Воевали мы честно (История 31-го Отдельного Гвардейского тяжелого танкового полка прорыва. 1942 - Колбасов Николай Петрович. Страница 21

Незадолго до этого с переднего края пришел экипаж одного из танков. Танкисты доложили, что их машина подбита и сгорела. Через некоторое время мы узнали от экипажа другого танка, что машина просто стоит на нейтральной полосе без движения. Мы сначала передали в штаб, что машина сгорела, но танкисты с передовой продолжали нас уверять, что танк невредим. Экипаж брошенной машины был вызван в штаб. Оказалось, в танк попал снаряд, и запахло дымом. Экипаж, решив, что их ИС горит, покинул машину. Начштаба Брюквин отругал командира танка и велел немедленно вернуться назад. Когда танкисты пришли на передний край, увидели на нейтральной полосе, ближе к немцам стоящий в целости ИС. Добраться до танка не было возможности. Командир пошел к ближайшей машине и уговорил экипаж уничтожить злополучный танк. Двумя выстрелами ИС был подбит. Танкисты вернулись в штаб и доложили, что танк горит. После случившегося экипаж был переведен в резерв.

Прослушав известия, я пошел обратно на станцию Аувере. За полчаса, проведенные в блиндаже, я позабыл все страхи. Спокойно вернувшись к платформам и подойдя к машине, я заглянул в нее. Подошел к платформе. Окликнул ребят. Те сказали, чтобы я быстрее забирался к ним. Оказывается, только что закончился очередной обстрел. Я залез под платформу, но тут прибежал посыльный и велел быстро собираться к переезду на новый КП.

Приехали в большое имение. Вокруг огромный старый парк. Поставили машину у невысокого холма, в котором был вырыт погреб. Развернули рацию, начали работать. Рядом находились еще два штаба. Вдали раздался пушечный выстрел. Через несколько секунд послышались свист тяжелого снаряда и сильнейший взрыв. Через каждые две минуты — снова выстрел, свист и взрыв. Шел методичный обстрел района нашего расположения тяжелыми дальнобойными снарядами. Ребята, свободные от дежурства, укрылись в погребе. Заработала рация. Штаб армии передавал радиограмму. Радиограмма оказалась длинной. Пока я ее принимал, рядом несколько раз рвались снаряды. При каждом разрыве я пропускал несколько цифр. Когда закончил прием, выяснилось, что не принято несколько групп, состоящих из пяти цифр. Пришлось попросить радиста штаба армии повторить эти группы. Приняв радиограмму, передал в штаб армии сигнал «АС» — «связь временно прерываю». Отнес радиограмму начальнику штаба и тоже спустился в погреб. Погреб, врытый в склон холма, был больше похож на сарай. Передняя стенка сколочена из досок. Посередине большое окно, закрытое ставнями. После каждого взрыва ставни падали. Приходилось выходить из погреба и возвращать ставни на место. Спокойно работать в этом имении было невозможно, и начштаба Брюквин решил сменить место.

Остановились на краю большого поля. На этом пшеничном поле похоронили мы командира танковой роты Михеева. Он был очень высокого роста. Долгое время служил в нашем полку. Как ротный числился на хорошем счету, да только под Нарвой подстерегла его смерть.

Мы обратили внимание, что медсестра Галя Петрова зачастила к нам на радиостанцию. До этого она нас своим вниманием не баловала, а тут придет, сядет и слушает наши переговоры с танкистами. Вскоре мы поняли, что ее интересует голос командира полка. Галя и раньше влюблялась, ну а теперь вот случился роман с командиром полка.

Ночью стали менять командный пункт. Вел нас сам начальник штаба, а он прекрасно читал карты. Возможно, обстановка на фронте была не ясной, но мы заблудились. Глубокой ночью в чистом поле начальник штаба приказал взять оружие и приготовиться к круговой обороне. Наш полковой врач, капитан медслужбы, призналась медсестре Гале, что она не умеет обращаться с пистолетом. Галя показала ей, как заряжать и стрелять. Получилось так, что, тренируясь, врач случайно нажала на спусковой крючок. Раздался выстрел, пуля пробила ногу. Рану перевязали, и утром, когда обстановка прояснилась, раненого врача отправили в госпиталь. Замполит пытался раздуть дело о самостреле, но в конце концов все завершилось благополучно, а в полку вскоре появился новый врач.

Бои продолжались. Вечером помощник начальника штаба капитан Аркадий Лондон, взяв с собою Трунова, пошел на передний край, чтобы наладить взаимодействие с другими частями. Там они оказались в такой передряге, что чуть не попали в руки немцев. В суматохе потеряли друг друга. Был момент, когда Володя лежал в кювете, а по другой стороне дороги шли фрицы. Кто-то пришел к нам на радиостанцию и сообщил, что видели, как Трунова убили. Это был страшный удар. Столько времени вместе, и вдруг такое известие. Мы сидели в машине, ничего не соображая. Предстояло написать письмо его матери, а мы не находили слов для такого послания. Как сообщить ей о гибели единственного сына? В это время открылась дверь, и в машину зашел Володька. Мы обалдели! Мы не могли поверить своим глазам! А он с удивлением спросил, что это на него так уставились. Мы объяснили, что переживаем весть о его гибели. Володя рассказал, что слухи о его гибели сильно преувеличены и он только ранен. Действительно, из спины торчал маленький осколочек. Мы его выдернули. Санитарка сделала перевязку, и рана довольно быстро зажила.

Нас вывели из боя и отправили в сторону Кингисеппа. В свободное время ходили к реке Нарва. Посмотрели на крепость Ивангорода, находившуюся на острове посреди реки. Побродили у стен краснокирпичной Кренгольмской мануфактуры. В лесу, где мы стояли, было очень много спелой брусники. Набрав котелок ягод, мы засыпали бруснику дневной нормой сахара и варили на экипаж варенье. Вспоминалось что-то родное, домашнее.

Рядом проходило шоссе. Однажды оттуда послышалась песня. Впечатление было такое, будто идет, по крайней мере, рота солдат. Начинал запевала, встревал подголосок и затем подхватывали остальные. Когда поющие появились в промежутке между деревьями, оказалось, шло всего-то шесть человек, а пели так, что удивили всех нас.

Надо сказать, что во время войны на фронте любили музыку и песни. Большим уважением пользовались гармонисты. При каждом удобном случае вокруг них собирался народ, и все с удовольствием слушали музыку. Командир полка Семеркин часто во время перерывов между боями вызывал к себе командира орудия, хорошо игравшего на гитаре и прекрасно исполнявшего блатные песни.

Петь любили все. Пели про Ермака и ямщиков, «По диким степям Забайкалья», «Землянку» и «Огонек». Очень часто пели украинские песни «Ой, при лужке, при лужке», «Ой, да пид горою, казаки идут», «Ой, ты, Галя, Галя молодая».

На мотив махновской песни «Любо, братцы, любо…» вместо строк «а первая пуля ранила меня…» пели:

И припев:

Припев тот же.

Припев тот же.

У этих последних куплетов конец припева такой: «…с нашим командиром не приходится тужить!».

Чаще всего и особенно накануне боя пели на мотив песни коногона из фильма «Большая жизнь»: