Черная линия - Гранже Жан-Кристоф. Страница 38

Вместе со спокойствием к нему возвращалась ясность мысли. Он опустил пальцы в ледяную воду, потом провел рукой по лицу и после этого смог взглянуть правде в глаза.

Злился он на самого себя.

Зачем лгать себе? Его влекло к Хадидже. Как влекло бы любого мужчину, увидевшего такую красоту. Но если любой другой попытал бы счастья, то он украл ее фотографию, чтобы послать серийному убийце. Так уж он устроен…

Вот такова была его правда.

Он не любит любовь: он любит смерть.

Образ Софи сразу прогнал эти мысли. Он проклят, он знает это. И горе тому или той, кто подойдет к нему слишком близко. Он уже получил доказательства этого. Дважды. Вот почему ему следовало держаться подальше от любви. И даже от дружбы. Марк Дюпейра, сорок четыре года, ни жены, ни детей. Простой охотник за преступлениями, неспособный существовать рядом с кем бы то ни было.

Он снова двинулся в путь. Злоба уступила место разочарованию. Авеню Опера ничего не изменила. Длинная, широкая, пустынная улица, еще более пустынная от того, что витрины сувенирных лавок закрыты и кажутся принадлежащими к другой цивилизации.

Подходя к Пале-Гарнье, он решил держаться подальше от вызывающе ярких огней и повернул на улицу Шоссе-д'Антен, совершенно черную, по которой бродили несколько одиноких проституток, словно заблудившихся в жизни. В конце концов он дошел пешком до холма Девятого округа, возвышавшегося над церковью Святой Троицы.

В его мозгу постепенно формировалась грандиозная черная идея…

Спустя четверть часа он вошел в свою квартиру. Он не сразу зажег свет. Он увидел карты Юго-Восточной Азии, свою сумку, которую так и не сложил до конца. И главное, свой ноутбук — его открытая крышка поблескивала в полумраке.

Вот он, момент истины. Он не держит зла на Хадиджу.

Как и на самого себя или на свою опасную стратегию.

Он просто раздражен, раздосадован, сражен неудачей.

Он не получил электронного послания от Жака Реверди.

Он ждал уже неделю и уже утратил всякую надежду. Каждый день он проверял свой почтовый ящик в ближайших интернет-кафе: ни одного письма. Реверди бросил Элизабет. Он отказался от их затеи.

Он словно услышал собственный голос, сказавший Хадидже час назад: «Я должен уехать». Это неправда. Никто его не позвал. Он тысячу раз представлял себе, как уезжает. Но ему не написали. Ни одного знака. Ребенок, которого оставили вместе с чемоданом на перроне вокзала.

По-прежнему стоя на пороге, он почувствовал, как по его нервам пробежал электрический разряд. Непреодолимое желание проверить почтовый ящик Элизабет. Может быть, сегодня вечером…

Глупости: он уже проверял его по дороге к Венсану, в восемь часов, в интернет-кафе на бульваре Сен-Жермен. И с того времени ничего произойти не могло: в Канаре еще только-только наступало утро. Однако нервозность не проходила, все тело словно горело.

Но куда пойти в такое время? Сейчас три часа утра. Он снова посмотрел на свой компьютер. Он дал себе слово никогда не пользоваться ни своим собственным «Макинтошем», ни своей телефонной линией. Нельзя, чтобы между Марком Дюпейра и Жаком Реверди устанавливалась прямая связь, никогда, ни единого раза.

Но в эту ночь искушение было слишком велико.

Он решился на полумеру: воспользоваться своей телефонной линией и новым ноутбуком — ноутбуком Элизабет.

Всего одна минута, и на экране высветилась приветственная надпись.

Марк вошел в электронную почту и ввел пароль Элизабет. Внезапно кислый привкус тревоги во рту усилился. Он шел на ненужный риск И все из-за расшалившихся нервов! Он схватился было за мышку, чтобы прервать операцию, пока не установилось соединение, и в этот момент словно получил удар под дых. Он больше не мог дышать.

Он получил письмо.

Неизвестный отправитель « [email protected]». Вполне понятный код: «sng» — это «sang», кровь. А «кровь» — это Реверди.

Его руки дрожали, пока он открывал письмо. А когда прочел, его бросило в жар.

«Сейчас. Куала-Лумпур».

