Империя волков - Гранже Жан-Кристоф. Страница 1

Жан-Кристоф Гранже

Империя волков

Часть I

1

– Красный.

Анна Геймз чувствовала растущее беспокойство.

Тест не представлял для нее никакой опасности, но мысль о том, что в эту минуту кто-то может что-то прочесть в ее мозгах, вселяла неосознанную, но глубокую тревогу.

– Синий.

Она лежала на оцинкованном столе, в центре погруженной в полумрак комнаты. Голова ее покоилась внутри белой трубы томографа. Прямо над ее лицом было укреплено зеркало, на которое проецировались маленькие квадратики. Анна должна была просто называть вслух цвета.

– Желтый.

Через капельницу в левую руку поступала разведенная в воде контрастная жидкость, позволявшая врачу фиксировать приливы крови к мозгу.

Один цвет сменял другой. Зеленый. Оранжевый. Розовый… Потом зеркало потухло.

Анна лежала неподвижно, вытянув руки вдоль тела, как в саркофаге. В нескольких метрах слева она различала размытый силуэт стеклянной кабины, где находились Эрик Акерманн и ее муж Лоран.

Анна представляла, как они отслеживают на экранах деятельность нейронов ее мозга, и чувствовала себя объектом слежки. Как будто грабители влезли ей в башку и вот-вот изнасилуют.

В наушнике раздался голос Акерманна:

– Очень хорошо, Анна. Теперь квадратики оживут. Ты должна будешь просто описывать их движения, используя в каждом случае всего одно слово: вправо, влево, вверх, вниз…

Геометрические фигуры тут же ожили, складываясь в изящную текучую разноцветную мозаику, похожую на аквариум с крошечными рыбками. Анна сказала в микрофон:

– Вправо.

Квадратики сместились к верхней границе рамки.

– Вверх.

Так продолжалось несколько минут. Анна произносила слова медленно и монотонно, пребывая во власти оцепенения.

Жар, исходивший от зеркала, еще больше притуплял чувства.

Скоро она соскользнет в сон.

– Так, замечательно. – Голос Акерманна в наушнике вернул Анну к реальности. – Теперь я прокручу тебе историю, рассказанную на разные лады. Слушай каждую интерпретацию очень внимательно.

– Что я должна говорить?

– Ничего! Ни слова. Просто слушай.

Через несколько секунд зазвучал женский голос. Текст произносился на иностранном языке, судя по звучанию – восточном.

Короткая пауза. И снова та же история, теперь – по-французски, но без соблюдения каких бы то ни было правил: глаголы употреблены в неопределенной форме, артикли не согласованы…

Анна попыталась разобраться в этом нелепо-нескладном языке, но зазвучала следующая версия. Какие-то дикие, бессмысленные слова вплетались во фразы… Что все это значит?

Внезапная тишина почти оглушила Анну, еще глубже вдавив ее во тьму тесной трубы томографа.

И снова Акерманн:

– Следующий тест… Ты слышишь название страны и сразу же называешь столицу.

Анна хотела ответить, что поняла, но в наушнике уже звучало первое название:

– Швеция.

Она мгновенно ответила:

– Стокгольм.

– Венесуэла.

– Каракас.

– Новая Зеландия.

– Окленд. Нет: Веллингтон.

– Сенегал.

– Дакар.

Названия городов всплывали в памяти автоматически, но Анна была довольна своими результатами: значит, ее память не совсем утрачена. Но что видят на экранах Акерманн и Лоран? Какие зоны ее мозга активируются?

– Последний тест, – объявил невропатолог. – Перед тобой появляются лица людей, и ты их называешь по именам – громко и максимально быстро.

Она где-то читала, что самый простой знак – слово, жест, визуальная деталь – может стать спусковым механизмом фобии, тем, что психиатры называют тревожным, сигналом. В ее случае таким «звоночком» стало слово «лицо». Анна задыхалась, в желудке начались спазмы, руки-ноги одеревенели, в горле саднило…

На зеркале возник черно-белый портрет женщины. Белокурые локоны, надутые губки, родинка на верхней губе. Это легко:

– Мэрилин Монро.

