С любовью, Луков (ЛП) - Запата Мариана. Страница 59

Пожав плечами, я тяжело сглотнула, все еще пытаясь не смотреть на своего партнера. Он был прав. Если бы я задумалась об этом, то поняла бы все сама. Однако от этого легче не стало.

Я была одержима. Игнорировала свою семью последние десять с лишним лет. Ничто и никто не стояли рядом с фигурным катанием... по крайней мере, вне катка. Я принимала все, как должное и не думала ни о чем, пока не осознала, что моя спортивная карьера может завершиться. Ничто другое не имело для меня такого значения, как возможность победить. Быть кем-то. Заставить людей гордиться мной. Чтобы оно того стоило.

Как видите, почти все, что я делала, было ради себя любимой. Во всяком случае сначала. Я из кожи вон лезла ради собственного удовлетворения, чтобы почувствовать себя способной, сильной и выносливой. Талантливой.

Особенной.

Эти эмоции компенсировали мне то, чего я никогда не имела.

Ну, до тех пор, пока не повзрослела. Именно тогда все пошло наперекосяк, и самой себе я стала злейшим врагом. Своим страшным судьей. Единственным человеком, который был повинен в саботаже собственной жизни.

Я покрутила браслет на запястье и потерла подушечкой пальца надпись на нем.

— Раньше я жалел, что не хожу в школу, как все, — добавил Иван нерешительно. — Единственный раз, когда по-настоящему проводил время с другими детьми, было летом, когда я навещал деда. Моим единственным другом долгое время оставалась моя партнерша, но даже тогда это нельзя было считать настоящей дружбой. Только благодаря телевизору мне стало известно, что такое выпускной. Я смотрел реалити-шоу, чтобы понимать, как разговаривать с людьми.

Что-то навернулось у меня в глазу, и я потянулась, чтобы вытереть его кончиком указательного пальца. Палец стал мокрым, но влага не испугала и не разозлила меня. Я не чувствовала себя слабой.

Вместо этого на ум пришли слова «жалкая» и «ничтожество».

— Всем, Жасмин, всем спортсменам, даже успешным, пришлось отказаться от своей жизни. Некоторым из нас даже больше, чем другим. Ты не первый человек, и не последний, который понял это и почувствовал себя плохо, — продолжал Иван, его голос оставался спокойным и ровным. — Ты ни в чем не сможешь стать лучшим, если не пожертвуешь чем-то ради этого.

Я старалась не смотреть на него, когда прижала средний палец все к тому же глазу, заметив, что там опять скопилась влага. Открыв рот и ощутив ком в горле, мне пришлось закрыть его обратно. Я не собиралась плакать перед Иваном. Нет. Когда я снова попыталась заговорить, то смогла произнести только: «Я...», и мой голос просто... надломился. Сжав губы, я закрыла глаза и попыталась снова.

— Успешным — ключевое слово, Иван. Это стоит того, если ты успешный спортсмен, но не тогда, когда все наоборот.

Мы оба знали, что результатов я не добилась. Всем было известно, что я не являлась успешной спортсменкой. Даже отчасти.

В уголках моих глаз образовалось еще больше влаги, и потребовались все пальцы, чтобы вытереть слезы.

«Все оказалось напрасно», сказала я себе год назад, когда меня бросил Пол. И тогда меня это сломало.

Вот и сейчас.

Все было напрасно, и я больше не могла оправдывать свои жертвы.

Насморк, который возник из ниоткуда, смутил меня. Унизил. Однако я не могла остановить его, даже когда мой мозг сказал: «Не делай этого. Не делай этого, блядь». Я была выше этого. Сильнее.

Но все равно не удержалась и шмыгнула носом.

Мне захотелось уйти отсюда. Я не желала больше обсуждать фигурное катание. Но если уйду, все будет выглядеть так, будто я сбегаю от Ивана. Очередной побег. А я не убегала от проблем.

Не в этой жизни.

Возможно, отвернуться и не смотреть правде в глаза, было не совсем тем же, что сбежать на самом деле, но в конце этого тяжелого дня мое действие стоило объяснить именно так.

Однако мне не хотелось поступать, как мой отец.

