Два героя - Гранстрем Э.. Страница 39

Патер Ольмедо кивнул головой.

– Только малодушные могут сомневаться в конечном торжестве Кортеса! – возразил он. – Я возвещу нашему воинству эту знаменательную весть, но сначала исполню долг свой, помирю короля с Небом и спасу его душу от вечных мук.

Скоро после того Марина и патер Ольмедо с распятием в руках стояли на коленях у одра умирающего; но напрасно умоляли они Монтезуму обнять этот символ искупления грехов человечества. Монтезума оттолкнул священника и воскликнул: «Мне недолго остается жить, и в последний час мой я не изменю вере моих отцов!»

Несколько часов спустя Рамузио сидел задумавшись на ступенях, ведущих в покои Монтезумы. Он думал о бренности земного величия.

Вдруг до него донеслись раздирающие душу вопли. Он встал, осторожно раздвинул ковровую дверь и убедился, что Монтезума скончался на руках своих верных царедворцев. Рамузио подошел ближе и взглянул на померкший взор монарха… «Ты избавился наконец от своих страданий, – прошептал он. – Господь умилосердится над тобой; своими страданиями ты искупил свои заблуждения, коренившиеся во мраке язычества».

Надев каску, Рамузио пошел известить главнокомандующего о смерти владыки ацтеков.

Кортес приказал облечь в царские одежды бренные останки Монтезумы; затем его придворные, остававшиеся ему верными до последнего вздоха, положили его на носилки и вынесли из ворот дворца Ахаякатль к народу.

После смерти Монтезумы Рамузио снова поступил в полк Сандоваля, и там он встретил Виллафану.

– Ну что, товарищ, – приветствовал его тот, – хорошо ли тебя кормили на карауле у язычника-царя? Я голодал все эти дни и строил мосты под стрелами и камнями ацтеков! Но ты явился вовремя. Кортес раздает золото своим воинам-рабам. Всякий может брать, сколько вздумает. Ночью мы выступаем из города.

Он взял Рамузио под руку и направился с ним к часовне, в стенах которой были замурованы сокровища, предназначавшиеся на долю короля Испании. Но теперь стена была пробита. За недостатком перевозочных средств для короля отобрали лучшие драгоценности и навьючили на лошадей. Но большую часть пришлось оставить. В часовне валялись груды золота.

Солдаты таскали из темного подвала тяжелые сундуки, разбивали топорами крышки и, высыпав золотые изделия на землю, жадно рылись в золотых грудах, отыскивая среди них цепи и другие вещи более удобные для переноски.

Виллафана небрежно толкнул ногой редкую золотую чашу, и она со звоном покатилась по полу.

– Смотрите, какие тут сокровища! – заметил он с иронией Рамузио. – Какую громадную ценность имели бы они в Испании! Но путь туда далек, а здесь, друг мой, они послужат лишь опасным балластом. Советую тебе не обременять себя этими тяжелыми сокровищами. Я знаю, какой нам предстоит путь. Нам понадобятся для бегства быстрые ноги оленя, а для обороны – сильные руки Голиафа, чтобы успешно владеть щитом и мечом. Сознаюсь, я очень жаден до золота, но сегодня спасение наше заключается в нашем толедском мече.

Тем не менее Виллафана стал рыться в грудах золота, и вдруг глаза его загорелись.

– Наконец-то я нашел! – воскликнул он. – Послушайся моего совета, Рамузио. Видишь эти зеленые камни? Ацтеки называют их хальхавитль. В Европе они неизвестны, но здесь имеют такую же ценность, как наши алмазы. Возьми с собой на дорогу несколько штук. Они тебе пригодятся.

С этими словами он принялся вынимать кинжалом драгоценные камни из большой золотой чаши редкой работы. С дюжину таких камней он положил себе в карман, а остальные валялись на земле.

– Подбери их, товарищ, – говорил он Рамузио. – Это благоприобретенное добро, – можешь спросить у Кортеса, – он подтвердит мои слова.

Рамузио последовал совету и поднял четыре камня. В это время нахлынули новые толпы солдат, чтобы также поживиться золотом.

– Очистим им место, – заметил Виллафана. – Пусть навьючат себя золотом; они далеко не уйдут с ним.

