Зеркало грядущего - О'Найт Натали. Страница 28

«Да, – пьяно согласился мастер. – На земле было пусто, как в кошельке бродяги». И он налил себе еще вина.

«Что же теперь будет, что же будет, – запричитал мальчик, размазывая слезы по лицу. – Отец убьет меня, когда узнает…»

«Вот это вряд ли, – довольно захрюкал старик. – Благородный месьор отбыл сегодня вечером в столицу. Болтают, будто бы союзники призвали его вместе с дружиной участвовать в обороне форта Венариума. И матери вашей, благослави ее Митра, тоже нет – она отъехала, как говорят, на встречу с графом Троцеро». – Он опять фыркнул, поперхнулся и закашлялся.

Валерий пристально посмотрел на старого мастера. В глазах его промелькнула надежда. Он подошел к Жамесу и потянул его за рукав.

«Жамес, миленький, – прошептал он едва слышно, – Только ты сможешь меня выручить. Я принесу тебе много-много золотых монет, и ты сделаешь талисман, совсем как настоящий. Никто не сможет отличить его от того, что был. Ну пожалуйста, Жамес, помоги мне… Помнишь, ты утром сказал мне, что сделаешь все, что я попрошу…»

Старик посмотрел на принца своим безумным взором и дрожащей рукой поднес кубок ко рту. Вино расплескалось и багровой лужей растеклось по столешнице. Валерий вздрогнул, увидев, как его руку залила красная жидкость, и на мгновение ему почудилось, что пальцы его в крови. Мастер, видимо, подумал о том же, потому что отодвинул локоть от его ладони и хрипло вздохнул.

«Жамес поможет тебе, – пробормотал он угрюмо, – Жамес сумеет изготовить фальшивую вещицу, которую не отличить от подлинного Оберега Кулла, но ответь мне, принц – кто защитит твоего отца, когда он пойдет в бой с бесполезной безделушкой на груди?..»

ОБРАЗ КРЕЧЕТА

Ночное празднество успокоилось лишь под утро, и усталый замок стал постепенно отходить ко сну: одно за другим гасли окна, смурные, полусонные слуги тушили закопченные светильники, убирали посуду, скребли длинными железными ножами столы, стараясь отчистить застывшие капли воска и жира, а затем обливали их кипятком, черпая его из больших дымящихся чанов, принесенных с кухни. Неподалеку, чумазые поварята собирали объедки, попутно лакомясь вкусными кусочками, и сердито пинали скулящих собак, которые прыгали, юлили, пытались привстать на задние лапы, силясь выхватить из тарелки мозговую косточку с остатками мяса, чтобы затем, утробно урча, разделаться с ней в углу залы.

На дворе замка еще дымились уголья догорающих костров, полоскались по ветру длинные разноцветные ленты, кое-где, точно в агонии, вспыхивали умирающие шутихи. Ночные дозорные вполголоса бранились, то и дело спотыкаясь о грузные, переевшие тела, лежащие вповалку – кто-то не сумел устоять на ногах и, недоплясав – рюхнулся на ровную брусчатку, чтобы тут же захрапеть, наполняя свежий воздух серого пасмурного утра нутряным перегаром, запахом полупереваренной луковой подливки и кислого вина.

Царство сна завораживало; казалось, что уже никто не откроет глаза, не потянется, не спустит ноги с высокого одра и не приподнимется с жесткой каменной кладки. В предутреннюю дрему погрузились с тем же упоением, в котором дотоле отдавались гульбе, и перед тем уже никто не помышлял о любовной возне, не оставалось сил даже вознести молитву Пресветлому – хотелось только одного – опустить свое взбудораженное тело, уложить булькающий живот, смежить набрякшие вежды и уплыть, мерно покачиваясь в легкой безмолвной ладье, в Долину Грез.

Молодой безусый гвардеец перешагнул через тушу очередного бедолаги и, толкнув локтем в бок своего напарника, клевавшего носом на ходу, кивнул в сторону ворот:

– Посмотри-ка, Барвиль, оказывается, не всем спится в замке…

Сырую утреннюю тишину раздробил стук подков, и темный скакун, на котором восседала высокая фигура, закутанная в поношенный бурый плащ, без украшений, протрусил через мощеную площадь. Под плащом угадывалась куртка на шнуровке, кожаные штаны и стоптанные походные сапоги. Тяжелый меч на боку довершал снаряжение всадника, и одного мимолетного взгляда на него было достаточно, чтобы усмирить прыть любого разбойника – красноречивее слов он говорил, что хозяин его человек серьезный, с которым лучше не связываться без надобности. Выезжая из замка, верховой чуть замешкался, проверяя кожаные седельные сумки, но они были закреплены надежно и набиты до отказа непонятным добром. Он пощупал их и, убедившись, что все на месте, довольно улыбнулся каким-то своим мыслям, стегнул скакуна и погнал его во весь опор.

