Час отправления (Сборник рассказов) (СИ) - Бадевский Ян. Страница 10

Я знал, что родители Никиты купили дом в нашем городе, но в гостях у них не был. Вроде бы, отец моего друга перевез семью из засекреченного наукограда. Это место даже на картах не существовало. Говорить о нем было нельзя.

— А почему переехали? — спросил я.

Мы углубились в лабиринт таунхаусов и разношерстных домишек, облепленных солнечными батареями. Здесь хватало типовых зданий, построенных в кредит. Такие дома очень дешевые, их печатают на принтере и отделывают «бюджетными» материалами. Издалека они смахивают на спичечные коробки, положенные плашмя.

Но были и другие дома.

Такие, как у моего друга. Функциональные, под завязку набитые умными вещами, предугадывающими любое желание хозяина. Дома с солнечной черепицей от Илона Маска. Дома с замкнутыми циклами переработки, собственными гидропонными оранжереями, ветряками и датчиками движения. Ты раздеваешься в прихожей, а дверь шкафа-купе открывается сама по себе. Если темно — вспыхивает свет. Хочешь спать — активируется кофе-машина.

Когда я впервые попал к Никите, то был поражен этими вещами до глубины души. Вы можете жить в цивилизованном мире, но из-за низких уровней допуска не видеть всей картины прогресса. Ваша кредитная линия — вот что играет ключевую роль. И эту линию не пробить пиктограммами.

Я бродил по дому своего школьного друга, а пространство жило собственной жизнью. Тихо шелестел кондиционер, под ногами ползал робот-уборщик, смахивающий на хоккейную шайбу. Мутировавшую хоккейную шайбу.

— Я живу наверху, — сказал Никита.

Мы поднялись по узкой деревянной лестнице и оказались на огороженной галерее. В дальнем углу виднелось круглое окно, под которым валялось кресло-мешок.

Слева — дверь.

Мы вошли, и я увидел ее.

Библиотеку Никиты.

Стеллаж, загромоздивший всю стену. Ячейки, а в них — книги. Невероятное количество книг. Больших и маленьких, толстых и тонких, красочно оформленных и однотонных. Кое-где стопки лежали на боку. В некоторые ячейки книги не вмещались, и хозяин комнаты затолкал их в свободные щели.

Наверху царил полумрак.

Когда мы вошли, автоматически включилась стеллажная подсветка. Скользнули вверх жалюзи, закрывавшие слуховое окно.

Я стоял, открыв рот.

Не знаю, что со мной случилось тогда. Этот стеллаж был каким-то уютным и многозначным одновременно. Сейчас вы меня поправите: это называется системой хранения. Да, так и называется. Но тогда, в сорок шестом году, я этого не знал.

Системы хранения не нужны тем, кто общается с миром через пикчи.

Во всяком случае, такие системы хранения.

Проблемы в школе начались не сразу.

Казалось, все стихло. Батон косился на нашу парту, но ничего не предпринимал. Его подручные — тоже. Никиту даже «буквоедом» перестали дразнить. Потом мы заметили, что вокруг нас образуется некий вакуум. Социальная пустота.

Затишье перед бурей.

Думаю, это было оно. Затишье перед бурей. Пару недель система принюхивалась к своим жертвам, думала, что с нами делать.

Потом Никиту вызвали к социальному педагогу. Престарелая женщина долго расспрашивала моего друга об условиях проживания, о родителях, о конфликтах с одноклассниками в других школах.

Меня пока не трогали.

Тогда я не понимал, к чему эти беседы. Социальные педагоги в наших школах — острие атаки. С них все начинается. Дальше пойдут в бой психологи со своими тестами, опека и прочие персонажи, главная задача которых — усложнять жизнь тем, кто мыслит иначе.

Учителя стали постоянно нас вызывать.

Домашние задания жестко проверялись. Контрольные срезы приравнивались чуть ли не к экзаменам. Но стоило получить низкую оценку, как о нас благополучно «забывали». Жми хоть до бесконечности на кнопку, связывающую тебя с учительским планшетом. Специальная программа позволяет им видеть, кто первый готов отвечать (выжал кнопку), а кто вообще не готов и хочет отсидеться. Мы с Никитой выжимали свои кнопки на корпусах ученических планшетов, но ничего не происходило. Вызывали кого угодно, только не нас.

