Черная линия - Гранже Жан-Кристоф. Страница 100

Катания.

Она никогда раньше не слышала этого названия.

И однако, выйдя из самолета, вдохнув морской воздух, пахнущий водорослями и солью, она сразу же почувствовала себя дома. Она подумала, что, наверное, осень в одной из стран, откуда происходили ее предки, должна быть похожа на эту теплую ласку. Она ни разу в жизни не бывала ни в Алжире, ни в Египте, но именно такая осень с самого детства жила в ее душе.

Ей понравилось даже такси: маленькое, серое, неустойчивое, непонятной марки. Оно напомнило ей машины ее первых приятелей, там, среди высоток Женневилье — разбитые «фиаты», «лады»… Она заерзала, усаживаясь поудобнее, и с дрожью счастья услышала скрип рессор.

Несмотря на все случившееся, на побег, на угрозу, на жестокость, она чувствовала себя счастливой. Где-то в глубине ее сознания бились слова, которые она никогда не рискнула бы произнести: «медовый месяц»…

Постепенно пейзаж вдоль дороги стал более мрачным. Черный, однообразный, траурный. Можно было подумать, что буря засыпала все вокруг пеплом, сгладив все выступы, покрыв холмы жесткой коркой.

— Что здесь случилось?

— Ничего особенного, — ответил Марк, не отрывая взгляда от окна. — Этна совсем рядом. Все эти скалы вулканического происхождения.

И тут она увидела его.

Вулкан. У самой кромки горизонта. Черная гора, словно заключающая в себе волшебство. Мрачная вершина, похожая на место, где собраны все пророчества и тайны. Сама не зная почему, теперь Хадиджа ощущала присутствие античности — древнейшая история еще трепетала здесь, рассылая вокруг себя символы и послания.

Она еще раз сказала себе, что Марк хочет завлечь Реверди на эту землю предков. Может быть, он хочет встретиться с ним на вершине вулкана, среди обжигающих газов? У него нет никаких шансов затащить его на эту высоту. Она подумала о море. Еще более абсурдно: именно эту среду и предпочитает Реверди. Город? Она уже представляла себе узкие черные переулки. Неужели он так хорошо знает все здешние закоулки, что сможет расставить ловушку для убийцы?

Она машинально нашарила в сумке мобильный телефон. Перед отъездом она тайком позвонила Солену, полицейскому с бесцветным лицом. Он попытался отговорить ее. Но по его тону она поняла, что Марк говорил правду: его адвокат сделал так, что они оба, и он, и она, теперь стали недосягаемы для любых расследований. Они располагали свободой перемещения.

Хадиджа обещала полицейскому, что по приезде сразу же вышлет ему по факсу адрес гостиницы. А Солен в ответ пообещал предупредить полицию города, чтобы сицилийцы были готовы к любой неожиданности. Но и тут она уловила подтекст в его голосе: у полиции Катании хватало своих дел.

Она все еще крутила в пальцах мобильный, когда они въехали в город.

Все ее веселье улетучилось.

А уже на следующий день она влюбилась. Влюбилась в свою комнату в маленькой старой гостинице, совершенно пустой, стоящей в тупике. Влюбилась в потертые узоры на шторах и покрывале, в вешалки для полотенец и в старинные медные краны. Она влюбилась в серые крыши, в крест над церковью, в спутниковые антенны, на которые могла смотреть из номера, облокотившись на кованый железный парапет балкона, похожий на орлиный коготь.

Она стала гулять по городу. Она ходила по улицам, по переулкам, по площадям, черным и теплым, словно еще таящим в себе очень древний, потухший огонь. Она полюбила эти тротуары — коричневые, неровные, словно испещренные ударами кузнечного молота, эти стены из темного песчаника, эти дворики, эти сады, окруженные остывшей лавой. Как ни странно, вулканический камень заострял все контрасты, подчеркивал каждую деталь. Казалось, здесь все было нарисовано разноцветными мелками на грифельной доске.

Хадиджу восхищала сицилийская жизнь, суета города, одновременно крикливого и приглушенного, бурлящего и уютного. Дымные площади, пропитанные запахами, доносившимися из будочек, где продавали хлеб, жаренное на вертеле мясо, пирожки с морепродуктами. Античные статуи, серые, изъеденные временем, шатающиеся на своих пьедесталах, вокруг которых со смехом бегали ребятишки. Серебристые плиты, блестевшие, как зеркало, под ливнями, которые время от времени обрушивались на город, но никогда не задерживались в нем надолго.