Путешествие

32

Марк миновал зону беспошлинной торговли терминала 2Д аэропорта «Руасси-Шарль де Голль». Сигареты, бутылки со спиртным, сладости: товары высились штабелями, словно тут готовились к осаде. Он увидел другие лавки, преодолел волны ароматов, прошел мимо шикарных нарядов, высокотехнологичного оборудования, никчемных безделушек. Избыток предметов потребления в чересчур ярко освещенном помещении, где загроможденные витрины призывают вас покупать и покупать до безумия, как будто вы делаете это в последний раз.

Он устроился в зале вылета, тихонько барабаня пальцами по сумке с ноутбуком. Чтобы окончательно решиться на отъезд, ему потребовалось два дня. После получения письма от Реверди и вызванного им возбуждения он мгновенно протрезвел и начал всерьез обдумывать все «за» и «против», связанные с путешествием. Он думал все воскресенье. Порой его начинало колотить от страха, и он был готов отказаться от своей затеи. Через мгновение он ощущал благодатное тепло — удовлетворение от того, что ему удалось заманить в ловушку опасного убийцу. По сути дела, чем он рисковал?

Его беспокоил выбор первого направления. Почему Малайзия? Уж не собирается ли Реверди попросить Элизабет, чтобы она навестила его в Канарской тюрьме? Невозможно: это не входит в правила игры. Речь идет скорее о том, чтобы шаг за шагом отследить истину, но в обратном направлении, начиная с конца. С того места, где для Реверди все закончилось.

Постепенно он доберется до истоков.

Во вторник он наконец решился: он записался в лист ожидания на завтрашний рейс компании «Малайские авиалинии». Потом, в десять утра, он отважился послать первое электронное послание Реверди из ближайшего интернет-кафе. Он сообщил, что выезжает, но не указал ни точную дату прилета, ни номера рейса, то есть, даже не отдавая себе отчета, принял очередные меры предосторожности.

В последний день — двадцатого мая — он ждал ответа, но напрасно. Нет сомнения, он получит все указания в Куала-Лумпуре. Теперь он был уверен, что Реверди пошлет его на юго-запад страны, в Папан, туда, где его арестовали. В зале раздался голос стюардессы: объявили посадку.

Он с радостью увидел логотип «Малайские авиалинии», напомнивший ему о годах репортерской работы. Потом появились стюардессы, явно китаянки, их бледная кожа резко контрастировала с бирюзовыми платьями. Цвета, улыбки — во всем этом уже ощущался приятный, сладковатый вкус Азии. Марк забился в свое кресло возле иллюминатора и тут же почувствовал навалившуюся на него усталость. Давление на барабанные перепонки в момент взлета доконало его окончательно.

Самолет еще не набрал высоту, а он уже провалился в сон.

Когда он проснулся, все вокруг было неподвижным, словно подвешенным. В полумраке слышалось только жужжание системы поддержания давления и отдаленный шум двигателей. Марк осмотрелся. Пассажиры, завернувшиеся в одеяла, с повязками на глазах, напоминали чудовищные коконы. Марк провел рукой по лицу: он только что очнулся от ужасающего кошмара.

Извиняясь шепотом, он пробрался мимо соседей и отправился освежиться в туалет. Взглянул на себя в зеркало, а потом пробормотал: «д'Амико», «Прокофьев», «Лафонтен»… Сколько же времени ему не снился этот сон?

Марк знал, что на самом деле это не сон, а воспоминание.

Он вернулся на свое место и приготовился к встрече с собственной памятью.

1976 год — лицей имени Жана Лафонтена.

Марк только что поступил в экспериментальный класс, где ученики, помимо классического образования, получали еще и музыкальное. Подобно отказникам от военной службы по религиозно-этическим соображениям, они сказали «нет» физике и географии в пользу гармонии и контрапункта. Еще одно отличие — в большинстве своем это были мальчики, хотя лицей имени Лафонтена вообще-то считался учебным заведением для девочек. Кроме того, эти мальчики были бедными. Все это выделяло их из девичьей общины, занимавшей красивое здание в Шестнадцатом округе. В шестнадцать лет Марк уже понял, что его дорога к степени бакалавра будет похожа на пребывание в карантине, где придется отказаться от любых попыток заигрывания, — юные наследницы крупных состояний относились к нему и к ему подобным как к нищим, осмелившимся переступить порог их дворца.