Призрак тебя и меня (ЛП) - Орам Келли. Страница 13

— Ох, Бэйли, прости. Я ляпнула, не подумав... Просто это единственное, что мне рассказывали о тебе в школе, что ты и твой парень были легендарной парой — красотка и гик. Вот почему я сразу поняла, что ты понравишься мне. Я не подумала, что это расстроит тебя. Мне так жаль.

— Все в порядке, — шепчу я.

— Мне правда очень жаль. — Шарлотта нервно закусывает губу, и в ее глазах появляется блеск, словно она на грани слез.

Я не хочу, чтобы она расстраивалась из-за того, что заговорила о Спенсере. Я так устала от того, что он — всегда запретная тема.

— Все нормально, честное слово, — говорю я. И не лгу. Укол скорби уже прошел. Я представляю Спенсера, и его образ заставляет меня улыбнуться. — Красотка и гик. Спенсеру бы это понравилось. Когда мы ходили гулять, он надевал футболку с надписью: «Она со мной, потому что я сделан из шоколада».

Шарлотта выдыхает, и ее плечи заметно расслабляются. Она опять улыбается, однако не той сверкающей улыбкой, которую я уже начала привыкать видеть у нее на лице.

— Похоже, он был забавным.

Я киваю.

— Угу. А еще очень милым и добрым... и внимательным, и романтичным.

— То есть… полной противоположностью Чейза Ленсинга.

Выдернутая из мыслей о Спенсере, я отвечаю ей прежде, чем вспоминаю, что рядом стоит моя мать.

— Скорее противоположностью Джейка. Чейз не так уж и плох, но он определенно не Спенсер, и я точно не пойду с ним на осенний бал.

— Бэйли! — Мама чуть не роняет раскаленный противень с печеньем, который достает из духовки. — Тебя пригласили на танцы, и ты не сказала мне? Ты что, отказала кому-то?

Не осуждение в ее голосе заставляет меня защищаться, а разочарование, которое излучают ее глаза.

— Я никому не отказывала. Лиз сказала, что Чейз собирается пригласить меня, но он так и не решился, а затем Шарлотта предложила пойти вместе с ней.

— Хотя я так и не получила официальный ответ на свое предложение, — говорит Шарлотта, скорчив мне рожицу.

Внезапно и Шарлотта, и мама устремляют глаза на меня. Шарлотта закрывает свой ноутбук, мама усаживается за стол, держа тарелку с теплым печеньем, и обе начинают ждать, когда я скажу, что согласна пойти. Выражение их лиц намекает, что они примут от меня только «да».

Пока я смотрю на их серьезные физиономии, мое сердцебиение ускоряется. Я плохо справляюсь с давлением и понимаю, что Шарлотта с мамой — это только начало. Если я не скажу «да» сейчас, то в итоге, скорее всего, уступлю кому-то другому. Но уж лучше Шарлотте, чем Чейзу.

Я тяжело вздыхаю, и мама с Шарлоттой, понимая, что одержали победу, радостно хлопают в ладоши.

— Мы отлично проведем время, поверь, — убежденно говорит мне Шарлотта.

Я встречаю через стол мамин взгляд и ее крошечную, предназначенную только мне улыбку. Она подталкивает ко мне тарелку с печеньем — предложение мира, — и говорит:

— Это пойдет тебе на пользу.

Я не уверена в этом, но что сделано, то сделано. Теперь мне остается только молиться, чтобы танцы без Спенсера не уничтожили меня окончательна.

Шарлотта забирает у меня тарелку с печеньем и отправляет липкие шоколадные творения в рот, поскольку я к ним и не притронулась. Сейчас я не голодна.

Мама встает, чтобы налить ей молока. Как только Шарлотта выпивает половину стакана, она убирает свой ноутбук. Видимо, выбрав тему доклада, мы сделали достаточно на сегодня. Застегнув молнию рюкзака, она снова мне улыбается.

— Слушай, раз ты уже сказала Джейку и Чейзу, что в субботу мы собираемся по магазинам, то может, так и поступим?

— Я ничего не придумала. Я правда пообещала маме, что поеду с ней и Джулией в город. Просто не планировала выбирать платье себе.

Я хочу было пригласить ее присоединиться к нам, но мама опережает меня.

— Ты должна поехать с нами, — говорит она, хлопая в ладоши, словно это самая блестящая идея, которая когда-либо приходила ей в голову. — Устроим день только для девочек. Маникюр-педикюр, пообедаем в каком-нибудь страшно дорогом ресторане и обойдем все обувные Манхэттена.

