Все еще здесь - Грант Линда. Страница 62

— Тише. Слушай. Приступы острой боли, внезапные, иногда в самый неподходящий момент. Я сходила к врачу, он ощупал грудь и ничего не нашел. Отправил меня на маммограмму — то же самое. Ничего. Никаких опухолей, я совершенно здорова. Но боль не уходила. А год назад в «Маршалл-Филдс» я покупала лифчик, и, когда расплачивалась, кассирша спросила: «Вы дочке покупаете?» Нет, говорю, это я себе. А она: «Это же не ваш размер». Я говорю: «Я много лет ношу один и тот же размер, тридцать шестой, с чашечками С». Она смотрит на мою грудь и говорит: «Знаете, вы извините, но, по-моему, у вас 40 DD. Может быть, примерите?» Я возвращаюсь в примерочную, меряю и понимаю, что она права, что я уже много лет ношу лифчики, которые мне малы. И еще понимаю, что ни за какие сокровища мира я не соглашусь купить лифчик сорокового размера — даже такой красивый, белый, с кружевами, с бисерной оторочкой по швам, потому что у меня не сороковой размер, а тридцать шестой. Я всегда ношу тридцать шестой, понимаешь? И вот я стою перед зеркалом в магазине и думаю: вот до чего ты дошла. Тебе под пятьдесят, лифчик сорокового размера, и никогда больше ты не будешь стоять на остановке, дожидаясь автобуса в Ванкувер, и никогда не почувствуешь себя так, словно у тебя на ногах крылья. Я возвращаюсь к кассе с первым лифчиком, и девушка говорит: «Что, не подходит?» «Да нет, — говорю я, — подходит. Просто я не хочу носить сороковой размер!» И знаешь, что она мне тогда сказала? «Знаете, от слишком тугих лифчиков бывают боли в груди. Многие женщины воображают, что у них рак, и с ума сходят от страха, а потом выясняется, что про-

сто лифчик им мал». Пришлось мне вернуться и купить тот, что побольше.

— Извини, но я ничего не понимаю. Какое отношение размер бюстгальтера имеет к нашему браку?

— Очень просто. С тех пор я не могла избавиться от этой мысли. Где бы ни была, что бы ни делала. Стираю — и думаю, еду в магазин — и думаю, сижу на работе — и думаю. И все об одном. Как же так? Значит, вот оно и началось? Я становлюсь старухой? Еще несколько лет — и сделаюсь такой же, как моя мама или как твоя? Но я не хочу быть старухой! Это невозможно! Только не я! Я в это поверить не могу!

— Подожди-подожди. Все равно не понимаю. При чем тут размер бюстгальтера?

— Да при том, что 40 DD — старушечий размер! Молодые женщины такого не носят.

— Ну так ты уже и не молода. И я не мальчик. Оба мы становимся старше. Что же тут такого?

— Для женщины возраст — совсем не то, что для мужчины.

— Да почему же?

— Потому. Поверь мне, совсем не то же самое.

— Значит, ты это с собой сотворила, чтобы остаться молодой?

— Я хотела изменить свою жизнь. Чувствовала, что должна что-то изменить. Читала журналы, выясняла, что делают в такой ситуации другие женщины. Начинают писать, рисовать, учатся играть на каком-нибудь инструменте — все то, на что прежде не хватало времени; нет, меня все это не привлекало. Путешествовать тоже не хотелось — мы с тобой уже чуть ли не весь мир объехали. И все же что-то было не так. Что-то экзистенциальное, понимаешь, глубоко в душе. Мне требовалось время и место, чтобы в этом разобраться. Я чувствовала, что целая эпоха в моей жизни подходит к концу, что настала пора проснуться и понять, кто же я. У нас с тобой, Джо, была прекрасная семья; проблема лишь в том, что я не хотела быть старой замужней толстухой!

— Эрика, ты никогда не была толстухой! Да если бы и была, мне это… Но, послушай, почему же ты не поговорила со мной? Почему все не объяснила?

— Джо, тебе не понять, что происходит с женщиной в пятьдесят лет. Человечеству я больше не нужна. Своим детям тоже. Кому же нужна?

— Мне.

— Тебе? Ты вполне самодостаточен. В армии тебя научили ни в ком и ни в чем не нуждаться.

— Эрика, ты мне нужна, и армия тут ни при чем!

— Знаешь что? Я устала от твоих разговоров о логике, о самоконтроле, о том, как женщинам не хватает того, что есть у мужчин. Пойми, Джсь я люблю тебя, мне ничто и никто, кроме тебя, не нужен. Но я хотела понять, что же мне делать с оставшейся жизнью — жизнью, в которой для меня нет места.

