Твое имя - Платунова Анна. Страница 37

Вышла, а у самой сердце трепещет. Никого… Рекруты спят под навесом, костер прогорел. Утренняя прохлада разлилась в воздухе. Любава поежилась — дурочка, зря только платье надела! — и зашагала по тропинке. Старалась гордо спину держать, а у самой внутри все дрожит. Ну как же… Он ведь говорил…

Лейрас догнал ее за поворотом тропинки. Торопился, так что волосы, обычно идеально уложенные, разметались. Протянул букетик полевых цветов. Любаве никто раньше цветов не дарил, и сама она привыкла делить растения не на красивые и некрасивые, а на полезные и неполезные. Эти все оказались неполезные. Но это ведь совсем неважно…

— Прогуляемся теперь? — спросил Лер.

Любава кивнула. Далеко не ушли, облюбовали лужайку. Ветка старого дуба опускалась на нее почти параллельно земле, здесь и расположились. Любава продрогла в новом легком платье: зря не послушалась, куртку не взяла. Лейрас, увидев, что она покрылась мурашками, предложил ей плащ.

И вновь накатило смущение. Любава не решалась поднять глаза, теребила в руках край плаща, отороченный серебряной каймой.

— Какая ты застенчивая, сладкая. Неужели рядом с парнем никогда не сидела?

Не сидела, это он верно угадал. Жили они уединенно, и с молодыми ребятами Любава виделась только мельком, в деревне. Они здоровались, улыбались, шутили беззлобно, а один, сын лавочника, конфетками ее угощал, но вот так, совсем близко, так что тепло тела чувствуется, — еще никогда.

— Я ведь нравлюсь тебе?

Любава быстро подняла глаза. Как же ты можешь не нравиться, когда словно со страниц сказки сошел? Она раньше и не думала, что такие в реальной жизни есть.

— Поцелуешь меня?

Любава не знала, что ответить. Поцеловать? Вот так сразу? Но она почти его не знает… А что он про столицу говорил? Сейчас уже не говорит почему-то. Нет, ей не столица была нужна, а то, что Лер откроет ей сердце. Скажет, что увидел и понял: она ему милее всех благородных девушек.

Практичность, разум и весь ее жизненный опыт кричали Любаве, что в настоящей жизни благородные не влюбляются в селянок, да так, что готовы на них жениться. Но она рада была обмануться, поверить в волшебство хоть на миг. Лер это понял, усмехнулся.

— Мы с тобой будем жить долго и счастливо, сладкая, — сказал он. — Ты одна такая на всем белом свете.

Будь Любава чуть более опытной и искушенной, она бы непременно услышала иронию в его голосе. Но Любава оказалась наивнее даже обычных деревенских девушек, ведь она долгие годы жила посреди леса со стареньким учителем и об отношениях между мужчиной и женщиной могла только догадываться.

— Правда? — спросила она.

— Ага…

Он приподнял ее лицо за подбородок, коснулся ее губ большим пальцем. В глазах Лера застыло странное выражение. Любава не знала, как смотрят на любимых, но этот взгляд не был похож на взгляд любящего человека. Он будто бы оценивал ее, чуть сузив глаза.

А потом без предупреждения впился в рот поцелуем. Жадный язык беззастенчиво проникал все глубже, так что Любава не могла вздохнуть. Она не смогла ответить на такой поцелуй — просто не умела, да и растерялась. Отпустил. Она ошарашенно глотала воздух, ухватившись за потрескавшуюся кору старого дуба.

— Нет… Не надо так… — только и смогла сказать.

— Разве ты не этого хотела, сладкая?

Его губы стали алыми, припухли. Любава прислушалась к себе: этого ли она хотела? И поняла: нет, точно нет. Ей казалось, что на утренней прогулке они оба станут смущаться, говорить глупости и смеяться, чтобы сгладить оплошность. Возьмутся за руки. А потом поцелуются, конечно. Она разрешит. Но этот поцелуй окажется мягким и нежным. Не таким…

Любава, конечно, неопытна и наивна, но полной дурой она не была. Человек, сидящий перед ней, вовсе не тот милый и славный юноша, каким она успела его вообразить. Он твердо знал, что делает, и позвал ее в лес вовсе не для того, чтобы беседы беседовать и слушать пение птичек.

— Нет, — ответила она на вопрос. — Мне надо идти.

Но Лейрас будто не слышал. Прижал ее одной рукой, губами вновь нашел ее губы. Другая рука шарила под плащом, исследуя изгибы девичьего тела.

