Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна. Страница 31

— Куда это ты, Глебушка, собрался? Уезжаешь? — спросила она.

Глеб чувствовал себя полным идиотом. Хотелось скорее покончить с неприятным, но необходимым делом, прийти домой и лечь спать.

— Нет, Лидия Петровна, — объяснил он. — Просто от старого хлама избавляюсь!

Старушка задумалась на мгновение и с сомнением покачала головой.

— Поздно уже. А мусор выбрасывать на ночь глядя — плохая примета.

— Ничего! — улыбнулся Глеб. — Лучше поздно, чем никогда.

Глава 13

Приход

Тринадцать лет назад

Маринка сидела на ступеньках в подземном переходе на площади трех вокзалов. Мимо бесконечным потоком шли люди, ее задевали, толкали, но девушка не замечала этого.

Ей было плохо, очень плохо…

После неудачной попытки самоубийства все в ее жизни как-то сразу пошло наперекосяк. То есть и раньше было нехорошо, но теперь и вовсе…

В тот вечер, вернувшись на квартиру, она увидела свои вещи выставленными за дверь. Их было совсем немного — всего один чемодан, который Марина зачем-то собрала накануне, да еще гитара в чехле. На заплеванной лестничной площадке ее скромные пожитки, брошенные без присмотра, выглядели так сиротливо…

Новенький замок, врезанный в обшарпанную дверь, красноречиво свидетельствовал о том, что для нее вход закрыт.

Что делать дальше, было непонятно. Нагруженная вещами, Марина вышла из дома. Нащупав в кармане двухкопеечную монету, она подошла к телефону-автомату и набрала номер Гарика Шпурмана — без особой, впрочем, надежды.

Ждать пришлось долго. Длинные гудки тянулись один за другим так томительно… Марина уже хотела повесить трубку, когда, наконец, услышала голос Гарика:

— Алло.

Марина сбивчиво начала объяснять, в какой ситуации оказалась, но Гарик довольно невежливо перебил:

— А, это ты? Больше не звони. Я решил закрыть этот проект.

Вот ведь сволочь какая! При одной мысли о нем Марина почувствовала, как перед глазами мутится от ярости и кулаки сжимаются так, что ногти впиваются в ладони. Использовал — и выкинул, как тряпку. Гад. Слов человеческих — и то не нашел! «Я решил закрыть этот проект…» Будто она, Марина, не живой человек, а механическая кукла. Сломалась, надоела — так на помойку ее!

Поначалу ее приютила Вера. Милая Верыч — всеобщая мама-кормилица, утешительница, палочка-выручалочка… Выслушала, покачала неодобрительно пышной гривой рыжих кудрей (только тогда Марина заметила, сколько в ее шевелюре мелькает седых волос!) и коротко сказала:

— Оставайся. Придумаем что-нибудь…

Но сколько можно жить вот так между небом и землей, без своего угла, без денег, без каких бы то ни было перспектив на будущее? Уже на следующий день Марина готова была лезть на стены от тоски и безнадеги. Как писала сама когда-то:

Одиночество — самая страшная кара —

Все сильней, все мучительней день ото дня…

А вокруг никого… И со мной лишь гитара.

Я надеюсь, хоть ты не оставишь меня!

А теперь и гитары больше нет — поменяла на дозу. И дали-то всего одну, сволочи! Барыги своего не упустят… Отдавая в чужие руки неразлучную спутницу, Марина почувствовала себя так, будто предала друга, но это скоро прошло — все равно стало. Обидно было лишь то, что эта доза не принесла облегчения и покоя. Из-за нее она лишилась последнего пристанища, так что даже к Вере теперь пойти нельзя. Застав Маринку со шприцем в руках, она устроила дикий скандал.

— И так соседи вечно участковому стучат, что у меня здесь притон и вертеп, так еще и этого не хватало! — кричала она. — Не можешь справиться, так хоть других не подставляй!

