Крутой сюжет 1993, № 1 - Моргунов Владимир. Страница 38

— Лорен?

— Только кофе. Итак, что привело вас, капитан, в столь ранее утро сюда?

Корригэн любовался ловкими руками Соролья, накрывающей на стол.

— Так сколько же хотел содрать с вас Фляйшель за микропленку?

— Прекрасно, — пробормотал Донахью. — Будь оно все проклято! Лучше бы я никогда не знал этого человека! Кармелита предупреждала меня… Правда, Карм?

Она не ответила.

— Прошу вас, обращайтесь ко мне, мистер Донахью. Вы оформили сделку? Получили пленку?

— Карм…

— Я уже сказал, — повторил Корригэн еле слышно. — Ко мне. — Вдруг он повернулся к женщине: — Хорошо, мисс Соролья, мистер Донахью хочет, чтобы вы взяли инициативу на себя.

— Я говорила тебе прошлой ночью, Лорен: первое, что ты должен сделать — это пойти и все выложить. Но нет же, ты просто предпочел спрятать голову в песок, не правда ли? Для тебя это так же естественно, как дышать. Ты прячешься и прячешься, но затем приходит время, когда ты уже не можешь этого делать. Я не буду брать инициативу в свои руки. Это твоя игра, дорогой.

— Мне следовало послушать тебя! — почти выкрикнул Донахью.

— Но я не забыл, Карм, что ты советовала мне хранить все в тайне!

— Но не от полиции, дорогой. От полиции — никогда, Я предупреждала Лорена, что эта пленка опасна. Смерть Ингрэма подтвердила это.

— Не много ли вы брали на себя, предупреждая такую газету, как «События в мире» воздержаться от публикаций ряда статей?

— Я предупреждала человека, которого люблю.

— Впечатление такое, что о микропленке знают все, кроме полиции. Кто еще из вашей компании посвящен в дело о микропленке?

— Никто! Я вам сказал — никто, кроме Кармелиты. Сознаюсь, эта ноша была для меня слишком тяжела. Да, я испугался, капитан. Поэтому мне надо было с кем-нибудь поговорить об этом, поделиться с тем, кто меня понимает.

— А как насчет вас, мисс Соролья? — спросил Корригэн.

— Капитан, Лорен рассказал мне все это при условии абсолютного соблюдения тайны, и я сдержала слово. Можете мне поверить.

— И мне. Об этом знали только трое — я, Кармелита, Фелиция…

— Минуту назад вы говорили, что об этом знает только мисс Соролья. По-моему, объявился третий персонаж — ваша жена. Так вы рассказали обо всем миссис Донахью или нет?

Корригэн знал, что Фелиция Донахью была в курсе с самого начала, но хотел услышать об этом от ее законного мужа.

— Фелиция информирована обо всем, что происходит в «Событиях в мире», — сказал издатель. — Хотя ни я, ни мисс Соролья не болтали об этом…

— А миссис Донахью могла сказать кому-нибудь?

— Это исключено.

— Сколько раз вы встречались с Фляйшелем? — спросил Корригэн.

— Дважды. В последний раз — пять дней назад в отеле в Нью-Йорке. Он остановился там под именем Уолтера Ингрэма.

— Вторая встреча была назначена для окончательно обсуждения деталей?

— Фляйшель говорил мне, что он проберется в Нью-Йорк и остановится в отеле «Америкэн-националь» под именем Ингрэма. В его планы входило передать микропленку частному детективу, и получить от меня подписанный чек. Чек должен был храниться у того же детектива. Потом мне следовало связаться с управлением контрразведки. Если их люди подтвердят подлинность микропленки, детектив передает чек Фляйшелю, тот в свою очередь переведет чек в наличные, оплатит услуги детектива — и был таков.

— Ловко придумано, — сказал Корригэн. — Фляйшель был не из простаков. Сколько вы собирались заплатить за пленку?

— Сто тысяч долларов, — ответил издатель. — Тогда это казалось выгодной сделкой. Пленка содержала материал на десять или двенадцать статей. Мы платим вдвое больше за действительно сенсационный материал.

Донахью сделал последний глоток и поднялся.

— Еще минутку, — попросил Корригэн. — Я не люблю пустых мест, остается ощущение какой-то незавершенности. Сопровождала ли вас жена на обе эти встречи с Фляйшелем?

— Почему бы вам не спросить у нее?

— Я спрашиваю вас.

— Да, но какое это имеет значение? — вспыхнул Донахью. — Я не получил пленку и не платил денег. Я не замешан ни в каком преступлении.

— Почему миссис Донахью пошла с вами?

