Русские народные сказки Пермского края - Черных Александр. Страница 35

— Я сказал: собирай на стол.

— Не буду.

Шут — раз ножом. Маришка пала, кровь пошла. А у шута плетка была, живулькой он ее звал. Раз хлестанул плеткой-живулькой — Маришка соскочила как ни в чем не бывало.

Батюшка глядел, глядел и говорит:

— Меня часто попадья так не слушает, ты, слышь-ко, продай мне эту плетку.

Шут говорит:

— Нет, я Маришку всегда так проучиваю. Она у меня соскакивает быстро.

— Слушай, продай. Я свою старуху проучу. Она у меня шибко вредная.

Шут вертелся, вертелся, но продал.

Батюшка пришел домой, так же, как шут, заорал на жену:

— Давай собирай на стол!

— Да ты че, только что обедали, с ума сошел!

Батюшка схватил нож, раз — упала. Хлестал-хлестал, хлестал-хлестал, ничего не мог сделать. Уходил свою старуху.

Опять идет к шуту батюшка.

А тот что придумал: поставил короб большущий, денег туда насыпал, полог послал, лошадь поставил задом, чтоб она оправляться могла. Забегает к нему батюшка в ограду. Уж такой злой, такой злой. Поглядел:

— Это че у тебя, шут?

— Да че, вот лошадь деньгами оправляется.

— Как деньгами, все деньгами?

— Деньгами. Кормим вот овсом, а деньгами получаем.

— Ну, шут, уж очень я на тебя злой. Но ты продай мне эту лошадь — я тогда тебе все прощу.

— Нет, как я жить-то буду! У меня всегда деньги есть. А без этой лошади как я буду жить?

Тот одно свое: «Продай да продай». Шут продал. Привел батюшка лошадь домой, так же все сделал. Гм! Денег нет! Опять обманул шут! Пошел снова к шуту. А шут наказал Маришке:

— Ты реви, будто я умер.

Могилу сделали и закопали шута. Маришка сидит ревет. Батюшка пришел.

— Где шут?

— Да ведь он умер, его схоронили.

— Давай веди на могилу. Хоть я на могиле его потопчусь, Уж шибко я на него злой.

Маришка повела. Батюшка топтался, топтался, ругался, ругался. Дай, думает, хоть сяду на могилу, посижу. А шуту созорничать охота, он жигало [73] еще загодя приготовил. Батюшка сел — шут ему горячим-то ткнул. Батюшка спрыгнул, больше того рассердился, заорал:

— А, дак он, видимо, живой. На любую могилу сядь — ниче. А тут меня ведь ожгло.

Пошел батюшка домой, думает: «Живой — дак придет, мы его все равно уходим».

Позвал брата своего и пошел с ним к шуту. Пришли — он дома. Посадили его в мешок и повезли топить. Притащили к берегу. А прорубь-то мала, еще надо прорубать. Они побежали за кайлом, а мешок оставили. Едет мимо один богатый человек. А шут орет из мешка-то:

— Судить-рядить не умею, а в судьи выбирают. Судить-рядить не умею, а в судьи выбирают.

А богач слышит и думает: «А я судить-рядить умею». Разрезал мешок, спрашивает:

— Чего ты орешь? Может, я вместо тебя?

— Лезь в мешок — тебя в судьи и выберут вместо меня. Шут его завязал в мешок, а сам сел на его лошадь и уехал.

Батюшка с братом прибежали: раз мешок — и в прорубь. А шут тут и выезжает.

— Ты как, ты откуда взялся? Это откуда у тебя лошадь-то? — они его спрашивают.

— Оттуда: из реки.

Батюшка первый и кинулся в воду, а брат за ним. Ну и сейчас там.

89. Беззаботный поп

Жил в одной деревне поп. Работы у него особой нету, на полях он не работает: это не поповское дело — коров доить, хлеб растить. А у того попа был работник. И подговорил он попа написать у себя на воротах объявление «здесь живет беззаботный поп», чтобы все знали, что у него заботы нет.

Долго ли, коротко ли эта бумажка у него висела, едет архиерей, смотрит: бумажка висит, — читает: «Беззаботный поп». «Да какой же это поп, разве может у нас быть такой поп, у которого нет заботы. У попа должна быть всегда забота: то крестить, то отпевать, то венчать, то соборовать. А это какой же поп? Надо такого попа убрать».