Ей ничего другого не оставалось, как вцепиться в его запястья, обжигая, вытягивая жизненную силу. Она не хотела причинить вред, только напугать, и это удалось. Лер оттолкнул ее от себя. Лицо исказилось от злости и негодования.

— Ах ты, мерзкая пакость!

Любава вскочила на ноги. Шмыгнула носом. Стало ужасно обидно: никто еще не называл ее пакостью. За что он с ней так? Хотела его в ответ уколоть, но не нашла подходящих слов.

— Мне еще никто не отказывал! Кем ты себя возомнила, грязная деревенская девчонка? Неужели всерьез думала, что наследник дома Айлири возьмет в жены такое жалкое создание?

В его словах сквозило столько злости, такое презрение отразилось на лице, что Любава не выдержала.

— То, что ты родился в семье благородных, еще не делает тебя лучше! Сам-то ты чего добился? А я скоро стану медикусом!

— Пфф, где вы, выродки, деньги на обучение найдете? Там деревенских свиней не принимают.

И Любава совершила страшную глупость — разрешила чувствам и обиде взять верх над разумом.

— Не твоя печаль! Но дедуля мне уже полную сумму собрал!

Выкрикнула и едва не зажала ладонью рот. Какая же она глупая! Зачем растрепала? И все же Лейрас, пусть и оказался отвратительным типом, вряд ли станет претендовать на их жалкие сбережения. Зачем ему? Он и так богат.

— Пошел ты… — прошептала Любава, развернулась и побежала по тропинке в сторону деревни.

Он не станет ее догонять: прикосновение некроманта надолго запоминается. Пусть только сунется.

Любава бежала и смахивала слезы с глаз. Глупая, глупая… И как только позволила себе очароваться?

Возможно, продолжи она путь в деревню, происшествие в лесу стало бы только ступенькой на пути к взрослению. Такие Лейрасы часто возникают на пути неопытных девушек. Оставляют зарубку на сердце, но нет худа без добра: ведь опыт, даже болезненный, полезен. Сколько таких наивных и юных плакали по ночам в подушку, прощаясь с иллюзиями. Это не смертельно. Это можно пережить и идти дальше, оглядываясь назад с пониманием и улыбкой.

Но Любава вернулась — продрогла без куртки. И почему не послушала дедулю и не надела сразу? Дедулю надо было слушаться…

Хотя, возможно, все в тот день было предопределено. Вернись она раньше или позже, ничего бы не изменилось. В любом случае она этого уже никогда не узнает…

Любава шагала по тропинке к дому, сжав губы. Однако с каждым шагом горечь таяла. Придумала тоже, прекрасный принц! Да она бы давно его раскусила, будь у нее возможность провести с ним чуть больше времени. Ерунда. Уже совсем скоро, этой осенью, она поступит в Академию, и начнется новая, интересная, по-настоящему волшебная жизнь.

Она еще не знала, что наступили последние минуты ее счастливой юности. Что все это, такое, казалось бы, привычное — изумрудные весенние листья, мягкая трава, покосившийся домик с перилами, на которых маленькая Любава когда-то вырезала свое имя, — совсем скоро останется в прошлой жизни. В той жизни, где возможны чудеса. Где все обязательно заканчивается хорошо…

Любава поднялась по ступенькам крыльца, и вдруг под ноги ей бросился какой-то лохматый комок. Пискнул, отталкивая прочь. Их домовенок, который всегда прятался и не показывался на глаза, теперь почему-то осмелел.

— Эй, Соседушко, не шали! — прикрикнула на него Любава, едва удержавшись на ногах.

Потянула ручку, переступила порог дома. И остолбенела.

Склянки, реторты, флаконы с настоями и порошками оказались раскиданы по всему полу. Полки, стол и стулья перевернуты, будто по комнате пронесся ураган. Исписанные листы устилают пол. Книги, бесценные книги, которые сделались за эти годы верными, хоть и безмолвными друзьями Любавы, валяются обезображенные, будто раздетые — лишенные обложек.

Взгляд бездумно скользил по предметам, а разум не успевал воспринимать происходящее. Рекруты зачем-то собрались в доме. И Лер с ними. Смотрит на Любаву, искривив рот в презрительной усмешке… Сундучок, их сундучок с заветными монетами, отложенными на обучение, стоит с оторванной крышкой. А рядом с ним на коленях дедуля. И к горлу дедули тот, кого называли Глуздом, прижимает нож.