Да, Хадиджа определенно влюбилась в Катанию. Целыми днями она гуляла, забыв о своих страхах, не обращая внимания на сохраняющуюся угрозу Реверди, на постоянные отлучки Марка. Он часто оставлял ее одну, занимаясь чем-то непонятным для нее. Он взял напрокат машину и каждый день уезжал из города. Когда она расспрашивала его об этих поездках, он начинал говорить о наблюдении, о поисках, о защите. В глубине души Хадиджа смеялась над ним. Она наивно убеждала саму себя, что спокойно пересиживает здесь свой условный срок.

Ее привлекала даже скрытая жестокость Катании. Город занимал первое место в Италии по уровню преступности, в нем постоянно кого-то убивали, кого-то предостерегали, постоянно что-то случалось. Например, возле памятника Гарибальди нашли отрезанную голову. А в одном из баров северного Траппетто устроили настоящую резню.

Катания, город света и теней, была и городом мафии.

Так прошла неделя. Марк и Хадиджа регулярно посещали интернет-кафе — они намеренно не взяли с собой компьютеры. Они заходили на сайты французских газет. Они постоянно надеялись увидеть сообщение об аресте Жака Реверди. Или хотя бы какие-то связанные с ним новости. Но газеты хранили молчание. Судя по всему, расследование далеко не продвинулось.

С течением времени все это дело уходило в прошлое. Она уже не слушала свой автоответчик, не интересуясь новыми контрактами, о которых договаривалось ее агентство. Хадиджа отдалялась от самой себя. Она жила в каком-то подвешенном состоянии, и город играл в этом немаловажную роль. Это была неведомая болезнь, отодвигавшая ее от реальной жизни и от нее самой. Или выздоровление, во время которого все казалось ей неопределенным, не имеющим никакого значения.

Настоящая жизнь была здесь, в Катании. Здесь ее не покидало возбуждение, благодаря которому каждое мгновение, каждое ощущение накрепко впечатывалось в память, подобно тому, как сахарная глазурь застывала на завитках круассанов, подаваемых на завтрак. Каждое утро она усаживалась за столиком возле окна в кафе-мороженом, наслаждалась невероятно ароматным кофе и читала итальянские газеты, хотя и не понимала половины из написанного.

Ее занимали чрезвычайные происшествия, например, история с медсестрой из пригорода Катании, которую все считали святой, а она убила своего мужа кислотой. Читая об этом, она переставала искать ответы на постоянно мучившие ее вопросы; зачем она приехала сюда с Марком? Зачем живет с ним, не испытывая ни малейшей неясности, не ощущая ни малейшего внимания? Чего она добивается— помогает ему, искушает дьявола или просто набирает очки?

А он, какую игру он ведет?

А потом, в один прекрасный вечер, это произошло.

Нет, не вторжение Реверди. Еще нет. Но появление Марка в проеме двери, связывавшей их комнаты.

Уже четыре дня она не закрывала эту дверь. Уже четыре ночи она ждала, надеясь и в то же время боясь, что она откроется. Она уже предчувствовала, что это случится в этом древнем городе, полном оракулов, которые уже не ограничивались тем, что предсказывали события, а провоцировали их.

В городе, стоящем на краю судьбы, там, где тебе изменяет сознание, где решается твоя участь, где люди ставят на карту свое существование.

Не говоря ни слова, он подошел к ней. Они обнялись со странным ощущением уже изведанного, словно на протяжении этих недель, пока их губы хранили молчание, их тела вели диалог между собой. Хадиджа, как обычно, осталась сухой, но их тела слились, в буквальном смысле этого слова. Она ощущала мышцы, кости Марка, выступавшие под кожей. Ей представлялись пузыри лавы, бурлящей в пропастях на вершине Этны. Пот покрывал их тела, просачивался в каждую складку, в каждое отверстие. Ее бедра увлажнились, ее влагалище открылось, словно кратер. Она смочила пальцы слюной и просунула их во влагалище. Индийский ожог превратился в горящую лаву.