Два героя - Гранстрем Э.. Страница 44

– Нисколько, любезный друг. Слушай внимательно, я передам тебе весь рассказ. Хотя у леса нет ушей, и тем не менее буду говорить тихо. Присядем на этот пень. Итак, жил был в Севилье богатый купец. У него было два сына, Антонио и Педро. Старший сын, Антонио, был некрасивый, неспособный и скупой юноша. Он помогал отцу в торговле; но покупатели охотнее имели дело с отцом, потому что Антонио не отличался особенной честностью. Педро, младший брат, был красивый мальчик, очень похожий на свою покойную мать и был любимцем отца. Он был одарен хорошими способностями, обладал светлым умом и стал рано писать стихи. Все учителя были от него в восторге и уговаривали отца отдать его в Саламанкский университет, что и было исполнено. Но в Севилью быстро дошли слухи, что Педро прилежнее занимается фехтовальным искусством, а также изучением красивых глаз девиц Саламанки, нежели научными книгами и слишком легкомысленно подписывает долговые расписки. Он приезжал ежегодно на каникулы в Севилью, а вслед за ним присылались к отцу его долговые расписки. Разражалась буря, но в конце концов отец прощал и платил долги сына, потому что в Севилье слишком охотно читались чудесные стихи Педро. Молодой студент обещал исправиться и наконец в самом деле образумился. Но причиной тому были темные глазки донны Луизы, пленившие сердце молодого Педро. Будущий тесть, доктор Кастанеда, охотно согласился на этот брак, но с условием, чтобы Педро не возвращался из Саламанки раньше, чем достигнет степени доктора, Педро чувствовал себя счастливым, рассчитывая через год окончить университет и с окончанием каникул стал собираться в путь. Но, несмотря на то, что чемоданы были уже уложены, Педро пришлось на один день отложить свой отъезд: отец его получил важные известия о прибытии в гавань Сан-Лукар новых торговых судов из Индии и поспешил туда в сопровождении старшего сына. Он вернулся вечером довольный выгодной покупкой и открыл денежный шкаф, чтобы немедленно послать задаток. Но, о чудо! Еще до отъезда он тщательно пересчитал деньги, а теперь кто-то по-воровски открыл денежный шкаф отмычкой. Между тем молодой Педро спешил уехать, потому что обещал своим товарищам, также отправлявшимся в Саламанку, догнать их в пути. Он хотел наскоро проститься с отцом и братом в то время, когда они допрашивали прислугу. Вдруг Антонио остановил его словами: «Не понимаю твоей поспешности, Педро! Можно подумать, что ты бежишь потому, что украл деньги!» Это резкое замечание было сказано в присутствии прислуги и судебного следователя. Несмотря на то, что отец сделал строжайший выговор, следователь ухватился за эти слова. Он отвел отца в сторону и заметил, что необходимо по крайней мере осмотреть вещи Педро. «Подозрение высказано, рассуждал он, и останется навсегда на вашем сыне, если мы не найдем вора. Ведь он был дома во время вашего отсутствия. К тому же обыск этот вполне докажет невинность вашего сына». Приступили к осмотру вещей студента и ко всеобщему изумлению в упакованном ящике между книгами нашли пропавшие деньги. Педро уверял и клялся в невиновности. Он не знал, каким образом в ящик с книгами попали деньги. Но кто мог поверить ему? Никто другой не мог взять из денежного шкафа и сунуть в ящик? К тому же щеголю-студенту дукаты могли очень пригодиться в Саламанке, где у него оставалось еще несколько долгов.

«Одним словом, в глазах отца и судебного следователя он оказался вором. Отец, здоровье которого уже было расстроено, не мог пережить этого стыда. Он выгнал сына, сделал новое завещание и умер от волнения!»

– Вот история, которую я хотел рассказать тебе, – закончил Виллафана. – Но ты бледен как полотно, мой друг. Неужели ты тот самый молодой, веселый Педро? – и на лице Виллафаны скользнула насмешливая улыбка.

Рамузио тяжело дышал.

– Неужели меня и здесь, в лесах Мексики, преследует эта злосчастная история! – воскликнул он в отчаянии. – Неужели мне и здесь суждено страдать из-за этого несправедливого подозрения? Ты встретился с людьми из Севильи, которые распространили здесь эти ложные обвинения! Где эти негодяи? Веди меня к ним! Я не могу долго выносить этого и с оружием в руках потребую от них отчета!