— Она сама настояла на этом. Вы не знаете ее, капитан. Это она все придумала насчет мер предосторожности — приказала Смитти следить за тем, чтобы не было «хвоста», выдумала нам фальшивые имена в отеле. Ей это хорошо удалось. Она делает много тайн из пустяков. Поговорите с ней сами. Я расскажу, как туда доехать.

— Я знаю дорогу на Брендивайн.

— Вы уже… Вы уже были там, капитан?

— Вчера вечером.

— Вы ей рассказали?..

— Я не сказал миссис Донахью ни слова о вас и мисс Соролья, она все знает и так…

Соролья вскочила из-за стола. Она не могла унять свой гнев.

— Ты говорил мне, ты клялся, что она ничего не знает!

— Я не говорил ей, Карм…

— Я тебе сказала еще в самом начале, что не позволю швыряться собой, как дешевой проституткой. Я не знаю, говорил ли ты кому-нибудь или нет, но собираюсь защитить себя. Пожалуйста, не звони мне. Я позвоню тебе сама. Извините, капитан. Она вышла из кухни и чуть позже Корригэн услыхал, как закрылась дверь спальни, в замке повернулся ключ. Он взглянул на Лорена Донахью. Тот был смертельно бледен, усиленно раскачивал ногой, пока носком туфли не ударил по ножке обеденного стола. Ножка подломилась, и стол грациозно осел на пол, как танцор балета приседает на одно колено.

Донахью вскочил и комично запрыгал на одной ноге:

— Вы с вашим Фляйшелем!.. — закричал он.

Выйдя на тротуар, Корригэн обнаружил Чака Баера, прижавшегося к крылу «сороковки».

— Привет, Тим. Я вижу, ты осчастливил своим присутствием на завтраке мистера Донахью. Он только что скрылся вон в том направлении, — кивнул головой Чак. — Пошел в атаку на такси.

— Ну, как ты провел время с Викки Донахью? — Никак. В то время, как она крутилась вокруг моего стерео и подшивки «Плейбоя», я искал Дорис Фарлоу.

— Ты нашел ее, не так ли? — Корригэн вынул ключ из машины.

— Где же она?

— В морге.

— Что?!

Корригэн сел за руль. Баер примостился рядом.

— А теперь послушай, — сказал Баер. — Итак, мой капитан, я не стал отсиживаться, хотя мои мышцы превратились в студень после трепки. Я пошел к Дорис вчера вечером: дома ни души. Позаглядывал туда-сюда, во все ее любимые уголки. Ее нигде не было…

Корригэн барабанил пальцами по сирене, не нажимая.

— Где она была убита?

— Я как раз подхожу к этому. Утром, первое, что я делаю — иду к ней снова. Ее нет. Я рассказываю привратнице душещипательную историю о том, что я ее брат, мол, у сестры частые сердечные приступы, и я опасаюсь, как бы с ней чего не случилось. Она впускает меня в ее комнату. Оглядываюсь и говорю себе: Чак, если она взяла пудру, то уже точно упорхнула. Предполагаю, что она прихватила с собой только самые необходимые вещи, которые могли уместиться в ее сумке. И я почти затоптал ногой одну вещицу, которую она, вероятно, потеряла при переодевании.

— Записку? Когда я впервые увидел Дорис Фарлоу, она стояла в вестибюле и, увидев меня, стала заталкивать за корсаж какую-то записку. Что там было написано?

— Прочти сам.

— Написана от руки печатными буквами… шариковой ручкой… той же, что и в комнате Фляйшеля…

— И тот же отель.

— У меня такое чувство, — мрачно произнес Корригэн, — что она следовала указанию в записке.

— Ты чувствуешь верно. Я побывал в «Америкэн-националь». Да, так и есть, у них проживает Долли Фаулер. Комната на шестом этаже. Я растворился в толпе вестибюля и незаметно вспорхнул на шестой. Дверь — приоткрыта. Я украдкой заглянул вовнутрь… Лучше бы этого не делал. Она умерла на своей кровати. Рубашка — до пупка. Лицо, как у копченой рыбы, язык высунут. Ее задушили.

В лаборатории подтвердили, что Дорис Фарлоу была задушена около пяти часов утра сильными руками мужчины. Соскобы с ногтей пальцев рук не подтвердили наличия остатков кожи, это означало, что лицо убийцы осталось неповрежденным. Обе записки — при убийстве Уолтера Ингрэма и Дорис Фарлоу — были написаны одной и той же ручкой — те же чернила, тот же, едва заметный дефект на кончике шарикового пера. «Фляйшель был убит из-за микропленки, а Дорис потому, что знала убийцу. Ему, наверное, нелегко было убить Дорис, — подумал Корригэн, поднимаясь с Баером в лифте полицейского управления. — Она слепо доверяла ему и, конечно, не подозревала, что свою безопасность он ценил выше, чем ее сексуальную изобретательность».