Крутой сюжет 1994, № 01 - Моргунов Владимир. Страница 24

Потом на месте трехглазого волка я вижу черную женщину, ту, что недавно пыталась «прочесть» меня. Она сидит ниже по склону, в такой же позе, плечи ее опущены, волосы наполовину прикрывают бледное лицо, выражающее бесконечную усталость. А за спиной женщины стоит некто в странной одежде синего цвета с фиолетовым оттенком. Фиолетовый цвет здесь как бы пульсирует, то ярко разгораясь, подавляя и вытесняя синий, то затухая, становясь почти совсем незаметным. Лицо этого человека сначала видится смутно, потом проступают выдающиеся скулы, высокий лоб, длинные, гладко зачесанные волосы, тонкий нос с горбинкой и трепетно раздувающимися ноздрями, аккуратно подстриженные усы и бородка. Только глаз его я не могу рассмотреть, они словно прикрыты туманом.

И тут меня охватывает острое чувство тревоги. Я сознаю, что сплю сейчас, даже вижу свое тело, лежащее на постели. Но одновременно вижу и этого человека в сине-фиолетовом, с клубами тумана вместо глаз. Мне что-то подсказывает, оттолкни это видение, сосредоточься на себе. Теперь я вижу только свою спальню, балконную дверь, окно… и тень за ним. Кто-то пытается открыть сначала дверь, потом открывает форточку. Неплохо, неплохо, отстранено констатирую я, четвертый этаж все-таки.

Открываю глаза и мгновенно скатываюсь на пол. А еще через секунду в то место, где я только что лежал, впивается стрела. Вскочив с пола и нажав на ручку балконной двери, я обнаруживаю, что она не поддается. Над перилами балкона мелькает тень, словно большая птица вспорхнула. Неужели стрелок в самом деле прыгнул? Летает он, что ли? Рискуя сломать ручку, я давлю на нее. Раздается скрип, треск, дверь открывается. Понятно, ручку пытались заблокировать, обвязав ее со стороны балкона тонкой веревкой, другой конец которой захлестнут за прутья ограждения. Такая же веревка привязана к перилам. Она свешивается примерно до уровня первого этажа. Стрелок успел скрыться, соскользнув вниз по веревке. Взобравшись по ней же на мой балкон, он первым делом проверил, нельзя ли попасть в комнату естественным образом, то есть через дверь, а когда обнаружил, что нельзя, обеспечил себе возможность отхода с помощью веревки. Я поднял ее наверх, смотал. Капроновая, не пропадать же добру.

Возвращаюсь в комнату. Стрела торчит в постели. Я сделал для себя сон явью, а теперь явь становится похожей на сон. Не самый приятный сон. Стрелу удается легко вытащить, хотя она вошла глубоко, прошив матрац насквозь. Конец стрелы не зазубрен, стрела представляет из себя стальной прут диаметром миллиметров в пять. Воткнулась она куда надо, на этом месте была моя грудная клетка. Пробую пальцем остро заточенный конец, потом нюхаю стрелу. Нет сомнений, ее смачивали какой-то жидкостью. Сколько же еще попыток они предпримут?

Утро после ночного визита у меня звонит телефон, очень рано звонит, в половине седьмого. Незнакомый голос спрашивает Горюнова Николая Семеновича. Я отвечаю незнакомцу, что ему повезло и он попал как раз на Горюнова. Тогда человек на том конце провода представляется: следователь городской прокуратуры Ищенко. Эта фамилия мне знакома, моментально вспоминаю мужчину в синем костюме и розовом галстуке. Ищенко просит меня приехать к нему сегодня по неотложному делу, напоминает адрес.

На этот раз Ищенко в другом костюме, сером. И галстук подобран в тон. Но, несмотря на безупречный внешний вид, Ищенко весьма озабочен. Он начинает нашу беседу с вопроса, где я был вчера вечером. Я пожимаю плечами, говорю, что гулял неподалеку от дома, потом читал допоздна. Не говорить же ему о ночном госте, посетившем мой балкон в пять часов утра. Неужели они каким-то образом узнали об этом? Да нет, это невозможно. Тогда почему он задает такой вопрос?

Ищенко смотрит на меня в упор и говорит:

— Вчера примерно в половине одиннадцатого вечера был убит Виктор Сергеевич Гладышев. Вы его знали.

— Разумеется, — киваю я, — работал даже у него одно время, я вам уже говорил об этом.

— Он был убит в подъезде своего дома. Предположительно с применением спецприемов.

Ага, вот в чем дело.