Вера села у стола, нервно затянулась сигаретой, и Марина заметила, как дрожат ее пальцы. Потом она вдруг заплакала и тихо спросила:

— Ты хоть понимаешь, что творишь? Себя ведь губишь, дура такая…

Ни слова не говоря, Марина повернулась и ушла. Было очень обидно, что ее назвали дурой, но еще обиднее и унизительнее была жалость Верыча, ее слезы…

И теперь она сидит на вокзале, словно ожидая своего поезда, который никогда не придет. А куда еще деться? Ломает так, что кажется, болит каждая клетка ее тела, все суставы как будто выворачивает чужая и страшная неумолимая сила, руки дрожат…

Мимо прошла какая-то женщина в длинной мешковатой юбке и низко повязанном платке. Она была немолода и совсем не красива, но в лице ее было что-то такое, что Марина невольно обратила на нее внимание. На вокзале все спешат, все озабочены и недовольны, а эта тетка идет так, словно гуляет по прекрасному саду, цветочки нюхает! На губах играет легкая полуулыбка, а глаза, окруженные сеточкой морщин, сияют тихой радостью.

Вот женщина почему-то замедлила шаг, потом совсем остановилась, обернулась… Марина чувствовала, что она наблюдает за ней, словно раздумывая, начать разговор или нет. Девушка отвела взгляд и прикрыла глаза. Что за дело до чужой тетки, когда ломает так, что на свет смотреть больно!

— Э, милая, да ты совсем не в себе! Болеешь, что ли?

Марина даже вздрогнула от неожиданности. Хотелось крикнуть: «А тебе какое дело? Иди своей дорогой и не приставай!»

Но голос был добрый, и смотрела она так участливо, без осуждения… Блаженная какая-то, не иначе! Нахамить такой просто язык не поворачивается. Марина лишь кивнула. Горло пересохло и противно саднило, говорить было тяжело… Да и не хотелось.

Но тетка не отставала.

— А зачем тогда здесь сидишь? Шла бы лучше домой. Хочешь, я помогу?

Марина разлепила запекшиеся губы.

— Некуда мне идти, — тихо сказала она.

Женщина смерила ее долгим оценивающим взглядом. Почему-то Марина почувствовала себя очень неуютно, словно вся ее жизнь, вся суть до самого донышка стала видна как на ладони. Было очень стыдно. Вот сейчас эта добрая душа поймет, что перед ней наркоманка, брезгливо скривится и пойдет своей дорогой. Все правильно, она сама виновата во всем, что с ней случилось… Но почему-то вдруг так захотелось, чтобы ее просто пожалели, как мама в детстве.

Конечно, это глупо, ведь мамы давно уже нет на свете, но откуда-то изнутри вдруг поднялась горячая волна, и к сухим глазам подступили слезы.

А незнакомка подумала немного и сказала:

— Знаешь что? Давай-ка вставай да пойдем со мной! Нечего тебе тут рассиживаться.

Неожиданно для себя самой Марина покорно встала и медленно поплелась следом.

Через час она сидела в электричке. Москва давно осталась далеко позади, и теперь за окном мелькали деревенские домики, поля, перелески… Странная спутница Марины оказалась не особенно разговорчивой. Она достала из своей необъятной кошелки какую-то книгу — старинную, с ятями и пожелтевшими страницами — и спокойно погрузилась в чтение, вроде бы не обращая на девушку никакого внимания. И это было хорошо: разговаривать с кем бы то ни было совсем не хотелось…

Мерное покачивание вагона успокаивало, навевало сон. Даже жесткая скамейка, обитая дырявым дерматином, казалась удобной! Марина притулилась у окошка и скоро заснула, склонив голову набок. Это было почти счастье — она так много дней мучилась бессонницей, что погрузиться в дремоту было все равно что войти в прохладную воду в жаркий день.

И сон приснился хороший, хотя и странный. Перед глазами быстро-быстро мелькали яркие пятна, полосы, какие-то непонятные знаки… Марина чувствовала, что в них есть особый, тайный смысл, и упорно старалась разгадать его. Потом все цвета слились в один — ослепительно белый… И вместе с ним пришло просветление. Чувство огромной радости и освобождения изливалось мощным потоком и вскоре затопило все ее существо, смывая все ошибки, горести и сомнения. Ничего подобного раньше ей испытывать не доводилось! Больше всего это было похоже на приход — то самое волшебное состояние, когда по венам словно бежит жидкое пламя, а мир кажется простым, понятным и прекрасным, когда можно слышать музыку в шуме деревьев и понимать язык птиц, а главное — понимать и принимать себя.