Снежный король - Котова Ирина Владимировна. Страница 34

Я почувствовала, как от ужаса волосы встают дыбом у меня на голове. От стремления незамедлительно убежать прочь без оглядки удерживало лишь одно: вряд ли мне бы удалось сделать это бесшумно. Ноги мягко коснулась лапа кота: он явно пытался успокоить меня, давая понять: подожди, их разговор еще не окончен.

Барсик оказался прав. Король расправил плечи, отчего стал казаться еще выше, чем прежде, гостья же, наоборот, будто сжалась на его фоне. Карие глаза зло прищурились, превратившись в узкие полоски.

— Ты не посмеешь тронуть девчонку, — внятно, делая паузу после каждого слова, выговорил он. — Как бы там ни было, она — моя ученица, а, значит, находится под моей защитой.

— Напрасно, — неодобрительно качнула головой Ранкара. — Стоит ли за нее заступаться? Она слаба и беззащитна перед осколком. Пройдет немного времени — неделя, две, три, — и твоя «ученица» превратится в холодную куклу, живую, но лишь в физиологическом смысле. Ее сердце продолжит качать теплую кровь, но душа застынет. Она забудет то, что прежде любила, отпустит все, что ее тревожило, станет безвольной, послушной, но бесполезной. Мешать не будет, но и помощи ты с этой стороны не найдешь. Она попросту лишена необходимых зачатков.

— Это все? — нетерпеливо оборвал гостью король. — Уходи, жрица. Я услышал то, что ты хотела мне сказать. Со стихиями разберусь сам. Хлад будет доволен. Но ты не смеешь угрожать никому в моем дворце. Запомни раз и навсегда: здесь не ты, а я принимаю решения.

— Зря ты так, — печально обронила Ранкара, направляясь обратно к зеркалу. — Я действую в твоих интересах. И во всем была права, со временем ты в этом убедишься. А пока я ухожу.

Она шагнула в гладкую поверхность, словно в дверь, и то, что казалось твердым стеклом, приняло ее, вновь подернулось рябью, прогнулось и застыло, постепенно начиная отражать освещенный колдовскими лампами зал.

— Скатертью дорога, — едва слышно процедил женщине в спину король.

Я тоже поспешила прочь от злополучного зала, не столько от страха перед хозяином замка, который мог застигнуть меня в любой момент, сколько просто по инерции. Страха не осталось: слишком шокировали меня слова Ранкары.

Ноги сами принесли в ту комнату, которая ныне считалась «моей». Я скинула тапки, теплые, пушистые и, разумеется, белые, обнаруженные где-то в замке котом, и забралась на ледяную кровать, обхватив руками колени. Холода, как и все последние дни, не было. Было чувство отстраненности от всего происходящего, и тоска в те моменты, когда сознанию все-таки удавалось пробить брешь в стене моего отчуждения.

Мне оставалось жить несколько недель. Может, даже меньше. То, что наступит потом, я жизнью не считала. Прежде казалось, что моя судьба в корне изменилась, когда волшебные сани доставили меня в этот замок. Но нет. Судьба в корне изменилась сейчас. Даже не изменилась, а разрушилась, осыпавшись на пол множеством дребезжащих осколков.

Когда в комнату со своей обыкновенной бесцеремонностью вошел кот, я заговорила с совершенно не свойственной мне по характеру злобой.

— Убирайся отсюда. Или я схвачу тебя за уши и буду трясти, пока их не оторву, — пригрозила я, сама не зная, блефую или готова исполнить обещанное от первого до последнего слова. — Все случилось из-за тебя. Ты со мной это сделал.

Кот посмотрел на меня с жалостью. Сел на пол. Подходить ближе не стал, но, кажется, не от страха перед озвученной угрозой. Скорее он просто уважал в данный момент мое личное пространство. И право на любые чувства.

— Мне действительно жаль, — произнес он. — Я был связан обязательствами.

Обязательствами… Не он ли упоминал, что никому не служит? А жрица назвала его никчемным и заявила, будто он все напутал, и именно поэтому в замок доставили меня. И еще: похоже, она сильно его недолюбливает, и чувство это взаимно.

Мысли касались моего сознания легко, будто нехотя, и проплывали дальше, куда-то далеко, как корабли — в неизвестную гавань. Чтобы продолжить существовать и, может быть, даже развиваться, но где-то за гранью восприятия.

