Любовница смерти - Акунин Борис. Страница 46

«Что это?» – спросил я, разглядывая непонятные письмена.

Тогда он поднял лист, перевернул другой стороной и заслонил им настольную лампу. Я разобрал просвечивающие буквы:

«Войдя в темную комнату, Офелия увидела светящуюся, огненную надпись, которая словно парила в воздухе и недвусмысленно приказывала: «Умри». Принц Tod ясно выразил свою волю, и девушка не посмела ей противиться. Она с детства привыкла безоговорочно внимать тайным знакам судьбы… Вы же, – Гэндзи скомкал листок и бросил его на стол перед дожем, – в это время, верно, наблюдали за происходящим снаружи. Самое омерзительное в этой истории даже не убийство, а то, что, уже приговорив девочку к смерти, вы предварительно решили попользоваться ее полудетским телом. Отлично зная, что она вас втайне обожает, даже боготворит, вы велели ей остаться, когда прочие соискатели ушли, и, надо полагать, проявили недюжинный любовный пыл – во всяком случае, Офелия, вернувшись домой, выглядела совершенно счастливой. Близость смерти распаляет вашу чувственность, не так ли? У вас всё было продумано. Утолив свою страсть, вы галантно отвезли жертву домой, попрощались с ней у ворот, а затем быстро написали на стекле спальни роковое приказание. Выждав и убедившись, что фокус сработал, вы наскоро протерли окно и отправились восвояси. Вы не учли только одного, Сергей Иринархович. Стекло – это улика, причем неопровержимая».

«Неопровержимая улика? – пожал плечами Благовольский. – Но как вы докажете, что эти каракули на стекле вывел именно я?»

Мне тоже показалось, что Гэндзи чересчур самоуверен. Да, я помню, как в тот вечер Просперо велел Офелии остаться и, зная его обыкновения, легко могу представить, что последовало далее. Однако для доказательного обвинения этого недостаточно.

«Вы ведь инженер, – сказал Гэндзи дожу. – И, вероятно, следите за научным прогрессом. Неужто от вашего внимания ускользнуло открытие, обнародованное лондонской полицией в июне сего года?»

Мы с Благовольским смотрели на говорившего, ничего не понимая.

«Я имею в виду дактилоскопический способ Галтона-Генри, который впервые дает возможность распознавать преступника по оставленным им отпечаткам пальцев. Лучшие криминалистические умы много лет бились над тем, как создать систему, позволяющую классифицировать папиллярные узоры на подушечках пальцев, – и вот способ обнаружен. Самые четкие следы остаются именно на стекле. Хоть вы и смазали фосфорные буквы платком, все отпечатки пальцев вам стереть не удалось. У меня с собой фотографические снимки трех дактилограмм преступника. Желаете сверить со своими?»

С этими словами Гэндзи достал из необъятного кармана своей кожаной куртки металлическую коробочку. Внутри оказалась подушечка наподобие штемпельной, перемазанная темной краской или тушью.

«Не желаю, – быстро произнес Просперо и отдернул руки, спрятав их под стол. – Вы правы, научный прогресс вечно преподносит нам сюрпризы, и не всегда приятные».

Эта реплика была равносильна признанию!

«С Львицей Экстаза вы и вовсе мудрить не стали, – перешел Гэндзи к следующей жертве. – Эта сломленная горем женщина действительно жаждала смерти и без малейших колебаний сочла Знаком трехкратное появление черной розы на своей постели. Устроить этот трюк, как мы знаем, было несложно».

«Но в прошлый раз вы говорили, что розы передавал Калибан», – напомнил я.

«Да, и это обстоятельство ввело меня в заблуждение. Раз уж вы, Гораций, заговорили о Калибане, давайте перейдем к истинной роли этого своеобразного персонажа в нашей истории. Бухгалтер сильно запутал дело, он сбил меня с верного следа, разом сняв с главного преступника все подозрения. Эта моя ошибка едва не погубила легковерную Коломбину.