— Я никогда ничего не выигрывала, — сказала я, полностью осознавая, что мой голос звучал надтреснуто и сипло, но что мне оставалось делать? Попытаться замаскировать его? Чем, черт возьми, мне было гордиться? Тем, что я заставила свою мать чувствовать себя настолько никчемной, что она решила не обременять свою дочь, когда попала в аварию и оказалась в больнице?

Ты дрянь, Жасмин.

У меня больше не было причин держаться за свою гордость. Ни одной. Не то чтобы Иван этого не знал. Как будто он не понимал, в какое посмешище я превратилась. Какой неудачницей была на самом деле. Наверное, именно поэтому наше соглашение было заключено всего лишь на год. Зачем ему связываться со мной? На природном таланте далеко не уедешь. Я являлась олицетворением этого. Образцом человека, дочери, сестры и друга, который разочаровал всех.

И это выжгло меня изнутри. Боже, мои внутренности горели до такой степени, что я не смогла остановить свои собственные слова. Они были похожи на маленькие неровные кусочки стекла, острые со всех сторон.

— И ради чего все это было? Ради второго места? Ради шестого? — я покачала головой, и горечь разливалась внутри меня, вытесняя все; абсолютно все. Мою гордость, талант, любовь, все. — Не думаю, что оно того стоит, — я вообще ничего не заслуживала. Правда?

Ответом на мои слова стали две большие ладони, которые легли мне на плечи и обвились вокруг них.

Вся моя жизнь была напрасной. А цели ничего не стоили. Мечты и обещания самой себе разбились вдребезги.

Ладони, лежащие на моих плечах, сжались, и я попыталась отмахнуться от них, но ничего не смогла изменить. Парень только стиснул меня сильнее.

— Прекрати, — сказал Иван мне на ухо. И я почувствовала тепло его тела, стоящего позади меня.

— Я — неудачница, Иван, — выплюнула я и попыталась сделать шаг вперед, но ничего не вышло, так как его руки не дали мне сдвинуться даже на сантиметр. — Я — неудачница, и отказавшись от своей жизни, я потеряла кучу времени, которое могла бы провести с единственными людьми, которые любили меня просто так.

Я потерпела поражение. Во всем. В каждой проклятой мелочи.

Мое сердце болело. Ужасно. И если бы я была чуть более эмоциональной, то подумала бы, что оно разваливается пополам.

— Жасмин… — начал было Иван, но я покачала головой и попыталась снова стряхнуть его руки, так как сердце разболелось еще сильнее при мысли о маме, которая отмахнулась от своих травм из-за уверенности в том, что для меня мои коньки важнее всего.

Родная мать думала, что мне плевать на нее.

Мое горло горело. Мои глаза горели. А я... Я ощущала себя настоящей сукой. И неудачницей.

И винить в этом можно было только себя саму.

Я не узнавала свой голос, но все равно продолжала говорить по какой-то неведомой причине, которую мне никогда не понять.

— Моя собственная семья считает, что не имеет для меня значения, и ради чего? — мой голос надломился, когда гнев и еще какое-то чувство, которое я не смогла опознать, поглощали меня изнутри. — Ради ерунды! Ничего не стоящей ерунды! Мне двадцать шесть. Я не окончила колледж. У меня на счету двести долларов. Я все еще живу со своей мамой. У меня нет никаких профессиональных навыков, кроме работы официанткой. Я не являюсь чемпионкой страны, чемпионкой мира и олимпийский чемпионкой. Моя мать чуть не обанкротилась из-за ерунды. Моя семья заплатила тысячи долларов только за то, чтобы я заняла второе, третье, четвертое и шестое места на соревнованиях. У меня за спиной нет ничего. Ничего…

Мне казалось, или я медленно умирала?

Было ли это похоже на разбитое сердце? Потому что если так, слава Богу, я никогда не влюблялась, так как это ведь, охренеть просто, как больно.

О Боже.

Мне казалось, что мои органы гнили заживо.

Рот наполнился слюной и заболело горло, но каким-то чудом я не разревелась. Хотя мне этого хотелось. Потому что внутри я рыдала. Осыпалась и разваливалась. Чувствуя себя никчемным отбросом.

«Ты можешь быть самой талантливой в мире, но тебе это все равно не поможет», — однажды сказал мой отец, в попытке убедить меня пойти в колледж вместо того, чтобы заниматься фигурным катанием целыми днями напролет.