Все рассказы - Носов Николай Николаевич. Страница 5

– А я и не буду больше ничего творить, – сказал Саша. – Сам теперь знаю, что не нужно людей пугать.

Под одной крышей

Из всех пичужек самые образованные – это воробьи. И знаете ли почему? Потому что они живут не в лесах или полях, а в сёлах и городах, где могут многому от людей научиться. У них даже имена на человечий лад. Когда-то, в дни моей молодости, я, например, знал воробья, которого звали – как бы вы думали? – Александр Македонский! У другого моего знакомого воробья было имя, как у известного сказочного богатыря, Алёша Попович. Честное слово, правда! Этот Алёша Попович был не то чтобы какой-нибудь воробьиный силач или богатырь. Нет, он просто происходил из семьи, которая жила когда-то в старой церкви под куполом. Поэтому воробьи и прозвали всю его семейку Поповичами. Был тут и Андрюша Попович, и Кирюша Попович, и Антоша Попович, и вот даже Алёша Попович один оказался.

А того воробья, про которого я хочу рассказать, тоже звали очень красиво – Золотой Петушок. Неизвестно, откуда у него взялось такое красивое имя, но известно, что воробей он был очень умный. Однажды он заболел не на шутку и долго хворал, представьте себе, но всё-таки вылечился, и притом сам, без всякой посторонней помощи, то есть без помощи докторов.

И откуда только ума набрался! Ну конечно же от людей.

В те далёкие времена, а было это лет двадцать назад, Золотой Петушок жил на чердаке старого четырёхэтажного дома. Под крышей ему было и тепло, и уютно, и весело, то есть интересно, потому что на чердаке в долгие зимние вечера, когда бывает особенно скучно, он мог сколько угодно слушать, о чём говорят жильцы верхнего этажа. Конечно, слушать он мог, когда говорили достаточно громко. Когда говорили обыкновенным голосом, то было слышно только какое-то неясное бормотание: «Бу-бу-бу! Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!» Впрочем, если хорошенько прислушаться, то и в этом случае можно было кое-что разобрать.

Особенно хорошо на чердаке было слышно радио, а нужно сказать, что в те далёкие времена радио уже всюду существовало. Вот телевидения, правда, не было. Но воробью телевидение и ни к чему, потому что не мог же он смотреть телевизор, сидя на чердаке. Для этого надо было находиться в комнате. Хорошо на чердаке было слышно также, когда в доме кто-нибудь заводил патефон или играл на пианино. Но вот этого наш Золотой Петушок как раз не любил.

…Дело в том, что на самом верхнем этаже дома жила маленькая девочка. Её звали Наденька. Мама и папа очень любили Наденьку и купили для неё пианино. Им очень хотелось, чтоб их девочка сделалась знаменитой музыкантшей. Но Наденьке не очень хотелось делаться музыкантшей. Ей больше всего хотелось поступить на одёжную фабрику, не сейчас, конечно, а впоследствии, когда подрастёт. А сейчас, пока она ещё была маленькая, ей больше всего нравилось шить для своих кукол платья.

У неё было несколько кукол, и каждой кукле она сшила по платью, а своему любимому плюшевому мишке сшила три пары брюк, три пиджака: чёрный, синий и клетчатый, две сорочки с отложными воротничками, пальто зимнее и демисезонное, трусики, чтоб можно было загорать летом, две смены белья, летнюю шляпу из штапельного полотна, а на зиму тёплую меховую шапку-ушанку, чтобы не замёрзли уши.

Всё это было сделано с таким мастерством, что многие гости, которые бывали у них в доме, приходили в восторг и говорили, что из Наденьки выйдет какая-нибудь знаменитая мастерица по шитью одежды.

Однако Наденькины мама и папа были против того, чтобы их дочь сделалась мастерицей по шитью одежды. Они утверждали, что одежду может сшить каждый, а на пианино сыграет не каждый, так как тут нужен талант. Мама говорила, что в детстве у неё самой был замечательный талант к музыке, но у её родителей не было денег на покупку пианино. Зато теперь, когда денег у них вполне достаточно, они обязательно добьются, чтобы их дочь сделалась музыкантшей.

