Прорывая мрак времён (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 36

— Пришлось всё бросить, — с наигранной серьёзностью кивнул Улярик. Наспех попрощался в мобильный, и положил его на панель.

— Зачем? — подыграла, изучая реакцию. — Думаешь, помогу ящики таскать вместо кино?

— Да! — хохотнул он. — Так что выбирай: кино, — поморщился, — или, — протянул загадочно, — проверка товара по накладным!

— Такой выбор, — воодушевилась, подхватив хорошее настроение Улярика. — Сразу и не решить! — Уместилась на переднем сидении: — Придётся задать пару наводящих вопросов…

Олафсен улыбнулся и плавно вырулил на дорогу:

— Если ты не налоговый инспектор или ревизор, — продолжал тем же шутливым тоном, — спрашивай!

— Я хуже, — отмахнулась и выдержала паузу: — Знаешь такую поговорку: «Не всё то золото, что блестит».

Улярик скривился:

— Хм… ты учитель, и я попал на экзамен?

— Скорее практикантка и на стажировке…

— Так и думал, что с тобой не соскучиться, — рассмеялся Олафсен. — Да, уважаемая практикантка. Что-то слышал подобное. Статистический опрос проводите?

Мотнула головой:

— Не совсем… — посерьезнела: — Ты, как и многие, бросаешься на мишуру. Видишь оболочку, пропуская сущность. Если приглядишься, откроется нечто большее…

Улярик посматривал с озадаченным выражением лица. Чёрт! Неужели не понятно?

— Это я о Светлане, — нетерпеливо пояснила. Улярик нахмурился. Катя выдохнула: — Давно знакомы?

— Зачем это? — бармен недоумевал ещё больше.

Господи! Как сложно-то… Прям, тайна мирская! Расскажи — и земля взорвется.

— Трудно ответить? Хорошо, — отмахнулась с дельным безразличием, — спрошу у Светы!

Негодование забурлило против воли — безмолвие добавляло масла в огонь. Да! Лезла не в своё дело. Плевать! Узнать бы подробности. Как никса попала к Олафсену? Понять, что о ней думал.

— Пару месяцев назад, — Улярик нарушил молчание. — Был сильный дождь. Грохотало как никогда. В баре, ясно дело, пусто. В такую погоду кто на улицу выйдёт? Проверял счёта с накладными у себя в кабинете. Услышал звук разбившегося стекла. Схватил биту на случай, если вор… Выбежал в зал, а там она — Светлана, — Олафсен стиснул баранку сильнее, на лице ожесточенная решимость. — Представляешь: полуголая, трясется, как осиновый лист, зуб на зуб не попадаёт. Меня, ясное дело, сначала злость разобрала. Как так, в окно влезла?! Но потом… в глаза посмотрел, — Улярик передёрнул плечами, — жалко стало. Да и сейчас, ты же видела, какие они у неё? Жалостливые, печальные, вечно на мокром месте… Не по мне, — покачал головой, — женские слёзы… В общем, окно законопатил, её пристроил в каморке, другого жилья пока нет. Когда переехал в Кренсберг, все деньги в бар вложил. Сам в нём живу. Откуда взялась, так и не сказала. Пришлось работу дать. Куда обузу тащить? Глупец, знаю. Нужно было прогнать, что мне до чужих проблем?

Катя смотрела на Улярика. Потрясающе! Другой бы вызвал полицию или сам отвез.

— И, правда, глупец, — рассмеялась от души. — Боишься показать: в тебе остались человеческие качества. — Олафсен метнул растерянный взгляд, брови сошлись на переносице. Серьезен — ни намека на улыбку. Катя перестала хохотать и коснулась широкого плеча: — Гуманность — не болезнь и не порок. Это дар! И ты им обладаешь… Надо поговорить со Светланой.

— Зачем? — ужаснулся Улярик.

— Ты этого не делаешь…

— Катья, я уже привыкаю к твоим причудам…

— Не надо, — поспешно отвернулась к окну. За стеклом мелькали невысокие здания, рекламные щиты. И без того серый город совсем приуныл, под стать упавшему настроению. — Они не по тебе, поверь! — голос звучал твёрдо, чуть грубовато. — Между нами ничего быть не может.

Некоторое время ехали в гнетущем молчании. Только шумное дыхание бармена нарушало тишину. Казалось, от напряжения даже воздух раскалился.

— Почему отталкиваешь? — нарушил безмолвие вкрадчиво Олафсен.