— Я скоро умру. — Дрожь ознобом пробежала по телу. Но я почему-то испытывала потребность сказать это вслух. Так резко и прямолинейно, как только можно. — И узнаю об этом вот так, случайно, можно сказать, между делом, подслушав чужой разговор!

Я сердилась, хотя, возможно, так было лучше. Лучше, чем если бы страшную правду раскрыл, к примеру, сочувствующий врач, отводя глаза и всячески стараясь смягчить то, что по определению не поддается смягчению.

— Я не хотел этого, — сказал Барсик, вроде бы искренне, хотя чего именно он не хотел, четко сформулировано не было. — Но если после всего случившегося ты все же позволишь мне дать один совет… Не относись слишком серьезно к тому, что говорит Ранкара.

— Что ты имеешь в виду?

Впервые мне стало по-настоящему важно услышать, что он скажет.

Кот вздохнул. Совсем не по-кошачьи, но это уже перестало меня удивлять.

— Ранкара видит только то, что умеет видеть. Она ограничена своим отношением к жизни, — серьезно объяснил Барсик. — Впрочем, как и мы все, пожалуй. Но она — жрица, и, как бы много ни знала, сколь ни была бы хитра, ее взгляды особенно узки, потому что не могут выйти за пределы рамок, установленных стихиями.

— Я не понимаю.

— И она тоже, — улыбнулся кот. — Она в совершенстве знает все, что связано с холодом, равнодушием, увязанием в снегу, застывающим льдом. А вот стихия огня ей недоступна, и знаний в этой сфере у нее кот наплакал.

В глазах Барсика появилась хитринка, словно он и был тем самым наплакавшим котом.

— У тебя есть перед Ранкарой огромное преимущество, — уверенно сказал он, стремясь заразить своей убежденностью и меня.

Но мой скептицизм не так легко было преодолеть.

— Она — маг, или как это называется правильно. Жрица, служительница стихий. А я — простой человек. Какие тут преимущества?

— Очень весомые, — не согласился кот с видом фокусника, прячущего туз в рукаве. — В людях без всякой магии живут все изначальные стихии. В том числе и огонь. Для Ранкары он — лютый враг, чуждый и непонятный. Но для тебя это естественная часть жизни. Ты жаришь на костре пищу. Ты ложишься на печку, чтобы согреться. Ты даришь тепло тем, кто живет с тобой под одной крышей. Я наблюдал за тобой, я знаю. Поэтому никто не может предсказать, как подействует на тебя осколок.

— И что же делать? — в отчаянии спросила я.

— Пока подождать. Решение придет само, позже или раньше. А до тех пор жди, наблюдай и действуй так, как подсказывает тебе сердце.

— А если оно будет молчать?

Барсик снова совершенно не по-кошачьи улыбнулся.

— Оно не сумеет молчать долго. Поверь мне на слово.

Сказав так, он потянулся и ушел, а я осталась переживать собственное смятение в одиночестве. Как ни странно, я больше не сердилась на кота, но и верить ему на слово не спешила. И состояние было в высшей степени странное. Запутанное, испуганное… и какое-то еще, но вот какое именно, я и сама пока не могла определить.

Допустим, больному сначала сказали, что он умрет. А потом исправились: дескать, нет, вы неверно нас поняли, тридцать процентов больных в вашей ситуации выживают. Про конкретные пропорции кот, конечно, ничего не сказал, но для примера… Пусть даже будет не тридцать, пусть будет шестьдесят. Важно, что умирают многие. И неизвестно, окажешься ли ты в их числе. Статистика никогда не дает ответа на этот, единственно важный в такие моменты, вопрос. Что ждет впереди? Жизнь или смерть? Годы или мгновенье? В сущности, этого не знает никто. Но именно тяжелый больной, услышавший подобный прогноз из уст врача, ощущает это неведение особенно остро.

Назавтра, сколь ни удивительно, король счел нужным посетить аудиторию. Кот был так мил, что предупредил меня о приближении его величества (то ли пытался частично искупить свою вину, то ли из иных, неведомых мне, соображений), так что врасплох нерадивую ученицу не застали. Я успела сесть за стол и раскрыть книгу на первой попавшейся странице, не имея, правда, ни малейшего представления о содержании.