Гоблины - Грант Чарльз Л.. Страница 5

Возле «Барни» он вышел.

Заказав себе выпивку, Фрэнк перекинулся парой слов с барменом, в очередной раз подивившись, как это тот умудряется таскать такую гору мускулов, посмотрел по ящику, как подают «Фил-лис». Затем его внимание привлекли разговоры о старине Греди — неделю назад бедняге полоса-л». бритвой по горлу.

Жаль. Он был по-своему привязан к этому бедо-лаге, время от времени угощал выпивкой и любил послушать его байки. Греди называл его «Сэл» — говорил, что, мол, Фрэнки как две капли воды похож на какого-то старого актера — или кем он там был? — по имени Сэл Минео. Первое время Фрэнк поправлял его, а потом перестал. Если парень считает, что он похож на кинозвезду — плевать.

И вот Греди приказал долго жить, а вместе с ним и Сэл. Жаль.

Он пропустил еще стаканчик, понаблюдал еще за одной подачей, а затем совершил свою первую ошибку: решил снять бабешку, сидевшую в одиночестве за столиком в глубине зала. При свете ламп она показалась ему ничего себе — впрочем, он и не собирался привередничать. Энджи здесь не было, но он-то был здесь! Тут-то Фрэнк и допустил промашку, потому что эта сучка никак не хотела, чтобы ее снимали, о чем и не преминула заявить во всеуслышание. Он продолжал настаивать, и она в конце концов предложила ему катиться к такой-то матери, а по дороге заняться сексом с самим собой, причем в крайне непристойной и неестественной форме.

Второй его ошибкой было то, что он швырнул перед ней на стол двадцатку и сказал, чтобы она либо заткнулась, либо соглашалась и еще чтобы не забыла вернуть ему сдачу.

В третий раз он ошибся, когда не послушался бармена, который начал было уговаривать его уносить ноги.

Уязвленный до глубины души, капрал Ульман, которого к тому времени уже порядком развезло, поскольку он пил «ерша», полез в бутылку и обозвал бармена педиком…

Очнулся он в гарнизонном госпитале ВВС, в Уолсоне, где ему наложили швы на подбородок и гипсовую повязку на левую руку. Перед глазами у него маячила зверская рожа сержанта — он был уже в госпитале, когда Фрэнки доставила туда полиция.

Приказ был краток: постельный режим, таблетки и чтобы носу своего не показывал.

Весь последующий день Фрэнки только и делал, что глазел в потолок. Рука болела изнуряющей, пульсирующей болью. Изжелта-лиловая от побоев физиономия походила на дорожную карту.

Никто не посочувствовал ему.

Сержант предупредил Фрэнки, что, когда тот встанет на ноги, он на нем живого места не оставит. Опять двадцать пять!

Решив, что терять ему все равно нечего, капрал Ульман свесил ноги с койки и минуту сидел, выжидая, пока пройдут круги перед глазами. Надо выбраться отсюда. Немного прогуляться. Подышать свежим воздухом. Может, даже сыграть где-нибудь в картишки и потрепаться. Что угодно, лишь бы не считать эти проклятые выбоины в потолке.

Он с трудом влез в больничную робу, натянул башмаки и почти уже дошел до двери, когда почувствовал острую боль в челюсти. Сперва он подумал отказаться от своей затеи, но затем решил, что теперь для него это дело чести. Подумаешь, рука да несколько синяков — хорош же он будет, если позволит себе отлеживаться на больничной койке из-за подобных пустяков.

Фрэнки выглянул за дверь — в коридоре второго этажа не было ни души. Да чего ради он должен здесь торчать? И это когда другие расслабляются в Марвилле или в Браунс-Миллс, пьют до одури, спят с бабами, ходят в кино.

От этой мысли он чуть было не взбесился.

Черт побери, и врезали-то всего разок. Всего один досадный промах, и вот, пожалуйста — очутился здесь, форменный инвалид. Не дай Бог, кто-нибудь позвонит Энджи.

Сукин сын!

Неожиданно его осенило: к черту карты — надо срочно выпить. Чего-нибудь успокоительного и обезболивающего.

Он знал, где его взять.

Через пять минут, прихватив карманный фонарик и проглотив какую-то таблетку, из тех, что ему оставил врач, Фрэнки вышел в коридор и прошмыгнул в палату Хоуи Джакера. В следующее мгновение он снова появился в коридоре, придерживая здоровой рукой засунутые под брюки две бутылки «Южного комфорта». Тупица этот Джа-кер — не закрывает тумбочку. Ну что ж, ему же хуже.

