потом, тогда в том лесу, она слишком быстро исчезла… Ей пришлось бы бежать как лошади. Я, конечно, был как во сне, обалдевший, а в таких случаях человек легко теряет чувство времени. Она могла также спрятаться за копной ржи… она ведь полна коварства…

Собственно говоря, я опять не знаю ничего определенного. Это ужасно… Отчего меня так жутко затрясло?.. Гугугу…

Но все это глупость, абсолютная. Она жива, и я от нее отделался навсегда. Probatum est [34]… Мне только не нравится, что она стала кролиководом, писательницей и актрисой. Хотя это похвально, что она занимается не ягуарами, а полезными кроликами, но это не аристократическая passion [35]. По крайней мере, держала бы лошадей, собак! Но моя супруга хочет стать актрисой? И даже писательницей? Боже, избавь меня от этого позора! Я этого не потерплю!..

И все же мои мысли постоянно возвращаются к этому абсурду… Выход есть: идти снова в башню. Или увижу там солому, или — но об этом «или» не могу даже подумать…

Звонит мне Мольтке. Но почему его звонок так напомнил мне погребальный звон?..

14 августа.

Написано вечером. Теперь мне, может быть, удастся написать что-нибудь разумное. Надо, однако, поспешить, через минуту я снова буду погружен во тьму. В данную минуту я необыкновенно светел, как это бывает, когда молния поглощает самую темную ночь.

Ничего особенного не произошло, кроме того, что в ночь на сегодня у меня был сон — или это было видение? или действительность? Это было все вместе, и еще больше. Это была молния из ада, которую я проглотил, которая меня проглотила… В полночь я проснулся — или это пробуждение было лишь сном о пробуждении? Но это не главное, ибо опять то же самое: я увидел ее рядом с постелью на полу. Связанную, полуголую — кровь и грязь. Ужасное, как у скелета, обалдевшее лицо вращало мертвецкими глазами, губы искусаны в клочья, разгрызены и колени, служившие ей пищей. Она извивалась невообразимо, из глубин пекла ревела, — и я слышу слова: «Четырнадцать дней, которые были ночами, я ждала, что все-таки ты сжалишься — но ты не сжалился… И я там умерла…»

Но главное при этом вот что: страшная молния, страшный гром, которыми были видение и его речи. Но выразить это невозможно; по сравнению с таким сном, или как там назвать эту дьявольщину, сам Гёте кажется импотентным идиотом…

Все продолжалось лишь мгновение; но и оно было способно разорвать артерии и мозги, не такие ослабевшие, как мои. Молния погасла. А когда я пришел в себя, какая-то новая, незнакомая ночь нависала надо мною… Безумие. Только теперь я понимаю, оно действительно меня…

Однако — может быть, все еще не закончено полностью. Ведь я осознаю его, по крайней мере, в это мгновение. В этой моей ночи мерцает в течение всего сегодняшнего дня крохотная звездочка… и дважды она засияла как метеор. Я вспомнил, что это называется lucida intervalla [36]. Пока я это пишу, я даже чувствую себя каким-то небывалым заревом, а также героем, каким я никогда не был. Nil desperandum [37]; видите, помимо всего прочего, я стал еще и латинистом, как школьник. Верите, что я смог притворяться так, что меня никто не заподозрил в сумасшествии? Для этой цели я заперся на весь день. Это является доказательством здорового инстинкта самосохранения. Будем бороться!.. Однако, ба! эта ночь опять со всех сторон наваливается на меня. Шевелить мозгами! надо быстро спрятать эту бумагу в стену — прежде чем — но я хотел еще что-то, — что-то…

Уже знаю. В башню! Во что бы то ни стало это должно произойти! Определенно чувствую: в этом мое спасение, сейчас же. Настоящая уверенность еще может подхватить меня, уже летящего в пропасть! И только она! Завтра сразу — в Раттентемпль!

Ах — Слон — Лев, вас у меня уже нет!.. Кроме вас, нет псов, нет моих друзей на свете; я — ваш убийца — расплачиваюсь за свой мерзкий поступок — и что — каждую ночь — лечь…

15 августа.

Счастливо добрался до Раттентемпля. Особой lucida intervalla у меня сегодня не было, но зато эта моя ночь не была сегодня такой уж черной… была почти приятной. Хотя я лаю и мычу, кусаюсь немного и бодаюсь, но при этом все время смеюсь.

А знаете почему? Потому что я спасен! Окончательно!

Моим спасением является, собственно, podex romanus. Идти в башню, чтобы убедиться? Вздор! Это же невозможно! Сегодня пошел в синюю комнату, но уже она одна напугала меня настолько, что я с криком бросился бежать со всех ног. А что произошло бы, если бы я заглянул вовнутрь этой одежды… Ерунда!

Но Орех! И у меня он будет, хотя Эсмеральду и посадили. Знаете, что я сегодня нашел, христиане правоверные? Иду сегодня по парку крепости — и вдруг из-под ног выскакивает лягушка. Смотрю — и что я вижу? Там, где она раньше сидела, лежит перышко. Очень красивое; похожее на куриное. Бегу за лягушкой, чтобы посмотреть, так ли она прекрасна, как улыбка девственницы, но не нахожу ее. Но так как она потеряла перышко, она, разумеется, прекрасна, как улыбка девственницы. Становится ясно, что это царевна-лягушка, которую потревожили, и она обронила перо, вырастающее из ее заднего прохода раз в 100 лет.