– Рамузио! – произнес Виллафана с изумлением. – Друг мой, что с тобой? Успокойся же! Разве ты имеешь право ожидать от людей оправдания, когда родной отец и единственный брат осудили тебя? Друг мой, над тобой только посмеются. Я охотно верю тебе, что ты невиновен, но в глазах света ты падший человек, на совести которого лежит смерть отца.

– О, Боже! – воскликнул Рамузио, – неужели на земле нет справедливости?

– Пойдем со мной в лагерь, товарищ, – сказал Виллафана, – жалобами горю не поможешь. Надо уметь постоять за себя. Ты поступил неблагоразумно, покинув Севилью, и этим только усилил подозрение. Тебе следовало остаться на родине и отыскать виновника твоего несчастья. Если бы я в то время был твоим другом, то, поверь мне, давно бы отыскал не только самого вора, но и того, кто подговорил его.

Виллафана произнес эти слова с такой уверенностью, что Рамузио подскочил к нему и схватил его за грудь.

– Ты знаешь их! – закричал он. – Сознайся! Назови этих негодяев! Я раньше не отстану от тебя!

– Что с тобой Рамузио? – воскликнул озадаченный Виллафана, с трудом освободившись от тисков своего товарища. – Ты с ума сошел? Ты хочешь убить меня? Слушай, – продолжал он, – такие выходки впредь оставь при себе. Я их не боюсь, и ты не заставишь меня говорить. Больше я не скажу тебе ни слова, потому что, чего доброго, ты и меч схватишь. Счастливо оставаться!

Он поспешно удалился и скоро скрылся за поворотом тропинки.

Рамузио остался один в лесу. В висках у него стучало, и сердце громко билось, чувствуя, что в таком состоянии ему не следует возвращаться в лагерь, он решил дождаться заката солнца, сошел с тропинки и углубился в лес.

Ночь в лесу

Тем временем Виллафана направился прямым путем к селу, в котором находилась квартира испанцев. Довольная улыбка змеилась на его губах, и он напевал даже какую-то веселую песенку, что случалось с ним очень редко. Достигнув возвышенности, с которой видна была вся деревня, он вдруг остановился в недоумении. За живой изгородью, окружавшей село, он увидел множество шлемов и копий, сверкавших при свете заходящего солнца. Он тотчас узнал в них всадников Кортеса. Зачем они явились сюда? Виллафана поднялся на вершину, с которой легче было осмотреть всю окрестность. Весь отряд Лопеса, вместе с индейцами, стоял выстроившись в ряд против прибывшей конницы, а несколько человек в блестящей броне обходили фронт.

«Бьюсь об заклад, – пробормотал Виллафана, – Фернандес Кортес здесь! Конечно, я узнаю его вороного коня. Но что ему нужно у нас? Ого! Неужели бомба взорвана раньше времени?» Лицо его омрачилось, и он невольно присел подобно дикой кошке, желающей скрыться. «Ба! – произнес он после минутного молчания, – не может быть! Прочь эти глупые страхи!» – Лицо его прояснилось, когда он увидел, что ряды солдат разомкнулись, и затем солдаты стали расходиться, а всадники спешились.

«Маленький смотр, больше ничего!» – мелькнуло у него в голове. «Надо же ему время от времени показываться войску, чтобы показать, что он еще здравствует. Это мы знаем, господин Кортес, и день и ночь помним это!»

Виллафана поспешно спустился с горы. Он не ошибся; Кортес пожелал лично удостовериться в успехах работ и кстати произвел обычный смотр. По-видимому, он остался доволен и решил провести ночь в деревне, чтобы дать отдохнуть лошадям после утомительного пути по гористой местности. Он остановился у Лопеса вместе со своим верным другом Сандовалем.

Солнце давно скрылось. В комнате Лопеса сидели Кортес и Сандоваль при слабом свете индейской лампы. Лопес на дворе принимал доклад дежурного вахмистра.

– Я вполне разобрался в этом деле, Сандоваль, – говорил Кортес.

– Не слишком ли опрометчиво ты вывел свое заключение? – возразил его друг. – Ведь ты еще не говорил ни с одним солдатом и даже не знаешь в глаза Рамузио.