— Честное слово, это не я, — ни тени улыбки не может заметить на моем лице Ищенко, хотя я отнюдь не скорблю по поводу гибели господина Гладышева, скорее даже наоборот: выражения типа «собаке — собачья смерть» приходят мне сейчас на ум. — Не знаю, будет ли принято в счет свидетельство моей матери, но кроме нее подтвердить мое алиби может еще один мой знакомый.

Ищенко глубокомысленно изучает мою в общем-то простецкую физиономию. Наконец он отводит взгляд, открывает ящик стола и достает фотографии, сделанные при вспышках «блица». Труп Гладышева. На лице явные следы ударов. Висок, похоже, проломлен. Зрелище достаточно тягостное. Быстро они успели «отшлепать» снимки. Судя по всему, Ищенко этой ночью не спал. Хотя он гладко выбрит, и одеколоном приличным благоухает, и пробор у него безупречен, но глаза покрасневшие, с кругами под ними.

— Левый висок у него наверняка проломлен, — констатирую я, отодвигая фотографии и рискуя навлечь на себя подозрения.

Гамма чувств, как выразился бы романист, отражается на лице Ищенко. Потом он качает головой и достает из стола красную книжечку с золотистым гербом и надписью «Удостоверение».

— Вам это знакомо? — спрашивает он.

— Наверное. В «Ониксе» у всех такие были. Точнее, у многих, — поправляюсь я. — У меня во всяком случае было такое.

— Было, — повторяет Ищенко и раскрывает книжечку, крепко держа ее в согнутых скобочкой пальцах.

Оказывается-, это мое удостоверение.

— Правильно, — соглашаюсь я, — все сходится.

— Что сходится? — нечто, похожее на торжество, замечаю я во взгляде Ищенко.

— Что я работал в «Ониксе» и у меня было такое удостоверение.

— И куда оно делось?

— Я его сдал, когда увольнялся. Хотя мог бы и оставить себе.

— Что значит: «Мог оставить?»

— Ну, если бы дорожил памятью об этой фирме. Или захотел где-либо еще использовать — вон какая «ксива» солидная, — я откровенно валяю дурака, пытаясь при этом понять, для чего мое удостоверение понадобилось Ищенко.

— Так вы оставили у себя удостоверение или нет?

— Нет, конечно, — серьезно отвечаю я. — Сдал, уходя.

— А кому вы его сдали?

— Той даме, что его выдавала. Должности ее я не знаю, не интересовался, фамилии тоже. Имя и отчество помню, отдел помню.

Ищенко выдерживает паузу.

— Это удостоверение было найдено неподалеку от тела Гладышева.

Очень даже может быть.

— Конечно, — словно рассуждаю я вслух. Гладышев мужик здоровый был, с ним пришлось повозиться. Я запыхался, растерял там массу своих вещей: расческу, кошелек, ключи от квартиры, вот это удостоверение тоже. Расческу, ключи и кошелек я подобрал, а удостоверение не нашел, поскольку подъезд был слабо освещен.

— Я, знаете ли, на работе нахожусь, Николай Семенович.

— А я — нет. Но, поскольку вы находитесь на работе, могу сейчас вам сообщить — или заявить, как хотите — следующее: факт возвращения мной удостоверения может подтвердить бухгалтер «Оникса». Она при этом присутствовала. Кроме того, вчера около десяти вечера мне домой звонил один мой знакомый. Заметьте, не я ему звонил из телефона-автомата возле дома Гладышева, а он мне.

— А откуда вам известно, что около дома Гладышева есть телефон-автомат?

— Да ничего мне не известно, — откровенно скучным голосом произношу я, — должен ведь где-то там быть автомат.

Этот в меру упитанный мужчина предпочитает пищу животного происхождения, ненадежен, как партнер, достаточно ленив, умеет переложить работу и ответственность на других, изменяет жене и не любит холодной воды при мытье. Вот бы такую характеристику представить его начальству. Реакция была бы однозначной — то ли пьяный ее составлял, то ли человек «со сдвигом». А зря, эти черты как нельзя лучше характеризуют Ищенко. Ладно, что ерундой мысли занимать, начальство у него наверняка еще более безответственное, чем он сам. Все же неплохо придумали эти рыцари тьмы: сначала убрать чем-то не потрафившего им Гладышева и подбросить мое удостоверение, а к утру меня тоже вычеркнуть из списка живых. Мертвые, как известно, за свою репутацию постоять не могут. Но я умудрился выжить, да еще и алиби какое-то могу представить. Усложнил я своей сверхчувствительностью да сверхвыживаемостью, служебную жизнь Ищенко.