Посылает архиерей своего слугу. «Сходи-ка, — говорит, — позови этого попа ко мне». Ну, слуга сходил. Пришел поп. Архиерей говорит:

— Значит, ты поп беззаботный? Нам таких попов не надо. Ведь у тебя же каждый день должна быть забота. Вот крестить, отпевать, венчать — ведь это же все равно забота; а ты говоришь: беззаботный поп. Я вот тебя за это накажу.

А поп ему:

— Дак ну уж прости меня, батюшка, это ведь я нечаянно так написал.

— Ну, ладно, — говорит архиерей, — если отгадаешь мои три загадки, то я тебя прощу. А если не отгадаешь, то накажу.

— А какие загадки?

— А вот первая загадка: сколько я стою? какая моя цена?

— А вторая?

— А вторая загадка такая: сколько весит моя голова?

— А третья?

— А третья загадка: что я думаю?

Пошел поп к себе домой, переживает: «Как такие загадки отгадать? Вот если я скажу, сколько он стоит, он скажет: я не столько стою, а дороже. Как я ему цену дам? Сколько он стоит? Кто его знает. Или вот вторая загадка: сколько весит его голова? Я вот скажу, сколько она весит, а он скажет: нет, она больше весит, — или скажет: меньше весит. И тем более как я угадаю, что он думает? Я скажу, что он думает, а он скажет: нет, я это не думаю, я другое думаю. Как у человека мысли угадать?»

Пришел домой и своему работнику говорит:

— Ты меня подучил написать такое объявление, так вот давай и загадки вместе угадывать. А если не угадаем, то нам обоим плохо придется.

Работник и спрашивает:

— А когда он велел угадывать?

— А завтра.

— Ну че, завтра и угадаем.

Приходит назавтра работник к попу и говорит: «Снимай свою одежду: я пойду вместо тебя загадки угадывать». Снял поп свою рясу, все поповское одеяние, работник его надел и пошел загадки угадывать.

Приходит к архиерею и говорит:

— Вот, я пришел загадки ваши угадать. Повторите мне первую загадку.

Архиерей ему повторяет:

— Сколько я стою?

— Сколько вы стоите? Ну, я бы, по вашему виду, по вашему уму, дал бы за вас тридцать три серебреника.

Архиерей удивляется:

— Что, так мало? Неужели я только тридцать три серебреника стою?

— А что, — говорит работник, — Иуда продал же Христа за тридцать три серебреника, а вы ведь все-таки не Христос, а только архиерей, ведь это же большая разница. А я и то вам предлагаю тридцать три серебреника.

— Да, пожалуй, — согласился архиерей. — Ладно, первую загадку, предположим, ты угадал. Давай, теперь угадай вторую: сколько весит моя голова?

— Ну, килограмма три.

— Да нет, — говорит, — не думаю. Пожалуй, не три килограмма, а больше — может быть, три с половиной. Ты не угадал.

А работник ему:

— Ну че, давайте отрубим вашу голову и взвесим. Узнаем, больше или меньше, кто из нас прав. А я говорю, что три.

Архиерей аж попятился: как отрубить голову и взвесить!

— Нет, — говорит, — я свою голову рубить не дам. Ладно уж, я согласен: пусть моя голова три килограмма весит.

А сам думает: «Вот третью он все равно не угадает. Он скажет: то думаю. А я скажу: я это не думал, а совсем другое».

А работник просит:

— Повторите третью загадку.

Архиерей говорит:

— А вот третья загадка: что я думаю?

А работник и говорит:

— Вы думаете, что я поп. А я не поп — я только его работник.

Взял и снял с себя одежду. И оказалось действительно так, что он не поп, а только его работник. И архиерею пришлось признаться, что он действительно думал, что он разговаривает с попом.

Ну вот, все угадал, архиерею деваться было некуда, он сказал: «Ладно, я вас прощаю, только эту бумажку убрать надо».

Бумажку убрали, и стал опять поп жить-поживать, добра наживать.

90. Поп и работник

Вот жили-были поп с попадьей. У них двое детей было — Лукша да Перша. Взяли они себе работника, Иванушку, и так с ним договорились: если поп на работника рассердится — у работника три ремня со спины вырезать, а если Иван на попа рассердится — то у него вырезать. Хозяйство у попа было большое-большое, много скота и всякой всячины.