Он не поехал кратчайшим путем, что вел к Южным воротам, предпочтя более длинную дорогу через весь город, и в рассветной тишине стук лошадиных копыт эхом отдавался на узких улочках, отражаясь от глухих стен домов с закрытыми ставнями. На пути ему не попалось почти ни души, – лишь служанки, вставшие пораньше, чтобы успеть растопить очаг и натаскать воды до пробуждения хозяев, испуганно жались к заборам, заслышав конский топот, да праздные гуляки, возвращавшиеся после затянувшегося ночного кутежа, провожали затуманенным взглядом, без особого интереса, крупную гнедую кобылу с черным хвостом и гривой и ее неприметного всадника.

Ездок выбрал кружной путь, чтобы случайно не встретить знакомых, да и откуда им было взяться в прокопченных переулках Башмачников и Скорняков; однако он не показывал лицо за высоким воротом плаща, ибо осторожность давно уже стала его второй натурой. Впрочем, всадник прекрасно сознавал, что даже попадись ему на пути кто-то из тех, что пировал вчера в королевском дворце, едва ли бы он признал в этом суровом, деловитом ездоке, похожем на наемника или доверенного слугу знатного господина, давешнего разряженного в шелка, довольного жизнью, вальяжного немедийского посла.

И хотя у барона Торского не было особых причин таиться, он старался ни на миг не забывать, что находится во враждебном государстве, справедливо полагая – чем меньше здесь будут знать о его делах, тем спокойнее он сможет спать, не трогая от каждого шороха снаряженный арбалет, спрятанный под кроватью.

Машинально подгоняя коня по улочкам, ведущим на окраину, на которых становилось все больше народу; город просыпался, начинал жить своей будничной суетной жизнью – уже стали слышны выкрики зазывал на рыночной площади, брань мясников, отгоняющих мух от кровянистых багровых кусков, гомон молочников, выкатывающих из телеги огромные кувшины, заботливо переложенные соломой, – Амальрик погрузился в свои мысли, пытаясь в мельчайших деталях проиграть еще раз разговор с Валерием, случившийся накануне вечером на пиру, что разочаровал и порадовал его в равной степени. Неплохо зная двух основных претендентов на престол, он не скрывал, что наибольшую симпатию питает именно к принцу Шамарскому, который был отважен, прям и честен, как подобает воину, закален в битвах, решителен и отнюдь не глуп. Однако именно эти черты делали его непригодным для той роли, что уготовил бы ему Амальрик. Принц не был создан для дворцовых интриг и заговоров, – и сам прекрасно понимал это, поскольку пожелал в свое время удалиться от двора и вести жизнь обычного наемника. Он не стремился к власти – вчера вечером немедиец лишний раз убедился в этом.

Пожалуй, отчасти именно это его и раздосадовало. Ему доставило бы куда больше удовольствия иметь дело с разумным союзником, к которому он питал уважение, нежели с дерзким глупым щенком вроде Нумедидеса. Однако выбирать не приходилось – гончар ваяет кувшин из скользкой глины, и руки его не могут остаться чистыми. Амальрик вынул флягу, глотнул воды и подумал, что узнал вчера совсем не мало. По крайней мере, стало ясно, что Валерий не желает принимать деятельного участия в жизни двора, а следовательно, не сможет стать помехой планам немедийца.

Что же до Нумедидеса… Амальрик, поежившись, поплотнее завернулся в плащ, то ли от холода, то ли от внутренней дрожи. Дурные предчувствия одолевали его, и втуне он пытался откинуть их прочь, твердя себе, что повода для беспокойства нет, и его хитроумные планы обречены на успех, да поможет им сбыться Пресветлый Митра. Молодой принц – странно, что он так называл его про себя, сам будучи на каких-то три-четыре года старше, – был точно мягкий воск в умелых пальцах. Судя по тому, с какой жадностью этот жирный гусь заглотил наживку, он будет шагать по трупам, но возложит венец на свою пустую голову, особенно если ему помочь в этом… И все же…