Фотографию сменила гравюра. Угрюмый взгляд, квадратная челюсть, волнистые волосы:

– Бетховен.

Круглое, гладкое, как бонбоньерка, лицо, узкие, в лучиках морщин, глаза:

– Мао Цзэдун.

Анна удивлялась легкости узнавания. Новые лица: Майкл Джексон, Джоконда, Альберт Эйнштейн… Она словно смотрела на проблески «волшебного» фонаря. И отвечала уверенно, без задержки. Волнение отступало.

Но внезапно произошел сбой: мужчина лет сорока, моложавый, глаза навыкате. Белокурые волосы и светлые брови подчеркивали юношески застенчивое выражение лица.

Страх электрической волной прокатился по телу, причиняя ей почти физическую боль. Лицо на портрете было чем-то знакомо, но никакое имя, никакое четкое воспоминание с ним не связывалось. Ее память превратилась в черный туннель. Где она видела это лицо? Он актер? Или певец? Или просто случайный встречный? На зеркале появилась фотография человека в круглых очках, теперь в полный рост. Анна произнесла пересохшими губами:

– Джон Леннон.

Леннона сменил Че Гевара, но Анна произнесла:

– Эрик, подожди!

Калейдоскоп продолжал крутиться. Сверкнул кислотно-яркими красками автопортрет Ван Гога. Анна схватилась за микрофон:

– Прошу тебя, Эрик!

Изображение застыло. Анна ощущала, что свет и тепло, исходящие от зеркала-экрана, отражаются от ее кожи. Выдержав паузу, Акерманн спросил:

– Что такое?

– Человек, которого я не узнала, кто он?

Врач не ответил. На зеркальной поверхности заблестели разноцветные глаза Дэвида Боуи. Анна приподнялась и произнесла чуть громче:

– Эрик, я задала тебе вопрос: кто это был?

Экран погас. Глаза мгновенно привыкли к темноте. Анна поймала в стекле потухшего прямоугольника свое отражение: бледная как смерть, осунувшаяся. Лицо покойницы.

Акерманн наконец ответил:

– Это был Лоран, Анна. Лоран Геймз, твой муж.

2

– Когда начались эти провалы в памяти?

Анна не ответила. Было около полудня: ее тестировали все утро. Рентген, сканирование, ЯМР [1] и, наконец, исследование в трубе томографа… Она чувствовала себя опустошенной, обессилевшей, потерянной. И вид этого кабинета не улучшал ее самоощущения: узкая, без окон, комната, слишком ярко освещенная; повсюду на стальных стеллажах и навалом на полу – папки, заведенные на пациентов. На стенах – гравюры, изображающие обнаженный мозг и бритые головы, разрисованные пунктирными линиями и напоминающие схему разделки мясных туш. Все, что ей сейчас было бы нужно, это…

Голос Эрика Акерманна прервал размышления Анны:

– Так сколько времени это продолжается?

– Больше месяца.

– Уточни, пожалуйста, ты помнишь, когда это случилось впервые?

Конечно, она помнила: как бы она могла забыть такое?

– Четвертого февраля. Утром. Я выходила из ванной. И столкнулась в коридоре с Лораном. Он собирался на работу. Улыбнулся мне. Я едва не подпрыгнула от изумления – не знала, кто этот человек!

– Ты его совершенно не узнала?

– В первую секунду – нет. Потом все встало на свои места, в голове прояснилось.

– Опиши мне точно, что ты почувствовала в то мгновение.

Анна едва заметно повела плечами, прикрытыми шарфом в черных и золотисто-коричневых тонах.

– Ощущение было странное, неуловимое. Как «дежа вю». Сбой длился всего мгновение, – Анна щелкнула пальцами, – а потом все наладилось.

– Что ты подумала в тот момент?

– Отнесла все на счет усталости.

Акерманн что-то записал в блокнот и задал следующий вопрос:

– Тем утром ты рассказала о случившемся Лорану?

– Нет. Я не придала этому значения.

– Когда произошел второй сбой?

– Неделю спустя. Потом они стали повторяться.

– И всегда были связаны с Лораном?

– Да.

– Но ты каждый раз все-таки узнавала его?