Разве можно исправить оценку в таких условиях?

Вопрос риторический.

Наша успеваемость стала снижаться. Это повлекло за собой новую репрессивную волну. Пакет стандартный: вызов родителей в школу, беседы с психологом и социальным педагогом, принудительные факультативы после уроков. Вишенка на торте — родительские собрания.

Помню, меня удивило спокойствие Никиты. Все эти вещи он воспринимал как нечто, само собой разумеющееся. Как дождь или ветер.

Он сталкивался с системой не впервые.

Теперь я это знаю.

Вы должны кое-что знать о моем друге, чтобы его лучше понимать. Никита Свиридов ненавидел пиктограммы. На дух не переносил. Он, разумеется, мастерски владел этими костылями разума, но считал пикчи чем-то… второсортным, что ли. Как колбасу для бедных. Я это понял не сразу, а когда понял, то долго не мог принять.

Да что он себе вообразил?

Так я думал в те дни.

Окончательно меня добил тот факт, что отец Никиты был… разработчиком пиктограмм. Большую часть того дерьма, что нам скармливали в школе, придумали ребята вроде него.

Вдумайтесь.

Отец Никиты придумывал пикчи, а сам пользовался буквами. То есть — читал книги. И сына этому научил. Мать Никиты вообще не работала. Сидела дома, занималась йогой, смотрела сериалы. Собственно, и ее муж сидел дома. Разработчики пиктограмм работают удаленно, им не нужны офисы и восьмичасовые рабочие графики.

Я спросил у Никиты, что может быть секретного в пикчах. Неужели эта тема под запретом в наукоградах? Нет, ответил мой друг. Не под запретом. Просто отец не всегда занимался пикчами. Были и другие проекты…

Тогда эта семья мне показалась очень странной. Они были слишком свободными, независимыми от внешнего мира. Однажды я пришел к Никите в гости и увидел, как он тренируется с отцом на лужайке.

Бой на шестах.

Оба — подтянутые, худые, гибкие. Лица безмятежны, но руки знают свое дело.

Я замер у ворот.

Словно смотришь гонконгский боевик.

…Через неделю вся семья Никиты уехала из города. Они просто собрались и поехали отдыхать. На Кубу, кажется.

У нас все улицы замело снегом. Февраль выдался особенно суровым — в школе объявили карантин. Я сидел дома, изнывая от скуки. Общаться с одноклассниками в виртуальных комнатах не хотелось. Бесконечный сериал о марсианской колонии надоел через три дня.

Я решил скачать алфавит.

Не знаю, для чего мне это потребовалось. Встать на одну ступеньку с другом? Найти общие темы для разговоров? Возможно. Хотя я склоняюсь к мысли, что мной овладело любопытство. Простое человеческое любопытство, вечный катализатор прогресса.

Сейчас я понимаю, что Никита был воплощением корректности. За все время нашего знакомства он не позволял себе насмехаться над моей безграмотностью. Эта тема вообще не затрагивалась. Мы часами обсуждали футбол, девочек, интерактивные шоу наподобие «Русского хардкора», пустынные гонки… да что угодно, только не книги. А ведь мой друг очень любил читать. Думаю, он сдерживался из последних сил, чтобы не задеть меня. И за это я до сих пор ему благодарен.

В общем, я выучил алфавит.

Чтобы ускорить процесс, я загрузил обучающую комнату. Буквы транслировались на стены в моем воображении, дополнялись красочными образами и анимациями.

Вскоре я смог перейти к примитивным словам.

Хотите знать, трудно ли это? Для нас — трудно. Если ты вырос на пиктограммах, мозг с детства воспринимает эти картинки, как норму. Твои родители выросли на пиктограммах. Только дед помнил бумажные учебники и умел ставить подпись на документах. Я всегда считал эти знания устаревшими, но в тот год мое сознание перевернулось.

Знаете, раньше в школах действительно учили читать, писать и все такое. Тесты на знание языков сдавались. Были еще диктанты и сочинения. Пустой звук для большинства моих современников.