Братство камня - Гранже Жан-Кристоф. Страница 43

Тогда же всех детей степных и таежных племен начали обучать в школах. План состоял в том, чтобы ассимилировать монголов, сделав их частью советского народа. В конце пятидесятых двенадцатилетний мальчик из района Цаган-Нур, одного из самых северных в Монголии, был отправлен учиться в Улан-Батор. Звали его на русский манер – Евгений Талих. Евгений проявил исключительные способности в учебе и в пятнадцать лет отправился продолжать образование в Москву. Там он стал комсомольцем и поступил в математическую школу. В семнадцать Талих определился со сферой своих научных интересов; он решил заниматься физикой и астрофизикой, через два года защитил диссертацию по проблеме термоядерного синтеза трития и стал самым молодым доктором наук в СССР.

Диана почувствовала прилив симпатии к этому сыну лесов, оказавшемуся еще и сыном атома. Камиль продолжил свой рассказ:

– В шестьдесят пятом году молодой гений едет на объект ТК-8, находившийся в окрестностях Томска. В то время на испытаниях использовался дейтерий, другой изотоп водорода, но уже тогда возникло предположение, что тритий может дать лучшие результаты, а Талих занимался именно этим элементом. Два года спустя молодого ученого направляют на строительство главного объекта – ТК-17, самого большого термоядерного реактора в мире. Сначала его включают в основную команду, которая, собственно, и разрабатывала машину, а потом осуществляла ее наладку. В шестьдесят восьмом году Талих руководит первыми испытаниями. Хочу напомнить – ему всего двадцать четыре года.

Диана не могла определить, в каком направлении они едут, но она полностью доверяла физику, чувствуя, что этот внешне колючий человек увлечен делом не меньше ее самой.

– Самым невероятным оказалось то обстоятельство, что объект строился на родине Талиха, в Цаган-Нуре.

– Почему именно там?

– Русские перестраховывались. На Западе начинали проявлять интерес к секретным научным центрам, тем промышленным и военным городкам в Сибири, которых никогда не было на карте, хотя их население составляло тысячи жителей, как в Новосибирске. Разместив объект в Монголии, можно было не опасаться вмешательства извне. Маленький кочевник Талих вернулся домой в обличье большого начальника. Для своего народа он сразу стал героем.

Они ехали по разбитому шоссе вдоль бесконечных полей, изредка обгоняя женщин в ярких, как весенние цветы, платках. Неожиданно Камиль свернул на грунтовку, и Диана с изумлением увидела резные позолоченные ворота. По ту сторону решетки тянулись дорожки и ухоженные лужайки с клумбами. В глубине располагался особняк XIX века редкого фиалкового цвета. Диану поразило, что в постсоветской России могла сохраниться такая жемчужина зодчества.

– Не стоит так удивляться, – прокомментировал Камиль, паркуя машину на посыпанном гравием дворе. – Коммунисты умели не только уродовать и разрушать.

Это был не дворец – скорее большой охотничий павильон. Окна выходили на галерею с белыми колоннами, украшенными гипсовой лепниной. Довершали картину башенки с круглой крышей. Они поднялись по ступенькам и попали на посыпанную светлым щебнем террасу. Слева у входа стоял на посту человек в форме. Камиль поздоровался и открыл одну из застекленных дверей – у него оказались свои ключи.

Просторный шестиугольный холл был отделан мрамором, с потолка свисала хрустальная люстра. Широкая полукруглая лестница вела на второй этаж. В залах висели черно-белые фотографии промышленных объектов. На пьедесталах подобно Венерам стояли начищенные медные турбины. Диана поняла, что тут был музей управляемого синтеза.

Камиль повернул направо. Они шли через залы с потрескавшимися стенами и лепниной на потолке, мимо старинных статуй, альковов, кресел из карельской березы, и Диана воображала, как юная графиня роняет носовой платок, а маленький князь прячет под креслом сачок для бабочек.