Напрасно их уверяли знакомые, что у каждого ребёнка талант к чему-нибудь своему и что к шитью одежды тоже надо иметь талант: если же одежду начнёт шить каждый, то она выйдет такая, что совестно будет на улицу показаться. Ни папа, ни мама этому почему-то не верили и не хотели даже слышать, чтобы их дочь пошла работать на одёжную фабрику.

Однако у Наденьки на самом деле не было способностей к музыке, а учиться музыке тому, у кого нет способностей к ней, гораздо труднее, чем тому, у кого эти способности есть. Вернувшись из музыкальной школы, Наденька минуты две или три бренчала на пианино заданное на дом упражнение, но скоро ей это надоедало, и она садилась шить какой-нибудь своей кукле новое платье или убегала гулять во двор. Иногда она и вовсе не подходила к своему музыкальному инструменту, а когда мама возвращалась домой с работы и спрашивала, занималась ли она музыкой, Наденька отвечала, что уже позанималась, и садилась делать уроки по арифметике, русскому языку или каким-нибудь другим предметам. Так всё шло хорошо сначала, но потом маму вызвала к себе учительница музыкальной школы и довольно строго сказала:

– Ваша девочка очень плохо учится музыке, потому что мало занимается дома. Каждое заданное на дом упражнение надо играть ежедневно по два часа. Без этого пальцы у вашей девочки не разовьются, и её придётся забрать из музыкальней школы. Имейте это в виду.

– У меня нет возможности ежедневно проверять Наденьку, – ответила мать. – Она занимается музыкой днём, когда я ухожу на работу, а вечером, когда я возвращаюсь, она учит уроки.

– А вы сделайте наоборот, – посоветовала учительница. – Пусть Наденька готовит уроки днём, а на пианино пусть занимается вечером, чтобы вы слышали.

Мама послушала учительницу и попробовала заставлять Наденьку играть на пианино вечером, но такая система, однако, не понравилась папе, и он сказал:

– Что это за новая мода пошла: каждый раз вечером музыка! Почему Наденька не может играть свои упражнения днём, когда все работать уходят? Тут вертишься на работе весь день, вечером отдохнуть хочется, а вместо этого изволь упражнения слушать!

– Это, конечно, верно, – согласилась мама, – но как её днём проверишь? На неё и так учительница жалуется.

– Что ж, об этом необходимо подумать, – ответил отец.

А нужно сказать, что у них кроме Наденьки был ещё мальчик. Он был маленький и ещё не учился в школе. Ему было шесть лет.

И вот папа сказал:

– Слушай, Алёша…

(Его тоже Алёшей звали, как того воробья, про которого у нас был разговор. То есть по-настоящему-то воробья звали Алёша Попович, а мальчика – просто Алёша.)

– Слушай, Алёша, – сказал, значит, папа. – Ты мальчик уже большой и тоже должен помогать взрослым. Будешь следить, чтобы Наденька исправно занималась на пианино.

И он научил Алёшу, как следить за стрелками часов, чтобы получалось ровно два часа.

Каждый раз, приходя вечером с работы, папа спрашивал:

– Ну-ка, скажи, Алёшенька, сколько сегодня занималась на пианино Наденька?

– Два часа, – отвечал Алёша.

– Молодец! – хвалил его папа.

И давал ему большую конфету. Наденьке он тоже давал конфету за то, что она усидчиво занималась музыкой. Папа, конечно, ничего не терял, так как он и раньше покупал своим детям конфеты, но раньше он отдавал им конфеты даром, а теперь за дело.

Так у них и пошло с тех пор. Наденька даже побледнела немного от усиленных занятий музыкой. Ей ведь некогда даже было побегать во дворе с подругами: утром в школу иди, днём на пианино играй, вечером делай уроки, да ещё ведь ей надо было немножко помогать по хозяйству маме. Где уж тут бегать!

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы Наденька не начала усиленно думать, как найти из этого положения хоть какой-нибудь выход. Подумав как следует, она придумала такую вещь: получив от папы вечером конфету, она не съела её, а спрятала под подушку. На следующий день, вернувшись из школы, она сказала своему братцу: