Я спас СССР! том 1 (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 33

И тут двери открываются, друзья и родственники Маршака, под траурную музыку, вносят гроб с телом на своих плечах. Позади гроба идут министр культуры Фурцева, член Президиума ЦК по идеологии Суслов, и другие ответственные товарищи. Но постамент занят. Моргуновым. Немая сцена. Занавес.

А потом мы еще удивляемся, а чего же это советская власть так жестко к «творцам»? Почему посадили поэтов Синявского и Даниэля? Почему Хрущев орет матом на художников и скульпторов? Не только от собственного бескультурья и злобы. А потому, что постоянно провоцировали, тестировали границу дозволенного… Да и просто глупостей тоже было много.

«…Я недавно, ев тушенку, вспоминал про ЕВТУШЕНКУ…» — писатели смеются, лупят друг друга по спинам. Атмосфера становится совсем разудалая. Сейчас частушки начнут читать и плясать.

— Леш, может пойдем? — робко спрашивает Вика, доедая жульен.

— Я тут прикупил бутылочку Саперави — аккуратно начинаю я — Придумал к ней интересную закуску…

— К чему ты ведешь?

— Друг уехал к родителям, оставил ключи от комнаты… Может там продолжим?

Видно, что Вика слегка опьянела. Раскраснелась, глаза блестят. Мы же так толком и не поели. Зато бутылку шампанского, если вычесть два бокала Шолохова и Стюарт — выдули.

— А поехали! — девушка мне ласково улыбается — Я только носик припудрю. Где здесь туалет?

Очень вовремя подходит официантка, показывает ей дорогу. Я прошу тем временем счет. Поели скромно, на четыре с небольшим рубля. Дороже войти в ЦДЛ. Пока я рассчитываюсь, за стол присаживается плотный мужик в светлом костюме. Маленькие черные глаза на меня внимательно смотрят. Черты лица невнятные — слабый подбородок, дряблые щеки… Я даже не могу понять его возраст.

— Вы не ошиблись адресом? — резко интересуюсь я.

— Петр Николаевич, можно просто Петр — представляется мужик — Видел тебя с Шолоховым.

— И?

— По ЦДЛ слухи ходят… О новом гении. Тебя в правлении с этой красавицей видели — Петр Николаевич кивает в сторону туалета, куда ушла Вика.

— Я все еще не понимаю предмета нашего разговора.

— Предмет прост. Я работаю журналистом-сдельником в нескольких изданиях. Литературная газета, Роман-газета, веду раздел в Советской России про новинки, еще несколько изданий, в том числе журналы.

— Так, так, так… — я начинаю догонять.

Конечно, рынок платных рецензий есть и в СССР. Просто он подпольный, и находится под идеологическим прессом. «Услугой» этой еще в Древнем Риме грешили, а уж к 20-му веку она и вовсе расцвела пышным цветом, перестав за грех считаться. И многие знаменитые русские литераторы этим не гнушались, далеко не всем им была присуща принципиальность Белинского или щепетильность Писарева. Помнится, читал где-то, как Мережковский, узнав, что Георгий Иванов написал хвалебную рецензию исключительно из-за денег, сказал ему: «А, другое дело! Из подлости можно, а то я испугался, что у вас вкус испортился».

Так что выясняется, и сейчас в Союзе этим вовсю грешат. Раскрутиться за деньги можно. Если знать правильных людей. А чуть позже ушлые журналисты и подходящее название для этой платной услуги придумают — «джинса».

— Расценочки мои знаете? — продолжает Петр Николаевич — Интервью — полтинничек. Рецензия до 3 тысяч знаков — чирик. Упоминание в развернутой статье — пять рублей.

Ни хрена себе цены! А «джинса»-то, оказывается, очень прибыльное дело.

— Гарантии?

— А какие нужны гарантии? — удивляется журналист — Меня тут все знают, многие пользуются услугами.

— И Шолохов?

— Этот нет — Петр Николаевич смеется — Миша — птица высокого полета. Ему без необходимости. Половина отдела пропаганды ЦК на него работает, сейчас двигают за рубежом на Нобелевку по литературе. Хватит им пастернаков награждать, нужен наш, советский!