— Как это нет места? У тебя есть дети — ты мать. Когда-нибудь станешь бабушкой. И твоя мать еще жива — ты ее дочь.

— Я говорю не о ролях, Джо. О том, кто я на самом деле. Знаешь, я начала чувствовать себя невидимкой. Словно я стеклянная. Все смотрят сквозь меня.

— Эрика, что за чушь?

— Вот и я долго спрашивала себя, что это за чушь. Даже к психоаналитику ходила. Она уложила меня на кушетку и принялась копаться во мне. Четыре месяца копалась. Месяц ушел на поиск вытесненных эмоций. Не обижали ли меня родители? Не домогался ли меня отец, или брат, или еще кто-нибудь из родных и друзей семьи? Нет.-Нет ли у меня вытесненных воспоминаний? Ни единого. Ну, может, сексуальная жизнь меня не удовлетворяет? Нет, сексуальная жизнь у меня лучше некуда. Вот так я ходила к ней и ходила, но однажды посмотрела на нее — ее зовут Тоня Рубен, — так вот, знаешь, я посмотрела на нее твоими глазами. И спросила себя: что сказал бы об этой женщине Джо? И конечно, сразу нашла ответ. Ты назвал бы ее шарлатанкой, а все, чем мы с ней занимаемся, — ерундой на постном масле. И знаешь что? Оказался бы прав. Ерунда на постном масле. Пустая трата денег.

Я вернулась домой, достала из сумочки какую-то старую квитанцию, села за стол и принялась составлять список. Список того, что мне в моей жизни не нравится. Чтобы подытожить все это одним словом. Подытоживать мне пришлось двумя словами: старая и жирная. Вот так просто. Смотрю на эти слова и спрашиваю себя: что сказал бы Джо? Джо сказал бы, что это проблема, а всякая проблема имеет решение.

— Ты что, хочешь сказать, что в этом я виноват?

— Пожалуй, да. Я сказала себе: считаешь, что ты жирная? Так сделай то, что тебе говорит врач: сядь на диету. Выглядишь старой? В наше время, если есть деньги и сила воли, это не проблема. Видишь, я подошла к этим проблемам так же, как ты подходил к своим, когда служил в армии. Разработала план и привела его в действие. Решила похудеть до шестого размера. Может, даже до четвертого. Чтобы, войдя в магазин, не спрашивать: «А нет ли у вас вот такого же, но побольше?», а говорить: «Покажите мне самый маленький размер». Я потеряла сорок пять фунтов, чуть не умерла, восемь месяцев сахара в рот не брала. Но, Бог свидетель, дело того стоило! За один этот поход по магазинам я согласилась бы вытерпеть еще столько же! Лицо — дело другое. Не скрою, мне было страшно. Даже очень страшно. Но, в конце концов, я не первая женщина в Чикаго, которая через это прошла. Ужасно долго не исчезали синяки. Поэтому я не встретилась с тобой в Чикаго — не хотела, чтобы ты видел меня такой. Дети все знают, разумеется, они в восторге, так меня поддерживают^рни вообще молодцы. Сначала, когда сняли бинты, я в ужас пришла. Смотришь в зеркало и думаешь: кошмар какой-то, как после автокатастрофы. А потом постепенно появляется… она. Новая ты. Понимаешь? Я прошла через все это, через боль, через страх, и добилась того, чего хотела. Ну, что ты об этом скажешь?

— Господи, что за ужас!

— Да ладно тебе, Джо, не ворчи!

— «Не ворчи»? Да я просто не знаю, что еще сказать — настолько все это мерзко! Господи, как будто смотрю римейк «Вторжения похитителей тел»! А самое отвратительное — что ты почему-то вбила себе в голову, будто почерпнула эту кошмарную идею от меня! Черт тебя побери, почему же ты сначала со мной не посоветовалась?

— Я же тебе объяснила. Потому что сделала это не для тебя, а для себя.

— Между прочим, ты моя жена.

— Ну и что? Это не значит, что ты можешь мной командовать.

— Командовать — не могу. Но ты могла хотя бы спросить моего мнения!

— Я думала, тебе понравится.

— Что ж, как видишь, ты ошиблась. Черт возьми, Эрика, уж не знаю, что ты видишь в зеркале, но могу тебе сказать, что вижу сейчас я. Вместо своей жены я вижу какую-то чужую бабу!

— Не кричи на меня!

— Встреться мы на улице, я бы тебя не узнал. Во-первых, выглядишь ты так, словно только что из концлагеря. Во-вторых, лицо. Ты погляди на себя! У тебя же лицо не двигается, как замороженное! Этот коновал тебя изуродовал! На него надо в суд подать!