Камиль вел Диану за собой. Сейчас он напоминал молодого кота, забытого в доме уехавшими отдыхать хозяевами. Они спустились по узкой лестнице и оказались перед запертой решеткой. В помещении было очень холодно: на металлических стеллажах располагался архив.

– Здесь поддерживали особый микроклимат: температура не должна была превышать семнадцать градусов по Цельсию, влажность – пятьдесят процентов. Для хранения бумаги это крайне важно.

Камиль зажег свет. На полках стояли тысячи слипшихся папок, металлические шкафы были под завязку набиты документами, стопки бумаг громоздились на полу, в темных углах на стеллажах золотились корешки книг. Пачки старых газет поднимались до сводчатого потолка.

Они наконец добрались до цели, Камиль нащупал на стене выключатель, и странный лиловый свет залил комнатку без окна, заставленную столами из слоистой пластмассы. Физик шепнул:

– Стойте на месте.

Камиль исчез, но через несколько минут вернулся с большой картонной коробкой. Поставив ее на стол, он достал несколько пыльных папок, развязал тесемку и начал листать документы. Диана чувствовала, как хрустят на зубах песчинки времени.

Камиль протянул Диане черно-белый снимок.

– Первая сделанная с воздуха фотография ТК-17, машины, ставшей вровень со звездами, – с гордостью произнес он.

46

Это был круг.

Гигантский каменный круг метров ста в окружности у подножия скалистых отрогов горного хребта. Вокруг, до самой кромки леса, были разбросаны редкие здания, небольшой серый городок правильной геометрической формы. На северо-западной оконечности высились турбины электростанции, пристроенной к боку горы с водопадом.

– Знаете, как это работало? – спросил Камиль.

– Я уже сказала: понятия не имею.

Физик хмыкнул, ткнул пальцем в бетонное кольцо и начал пояснения:

– Внутри этого контура находилась полая камера, питавшаяся непосредственно от станции. Представьте себе чудовищное короткое замыкание, электрический кабель, кусающий себя за хвост, и поймете, что такое токамак. Ток мощностью много миллионов ампер поступал через магнитные ловушки, за долю секунды разогревая цепь До десяти миллионов градусов. Исследователи вводили газовую смесь атомов трития, которые со скоростью, близкой к скорости света, начинали перетекать в камеру, и происходило чудо: электроны выделялись из ядер и достигали пятой формы существования материи – плазмы. Температура снова поднималась, и происходило второе чудо: ядра трития образовывали другие атомы – изотопы гелия. Впрочем, как я уже сказал, это случилось всего один раз.

– В чем заключался смысл опыта?

– Ядерное преобразование должно было высвобождать гигантскую энергию, во много раз превосходящую объемы, производимые современными АЭС, работая при этом на морепродуктах. К несчастью, в семьдесят втором году городок закрыли, и русские, судя по всему, потеряли интерес к этой технологии. Европейцы подхватили эстафету, но никто пока не добился сколь бы то ни было серьезных результатов.

Диана попыталась сглотнуть, но от пыли у нее пересохло в горле. Она спросила:

– А… это было опасно? Я имею в виду радиоактивность.

– В машинном зале – да. Из-за нейтронной бомбардировки материалы, из которых были изготовлены детали, в том числе кобальт, много лет оставались радиоактивными. Но вне зала опасности не было: стены из свинца и кадмия поглощали нейтроны.

Ни врач-иглоукалыватель Рольф фон Кейн, ни психолог-перебежчик Филипп Тома, по мнению Дианы, никак не вписывались в подобную обстановку.

– Я дам вам два имени… Сможете проверить, участвовали они в проекте или нет?

– Легко.

Диана произнесла по буквам имена и назвала специальности фон Кейна и Тома. Камиль начал листать бумаги – осторожно, так, словно это были драгоценные пергаментные грамоты.

– В списках их нет, – наконец объявил он.

– Списки полные?

– Да. Если они пахали в самом токамаке, их фамилии должны быть обязательно!

– О чем вы?

– Объект ТК-17 занимал огромную территорию. Там работали тысячи людей. Существовали вспомогательные отделы.