Разрушитель Небес и Миров. Арена (СИ) - Бард Олег. Страница 40

Поднимаю нож, поворачиваюсь к искалеченному себе. С чего начать? Для начала надо проверить перчатки. Пальцем касаюсь бурых корней на шее, отдергиваю руку — на месте прикосновения остается дымящийся ожог, корни дергаются, сжимают шею моего двойника, едва не ломая позвонки.

Словно невидимая лапа схватила за горло, сжала так, что в глазах потемнело, и до меня дошло: все, что происходит с ним, происходит и со мной. Хрипя и задыхаясь, шагаю вперед и перерезаю корни, тянущиеся изо рта к шее.

Перед глазами темнеет, и я проваливаюсь в черноту.

* * *

Открываю глаза и нахожу себя лежащим посреди своего внутреннего мира. Жутко болит шея, черт, до нее не дотронуться! Но я жив. Встаю на четвереньки, трясу головой, потому что перед глазами все плывет. Память подсказывает, что в шее находятся рецепторы, которые, если на них надавить, резко снижают артериальное давление, и человек вырубается. Очень полезная информация — но только раньше бы ее.

Подхватив с пола тесак, выпрямляюсь, фокусирую взгляд на своем двойнике, и расплывчатое пятно обретает очертания. Черт побери! Да, я перерубил корень, шея двойника свободна, но изо рта вниз тянется новый росток. Недостаточно перерубить корни ржавчины, их нужно вырвать. Представляю, что со мной будет, когда я потащу бурые щупальца из глаз двойника, и становится дурно. Наверное, это больнее, чем отпилить руку. Смогу ли я после этого видеть, ведь у двойника уже нет глаз?

Зато у него есть… Культиватор. Мысленно тянусь к браслету, тот откликается, мгновение — и становится виден на моей руке. Красным светится порез на бедре двойника… ну да, там рана от ножа. Культиватор рисует, что именно из этого места и растут корни. Получается, если отрезать себе ногу, я буду спасен? А потом что? В реале у меня отвалится нога? Или отсохнет?

Да и смогу ли я это сделать прежде, чем вырублюсь от боли? Если не успею, поврежденные корни начнут сокращаться и убьют двойника.

На правом бедре в месте пореза и правда какой-то бугор. Разрезаю бурую пленку на ноге, тупым краем лезвия соскабливаю ее и вижу… Отворачиваюсь, но перед глазами все равно рана с разошедшимися краями, из которой выбухает что-то среднее между мозгом и древесной корой. Мне предстоит вырезать это, распахав бедро да самой кости.

И ведь никакой гарантии, что я выживу после того, как меня вырубит от непереносимой боли. Умереть в муках, но с ничтожным шансом на выздоровление, или тихонько скончаться? Вспомнились слова Джо, что, пережив атаку деформы, некоторые игроки становились чудовищами. Вдруг и я перестану быть человеком?

Осматриваю бедро двойника внимательнее. Можно иссечь корень двумя полукруглыми разрезами. Сглатываю комок, отворачиваюсь. До чего же тошнотворное зрелище!

Так, стоп! Мой мир — мои правила! Почему бы не создать что-то типа морфия, что избавило бы меня от боли. Но как ни стараюсь, получаются просто разноцветные кляксы из непонятного вещества и точно не то, что мне нужно.

В безмолвном зале медленно темнеет. Ядро в тисках птичьей лапы светится все тусклее. На клочок незараженного пространства, где находимся я и мой двойник, надвигается бурая сеть. Сжимая рукоять, тесака, делаю шаг к двойнику, замахиваюсь… И опускаю руку.

Давай, Ник! Пересиль себя! Ну, скрутит тебя — впервые, что ли. Второй раз я тоже бессильно опускаю руку. Набираю побольше воздуха, снова медленно поднимаю клинок — и начинаю работать. Лезвие настолько острое, что рассекает плоть до кости, не причиняя боли. Делаю полукруглый надрез, иссекая зараженную плоть, стараюсь не смотреть в рану, но все равно перед глазами темнеет. Ощущение, будто кто-то крутит тумблер, уменьшая яркость. Бедро начинает печь огнем, боль все нарастает. Я уже не вижу, что делаю — по памяти вырезаю проклятые корни и теряю сознание прежде, чем понимаю, удалось ли мне завершить начатое.