Шарлотта, удивленная предложением, закусывает губу — я вижу, что ее буквально распирает от желания согласиться, — но затем ее брови сходятся на переносице, и она качает головой.

— Не хочу навязываться на ваш день матери и дочерей.

На слове «матери» ее голос чуть вздрагивает, и я стреляю в мамину сторону взглядом, но она тоже заметила заминку Шарлотты.

— Глупости, — говорит моя мама. — Ты уговорила мою дочь пойти на танцы, от которых она столько отбрыкивалась, поэтому тебе положена привилегия почетной дочери на день. К тому же, поскольку у тебя, очевидно, больше влияния на нее, чем у меня, ты поможешь мне сделать так, чтобы она действительно дошла до конца и купила себе платье. Пожалуйста, поехали с нами. Мы будем рады тебе.

Шарлотта смотрит на мою мать почти что с благоговением. Ее глаза блестят, лицо расплывается в широкой улыбке, и она, рассмеявшись, энергично кивает.

— Хорошо.

Глава 7

Подбросив Шарлотту до дома, я возвращаюсь обратно, но из машины не выхожу. До ужина еще далеко, и мне не особенно хочется отвечать на мамины вопросы о Шарлотте и слушать ее болтовню о предстоящем походе по магазинам, о танцах, о том, как мне будет весело, и как она гордится тем, что я согласилась пойти.

У меня вряд ли получится подняться в свою комнату незамеченной — ох уж эта скрипучая лестница, — поэтому я решаю забраться в домик на дереве и сделать домашнее задание там. Петли на старом люке визжат в знак протеста, когда я впервые за долгие месяцы открываю его.

Я чихаю от осевшей пыли и, оглядев пустую комнатку, начинаю дрожать. Но не от холода, а от воспоминаний, которые живут здесь. В детстве это место было моей крепостью. Я представляла себя принцессой, а домик на дереве — своим замком. Он был огромным, волшебным миром безграничных возможностей.

Теперь он кажется маленьким и заброшенным. Играя здесь со Спенсером и Уэсом, я испытала столько счастья, столько волнения, столько радости. Теперь все эти чувства стали далекими воспоминаниями, такими же пыльными, как и старое, рассохшееся дерево, из которого сколочен домик для игр.

— Ты не приходила сюда несколько месяцев.

Голос Спенсера не пугает меня. Если и вызывать дух своей умершей половинки, то наше секретное, особое место подходит для этого лучше всего.

Прежде чем повернуться к нему, я жду, когда глаза перестанет щипать. Не хочу, чтобы он видел на моем лице что-либо кроме радости, которую дарит его присутствие — пускай и воображаемое. Наше время вдвоем не должно быть омрачено грустью.

Когда я поворачиваюсь к нему, моя улыбка сама собой становится искренней. Я знаю, Спенсер ненастоящий, но вижу его ясно и четко, как наяву. Каждая деталь его внешности на своем месте, вплоть до последней веснушки. Он — самое прекрасное, что я когда-либо видела.

— Здесь слишком много воспоминаний, — шепчу я.

Он оглядывает маленькое пространство и смотрит на одеяла, которые мы держали здесь для тех случаев, когда по ночам он забирался сюда и разговаривал со мной через окно. На подоконнике еще лежит его рация.

— Самых чудесных воспоминаний, — напоминает Спенсер с усмешкой, в которой сквозит озорство.

Я не могу разделить его шутливое настроение.

— Иметь дело с ними тяжелее всего. — Я тянусь к нему, но моя рука проходит сквозь воздух, и у меня обрывается сердце. — Сны мне нравятся больше. В них я могу прикасаться к тебе.

Его улыбка тускнеет, и я ругаю себя за то, что испортила ему настроение. Он жестом зовет меня на одеяло. Я усаживаюсь на свое старое место и разглаживаю одеяло, подготавливая место для Спенсера, хотя ему сейчас, в общем, неважно, на мягком он будет сидеть или нет. Он устраивается рядом со мной, оставляя между нами небольшое пространство. Мы так близко, и все же он вне моей досягаемости.

Он разглядывает мое лицо с такой острой тоской, что у меня щемит сердце — почти так же сильно, как в день, когда я смотрела, как он умирает. Его бесплотная рука зависает у моей щеки.