Через пять минут Фрэнки уже шел по улице. Сразу же за казармами начинался лес — туда-то ему и надо. Если пройти с полмили вглубь, по тропинке, выйдешь на небольшую поляну. Фрэнку показали это место прошлым летом. Оно было словно специально создано для тех, кто хотел спокойно выпить на природе или что еще…

Строго говоря, поляна находилась за пределами расположения гарнизона. Отдыхать там — значит уйти в самоволку.

Но шума никто не поднимал.

В конце концов лес он везде лес — что в пределах гарнизона, что — за…

Как только за деревьями исчезли огни казармы, капрал припал к бутылке и едва не задохнулся после первого же глотка — виски оказалось крепчайшее. Фрэнки стал пить не спеша, причмокивая, чувствуя, как при этом стихает боль в руке. Гениальная мысль — сбежать и напиться, не то что лежать и пялиться в потолок, чтоб ему провалиться. Он пригубил еще немного, сунул бутылку в широкий бандаж, на котором покоилась больная рука, и достал фонарик. Лучик, конечно, слабенький, но ведь ему главное — не напороться на сосновую или дубовую ветку. Тропа была вытоптана до такой степени, что напоминала желоб.

Он шел быстрым шагом, время от времени поглядывая на небо, надеясь увидеть там звезды или луну. Не то чтобы он боялся леса. Вовсе нет. Фрэнк Ульман вырос в городе, и лес мало что для него значил.

Настораживало другое. Ему казалось, что деревья издают какой-то голос.

Когда налетал ветерок, в ветвях их отчетливо слышался шепот. Создавалось такое впечатление, будто за спиной у него, боязливо прикрывая ладонью рот, тихо судачили о нем какие-нибудь старики. Когда же ветра не было, листья все равно шелестели, подчиняясь воле неких невидимых ночных существ, недоступных узкому белому лучу.

Фрэнк сделал еще глоток.

Лес что-то говорил ему.

Он остановился и, обернувшись, посветил фонариком вверх по тропе, но ничего не увидел, кроме серых стволов и темных кустов подлеска.

Выпив еще немного и пройдя еще несколько шагов, Фрэнк вдруг с ужасом обнаружил, что первая бутылка уже пуста. Чертыхнувшись, он швырнул ее в сторону, извлек вторую и сунул ее в бандаж. Попозже, надо оставить на потом.

Внезапно налетел порывистый ветер, сырой и холодный.

Ветви подрагивали, словно в танце, и перешептывались между собой.

«Пожалуй, не такая уж и гениальная это была мысль», — подумал Фрэнк. Может, вернуться, лечь в койку, напиться до беспамятства — и пусть сержант завтра делает с ним что хочет?

Голова у него раскалывалась, с новой силой разболелись рука и челюсть.

— Боже правый, — пробормотал он.

Новым порывом ветра его потащило прочь с тропы. Под ногами мельтешил затухающий луч фонарика, то и дело выхватывая из мрака мерцавшие зыбким светом клочья тумана.

Там, в темноте, определенно что-то двигалось.

Что-то большое.

Фрэнки шатало из стороны в сторону. Он уже пожалел о том, что так нализался, пожалел, что с дуру принял таблетки. В желудке его разгорался пожар. Все тело было покрыто потом.

Неожиданно похолодало.

Ветер стал ледяным.

И снова этот странный звук… Что-то двигалось в сторону Фрэнка, даже не стараясь скрыть своего приближения.

Фрэнк вспомнил «Дьявола из Джерси», но тут же посмеялся над собственной глупостью. Ну да, как же! Живой монстр в самом Нью-Джерси. Еще что придумаешь?

Неожиданно он скорчился от острой боли в желудке.

Отдышавшись, он кинулся дальше, с трудом продираясь сквозь кусты, больно цеплявшие за ноги. Сломанная рука горела огнем, и он придерживал ее здоровой правой, одновременно шаря по сторонам тусклым лучом фонарика, но луч лишь упирался во мрак.

Наконец, запутавшись в кустах, Фрэнк рухнул на землю, громко выругался и, вскочив на ноги, завопил, чтобы тот, кто преследует его, выходил немедленно и чтобы оставил в покое больного человека, который вдобавок заблудился и которому все это осточертело.