Глава 21. Преображенный

Вижу свет вдалеке — здравствуй, загробный мир? Бедро пульсирует болью, башка взрывается. Вспоминаю, что делал себе операцию, открываю глаза и обнаруживаю себя валяющимся на все том же сером пористом нечто. Моего двойника нет, но все заляпано кровью. На свое бедро предпочитаю не смотреть, страшно представить эту рану. Вот мой окровавленный нож, протягиваю руку, касаюсь холодной рукояти, чтоб убедиться в его материальности, и понимаю, что тело не слушается меня. Выкручивает каждую мышцу, левую руку я вообще не ощущаю, правая будто наполовину парализована. Получилось, я воссоединился с телом.

С трудом переворачиваюсь на спину. Бурая сеть в форме купола никуда не делась и вроде бы даже продолжает сжиматься. Источник устранен, но пожар продолжается, мне нужно окончательно навести здесь порядок. Сжав тесак, встаю, подхожу к Ядру и перерезаю бурые прожилки, похожие на птичью лапу, меня окатывает теплом и впервые за долгое время ощущаю себя цельным.

Закрываю, открываю глаза… и почему-то вижу темноту и слышу храп. До меня не сразу доходит, что я пришел в сознание по-настоящему. Меня не бросили, перенесли в спальню. Сколько времени прошло? Кажется, что тысячи лет, и мне давно не восемнадцать. Человеку, который пытался отрезать собственную ногу, не может быть восемнадцать, он намного взрослее. Теперь, наверное, я вынесу самые изощренные пытки.

Хочу позвать кого-нибудь, открываю рот и издаю нечеловеческий рык, переходящий в хрип… Приходит отчаянная мысль, что я превратился в чудовище. Слышу голос Рио:

— Ник?

— А-о-о… Иа-а.

Нет, я просто охрип.

— Говнюк, ну и напугал ты нас!

Нет лучшей музыки для ушей, чем когда друг называет тебя говнюком. Осталось выяснить, в каком состоянии мое тело.

Доносится сочный, забористый голос Илая, шорохи возни. Илай булькает и мычит.

— Просыпайся, бревно! Ник очнулся.

— А?

— Ура! — радостно восклицает Хелен.

Мгновение — и она склоняется надо мной, в темноте не рассмотреть ее лица, длинные белые волосы щекочут шею. Девушка кладет мне ладонь на лоб:

— Как ты? Мы уж думали, что… все.

— А-а-а, ы-ы-ы… — пытаюсь сказать, как я рад всех видеть.

— Тихо, отдыхай! На вот, это успокоительный отвар, восстанавливает силы, пока ты спишь, — проговаривает она, поднося к моим губам флягу.

Жадно пью холодную жидкость, до слез напоминающую мятный чай. До чего же хочется пить! А потом — в душ. Полжизни отдал бы за горячий душ. Напившись, поднимаю руку, но она словно налита свинцом, и сразу же падает. Пытаюсь пошевелить ногами, но пока это выше моих сил.

— Не напрягайся, — советует Хелен, усаживаясь на край лежанки, рядом со мной. — Ты три дня горел в бреду, теперь тебе надо восстановиться. Попытайся заснуть.

Три дня — ого! Да уж, время внутри течет иначе, или может я надолго терял сознание и сам этого не замечал? Лицо Илая сливается с чернотой, видно только белки глаз.

— Ну, ты это, — бормочет он, сверкая зубами. — Ты молодец!

Киваю, закрываю глаза. Усталость такая, что каждая мышца ноет. Мои руки и ноги двигаются, значит, парализованным не останусь. В вампира я не превратился. Что там говорил Джо? Никому не удавалось выжить после того, как степень деформации переваливает за 51%? Что ж, буду первым, у меня сегодня второе рождение.

— Надо поспать, — бормочу я.

* * *

Вроде засыпаю… но нет, это снова мой внутренний мир. Сквозь черноту я опять проваливаюсь внутрь себя, туда, где благодарно пульсирует освобожденное Ядро. Работы здесь выше крыши: нужно вычистить все от веревок гнили. Поднимаю нож, подхожу к сети, нависающей куполом, замахиваюсь, отсекаю кусок, потом еще один и еще. Стаскиваю их в одно место, складываю на кучу. Тело все еще слушается с трудом, я задыхаюсь, сердце выскакивает, но останавливаться нельзя, чем быстрее наведу порядок здесь, тем скорее поправлюсь.

Когда набирается куча мне по пояс, материализую факел, который разжигается от искры, скользнувшей из браслета по моей руке. Гниль охватывает огнем, она трещит и испускает смрад горелых волос, но не сгорает до конца. На ее месте остаются тонкие черные нити. Рублю их на куски, но они срастаются. Дроблю их сжатыми вместе кулаками, как молотом, но спустя минуту они обретают первоначальную форму. Откуда-то знаю, что просто унести их и выбросить вовне не получится. Мысленно тянусь к Культиватору, и он выдает подсказку: перчатки загораются зеленым.