Отступление

Наступила ночь. Войско горячо помолилось и приготовилось выступить из города. Авангард состоял из двухсот пеших испанцев под начальством Сандоваля. Арьергард с главными силами пехоты и большей частью артиллерии был под начальством Альварадо, а самым центром командовал Кортес; при нем находился транспорт, несколько тяжелых орудий, пленные дети Монтезумы и другие знатные ацтеки, которых Кортес удерживал, как ценных заложников, на случай будущих переговоров с врагами. Тласкаланцев распределили поровну по всем отрядам. При войске находился переносный мост для наведения через каналы!

Ночь была темная, и большая площадь перед дворцом была совершенно пуста. Испанцы подвигались вперед без шума среди безмолвной тишины и незамеченные никем выбрались из темных рядов зданий дворца.

Но едва подошли они к дамбе, как стоявшие тут на страже ацтеки подняли тревогу, а сторожившие на вершинах теокалли жрецы затрубили в сигнальные рожки. Вслед за этим в храме бога войны загудел огромный барабан, призывавший индейцев к бою.

Испанцы поспешно навели мост. Первым перешел Сандоваль со своим отрядом, а вслед за ним Кортес со своим эскадроном, транспортом и частью артиллерии.

Но не успели еще испанцы совершить через первый канал переправу, как послышался отдаленный шум, напоминавший собой шум деревьев в дремучем лесу, колеблемых ветром, и скоро на темной поверхности озера раздались всплески множества весел. Несколько минут спустя на испанцев посыпался со всех сторон целый град стрел и копий, и воздух огласился диким ревом несметного числа ацтеков.

Прикрываясь щитами от вражеских стрел и камней, испанцы должны были в то же время отбиваться от врагов, которые с остервенением со всех сторон бросились на дамбу.

Но для переправы нескольких тысяч людей по узкой дамбе требовалось немало времени, и передовой отряд достиг второго канала раньше, чем арьергард успел перейти через первый. Авангард остановился в ожидании моста, с трудом отражая натиск врагов. Наконец все испанцы перешли первый канал; оставалось пройти еще два – и войско достигло бы берега.

Но испанцам суждено было испытать страшное бедствие в эту злосчастную ночь: оказалось, что мост не снимается. Тяжесть людей, лошадей и артиллерии так глубоко вдавила устои моста между камнями, что все усилия вытащить его оказывались тщетными.

Весть об этом несчастье вызвала крик ужаса среди испанцев, и этот крик на время заглушил шум самой битвы.

В одно мгновение исчезли порядок и дисциплина: атакуемые со всех сторон последние ряды теснились вперед, давили слабых и раненых и, не разбирая ни врагов, ни друзей, напирали на авангард, столпившийся у второго канала.

Вдоль всей дамбы шныряло несметное число лодок, с которых испанцев осыпали градом стрел и камней. Торжествующие крики мести, стоны умирающих, взывавших к святым, проклятия ацтеков, ржание испуганных лошадей и оглушительный грохот пушек – все это смешалось в один дикий оглушительный рев.

Наконец второй канал кое-как завалили трупами людей и лошадей, обломками оружия, пушками, тюками дорогих материй, сундуками с золотом и другими вещами, и авангард добрался до третьего канала. Здесь конница бросилась вплавь, пешие последовали за ней, уцепившись за хвосты лошадей и друг за друга.

С великим трудом вывел Кортес часть жалких остатков своего войска на сушу.

Вдали уже затихал шум битвы.

Вдруг пронеслась весть, что арьергарду угрожает неминуемая гибель.

Конница поворотила коней, всадники понеслись к дамбе, переплыли снова канал и врубились в густые ряды ацтеков.

Положение арьергарда было, действительно, ужасное. Вся дамба покрыта ацтеками, и испанцы едва успевали отбиваться от них.

Сам Альварадо, под которым пала лошадь, был сильно ранен и напрасно пытался привести в порядок свой отряд, оттесненный к самому краю дамбы свирепыми врагами.

Подоспевшая на помощь конница оттеснила на время врагов, но скоро новый натиск неприятеля окончательно расстроил ряды испанцев.

Кортес и его всадники должны были опять спасаться вплавь, между тем как Альварадо стоял на краю канала, не зная, на что решиться. Но он скоро нашелся. Воткнув свое длинное копье в запруженный канал, он ринулся вперед и одним скачком перелетел через широкую пропасть.