В принципе, лишний пиар мне бы не помешал, особенно на момент моего восхождения на советский литературный Олимп. И не сказать, что я принципиальный противник платного пиара — за такой хороший роман мне и самому не стыдно. Но ведь сдадут потом, суки! Не «Петя», нет. На провокатора "сдельник" не похож. Этот делец если только по пьяни или из тщеславия кому-то из друзей проболтается. Просто найдется какой-нибудь "Вася", который решит талантливого парня сразу притопить, пока тот высоко не взлетел, да еще и нагадить исподтишка, чужими руками его высоким покровителям — Федину и Шолохову. Вот он-то и подтвердит в ЦК или Фурцевой, что лично видел, как я «Пете» в ЦДЛ деньги передавал. А такой позор и последующая травля — это жирный крест на всей моей будущей карьере.

Так что нет, не поведусь я на Петино предложение, но и посылать его сразу тоже не буду. Проявлю-ка я разумную осторожность. Зачем мне ссориться с такой полезной сволочью, а вдруг он еще пригодится?

— Спасибо за интересное предложение, Петр Николаевич. Я обязательно над ним подумаю. Телефончик мне свой черканите, чтобы я знал, как вас найти.

— Хорошо — делец от литературы достал блокнот, ручку и быстро написал свой телефон.

А уже через пять минут Петр Николаевич сидел за другим столом и с деловым видом вел переговоры со следующим потенциальным клиентом. Похоже, у него сегодня здесь «чес».

Спустя еще пять минут, появилась подкрасившаяся Вика и мы направились к выходу. Тут очень удачно подвернулся частник — черная Волга. За два рубля водитель доставил нас к общежитию.

К финалу нашего свидания я тщательно подготовился. Взял у кастелянши свежий комплект постельного белья, застелил. Повесил на настольную лампу Лебинзона красный полупрозрачный шарфик. Пришлось одолжиться у девочек в общаге. Накрыл на столе небольшой «натюрморт» — сыр, хлеб, колбаса, овощи, вино с бокалами. Все это в целом создало некоторую интимную атмосферу.

— А зачем на столе спиртовка? — удивилась Вика, присаживаясь на краешек кровати.

— А вот зачем.

Я достал железную кастрюльку, поставил на спиртовку. Зажег. Покидал кусочки Костромского в кастрюлю. Пока сыр плавился, открыл Саперави, разлил по бокалам. Мы выпили и я включил проигрыватель с пластинками. За них пришлось доплатить жадному Лебинзону еще 50 копеек. Эмилио Туэро запел знаменитое Bésame mucho. «Целуй меня крепче». Очень романтичная песня.

— Берешь вилку — я взял Вику за запястье, почувствовал как между нами потек какой-то «ток» — Нанизываешь колбаску или вот этот кусочек бородинского хлеба. И окунаешь в кипящий сыр.

— Ой как вкусно! — девушка съела желтый, шипящий комок — Что это??

— Фондю. Швейцарское национальное блюдо.

Мы пьем вино, доедаем фондю. Я рассказывают несколько анекдотов. Вика смеется, закинув голову. Чуть не схожу с ума от ее шеи. Мы целуемся.

Я начинаю касаться её через платье. Руки скользят вниз и Вика стонет, крепко сжимая меня руками. Действую на инстинктивном уровне. Поцелуи становятся все более наглым, руки чувствуют свободу… и я запускаю правую ей под бюстгальтер, впервые за всё время, трогая грудь.

Боже, там было так хорошо, так тепло и упруго. Расстегиваю сзади платье, задираю подол. Поцелуи становятся иступленнее. Дело доходит до первой базы. Снимаю бюстгальтер. Крючки легко сдаются и я целю малюсенькие розовые соски девушки. Еще один женский стон. Мы падаем в постель. Я добираюсь до бедер, стаскиваю платье, потом трусики. Вторая база.

Нащупав между ног небольшой треугольник волос, чувствую, что Вика взмокла от желания. Я дотрагиваюсь средним пальцем до лобка и дальше, к самому сокровенному. Девушка тихонько стонет в оргазме. Я же стаскиваю с себя рубашку, брюки и трусы, и вот я уже между её ног и, наконец, внутри. Как давно я уже не делал этого, и это казалось столь приятным, да что там, просто чудесным, что я подходил все ближе и ближе к победному концу. Полчаса и содрогаясь, мы вместе финишируем.

— Мне никогда не было так хорошо — признается Вика спустя пару минут.

— Мне тоже — сердце внутри так и бьется. Дотягиваюсь до стола и выключаю спиртовку. Потом беру руку девушки и кладу себе на грудь.