«Вы, Просперо, недаром благоволили этому безумцу, сведенному с ума тяжкими испытаниями и угрызениями совести. Он действительно состоял при вас в роли послушного Калибана, слуги всемогущего кудесника – слуги, слепо вам преданного и нерассуждающего. Вы хвалили его чудовищные стихи, вы всячески отличали его, а главное – он надеялся, что вы «составите ему протекцию» у Смерти, походатайствуете, чтоб ему «сократили срок заключения». До поры до времени он покорно выполнял ваши поручения, очевидно, не очень-то вникая в их смысл. Я полагаю, что потайные трубки в квартире Аваддона установил Калибан – вам вряд ли удалось бы справиться с этой непростой работой, требующей хороших навыков ручного труда и недюжинной физической силы, а давать такой странный заказ постороннему вы не рискнули бы. Передать три черных розы приживалке Лорелеи? Почему бы и нет? Очевидно, вы сказали Папушину, что хотите зло подшутить над Львицей, которая всегда раздражала Калибана своей экзальтированностью.

«Как я мог поверить, что злым гением «Любовников Смерти» был этот полоумный верзила! Разве он додумался бы до фокуса с огненными буквами и воющим зверем? Тысячу раз прав мудрый китаец, сказавший: «Очевидное редко бывает истинным»… – Гэндзи сердито тряхнул головой. – Однако ваш верный джинн не усидел в бутылке, он вырвался на свободу и стал действовать по собственному почину. Жажда смерти все яростнее испепеляла эту больную, неистовую душу. Расправившись с Гдлевским, бухгалтер разрушил весь ваш искусный план, уже близкий к осуществлению. Зачем вам понадобилось губить этого гордого, талантливого мальчика? Только для того чтобы потешить свое честолюбие? Сначала русская Сафо, потом русский Рембо – и оба наложили на себя руки, покорные вашей воле. Оставаясь в тени, вы лишили современную русскую поэзию двух самых ярких ее имен – и при этом имели все шансы остаться безнаказанным. Как жалки по сравнению с вами тривиальные истребители гениев вроде Дантеса или Мартынова!

«Или все случилось проще, по наитию? Романтический юноша, увлеченный своей мистической теорией рифм, случайно открыл книгу на слове «жердь», рифмующемся со «смертью», и горделиво поведал вам об этом чудесном «Знаке». К следующей пятнице вы уже подготовились как следует – положили на стол книгу, зная, что Гдлевский сразу же кинется гадать. Я запомнил эту книгу и при первой же возможности как следует ее рассмотрел. – Гэндзи повернулся ко мне. – Гораций, если вас не затруднит, сходите, пожалуйста, в гостиную и возьмите с третьей полки сочинение графа Браницкого «О земных и небесных сферах».

Я немедленно исполнил просьбу. Книгу я нашел без труда. Снял с полки и ахнул. Это был тот самый том, который рассматривал Сирано в последний вечер своей жизни!

На ходу я повертел книгу и так, и этак, но ничего подозрительного в ней не заметил. Увы, природа не наделила меня наблюдательностью. Я имел возможность лишний раз убедиться в этом, когда, приняв у меня том, Гэндзи показал:

«Взгляните на обрез. Видите желтоватую полосу, доходящую до середины? Это обыкновенный канцелярский клей. Попробуйте произвольно открыть книгу – на любой странице».

Я двумя пальцами распахнул том и не поверил своим глазам – он раскрылся на странице, где крупными буквами значилось название главы: «Земная твердь».

«Теперь вам понятно? – спросил меня Гэндзи. – Результат гадания на вторую пятницу для Гдлевского был предопределен заранее».

Да, расчет был прост и психологически точен. Понял я и еще одну вещь: именно эту «бомбу» хотел вставить в утренний выпуск своей газеты Сирано. Он, как и Гэндзи, обнаружил трюк с клеем и сразу сообразил, что может приправить свое расследование пикантнейшим соусом. Дело обретало криминальный привкус! Бедняга Сирано не подозревал, что подорвется на этой «бомбе» сам…

«В третью пятницу вы решили действовать наверняка, не оставив Гдлевскому ни единого шанса. После «удачи» двух первых гаданий юноша, разумеется, находился в столь взвинченном состоянии, что высматривал «Знаки» во всем, что происходило вокруг него. Не было бы ничего удивительного, если бы гимназист выискал свою роковую рифму и без вашего участия, но для полной гарантии вы приготовили ему искомое у самого порога вашего дома: подкупили бродячего шарманщика, чтобы он горланил песню с определенным припевом – ровно до той минуты, пока не пройдет некий молодой человек, наружность которого вы подробно описали. Не думаю, что вы посвятили шарманщика в свой замысел, однако же втолковали ему, что по исполнении задания следует немедленно уносить ноги. Именно это старик и сделал со всей доступной ему прытью. Выскочив на улицу каких-нибудь две минуты спустя, я уже не смог его обнаружить.