Мерзкий холодок пробежал по спине. Чего не хотелось — перехода на собственные отношения и эмоции. Щекотливая ситуация, неприятные вопросы. Против воли сжимаешься в комок, на шее словно удавка стягивается.

— Я не для тебя, — выдохнула устало и повернулась. Улярик следя за дорогой, бросал вопрошающие взгляды. Низко получается. Лезла в чужие жизни, а когда затронули личное — скуксилась. Хочешь помочь, нужно расставить все точки на «и». — Понимаю, возможно, звучит глупо и смешно, но это так. Скоро узнаешь, почему. Ночью, когда привез домой, — на секунду прикрыла глаза, — я не тебя целовала.

— А кого?

Катя нервно заёрзала:

— Прости…

Улярик совсем поник.

Несколько напряженных затянутых минут и, вильнув на очередном повороте, затормозил у бара. Волнение не отпускало — Катя ждала вердикта Улярика.

— Пошли, — бросил, вылезая. Голос прозвучал как хлопок в мертвецкой тишине.

На сердце всё ещё тяжесть, хотя в душе затеплилась крошечная надежда — может, получится образумить? В конце, концов, что теряешь? Чутьё ведь неспроста толкает на поступок — соединить существ, с которыми, вероятно, больше не встретится. У них своя судьба и дорога. Но попробовать стоит…

Катя проследовала за Олафсеном в бар с чёрного хода. Пересекла зал, прошла мимо барной стойки. Улярик остановился у затёмненного коридора. Прислонился к стене и кивнул на дверь:

— Это комната Светланы. Всё равно не понимаю, — не то стон, не то молитва сорвалась с его губ, — что хочешь от неё и меня.

Мда… Когда сознание частично блокировано, а узкие рамки вмещают только примитивные инстинкты: хочу — не хочу, сложно уяснить очевидное. Катя приблизилась, заглядывая в печальные светлые глаза:

— Если бы могла, стёрла из твоей памяти всё, что со мной связано. Я — ненужная информация… — Длинные руки поймали в кольцо — Олафсен притянул за талию. Катя уперлась ладонями в грудь — мужское сердце забилось сильнее. — Чёрт! — вырвалась из объятий и отступила к стене напротив: — В вашем городе подхватила болячку — вирус правды и совести. Ненавижу себя за это.

Улярик выглядел, как побитый пёс. Эмоции и желания определить легко, словно с чистого листа бумаги — бери и читай: по выражению лица, позе, жестам, запаху. Олафсена не остановят слова. Недосягаемое — притягательно.

— Прости! — сглотнула пересохшим горлом. — Я бы хотела со Светой поговорить наедине.

В потухших глазах Улярика застыло: для чего всё это? Оставь, как есть…

— Оставлю, — ответила на молчаливый вопрос, — потом ещё и поблагодаришь.

Правда, если вспомнит… Подошла к двери и постучала:

— Светлана, это Катя, — позади раздался шумный выдох. Бросила взгляд через плечо — Олафсен поплелся в зал. Ударила по деревянному косяку сильнее: — Нужно поговорить. Знаю, ты дома. Слышу биение твоего сердца.

По ту сторону всхлипнуло и прошелестело. Едва слышная поступь приближалась, усиливался запах тины. Легкое позвякивание отворяемого замка — и дверь с тихим скрипом приоткрылась. В маленькую щель на уровне цепочки выглянула Света:

— Что надо? — бросила недружелюбно.

Катя растерялась:

— Поговорить.

— О чём? — негодование ундины сквозило в каждом слове.

— Впустишь, скажу, — нашлась быстро.

Никса стрельнула глазами мимо. Катя обернулась — Улярик, облокотившись на столешницу, уткнулся лицом в ладони. Умереть и не встать! Расстроенный вид Олафсена не скрыть, и невозможно оправдать.

— Да, это он, — нехотя признала очевидное и вновь уставилась на Свету: — Я приехала с ним…

Дверь захлопнулась, едва не прищемив нос. Катя отшатнулась. Ничего себе?! Неужели ошиблась и с ундиной бессмысленно говорить — у неё своё на уме… Шок не проходил. Вот так номер! Пришла помочь, а кому это нужно? От негодования зудели руки — выбить дверь, схватить никсу и встряхнуть, как следует! Блин, а чего взбесилась-то? Наоборот, подтверждение — Светка любит Улярика, вот и психует. Приревновала. Злость всё равно подкатила волной — не для себя старалась, а встретила такую реакцию. Что за чушь?! Размахнулась… Металлическая цепочка зазвенела, и дверь распахнулась.