Путь отречения. Том 1. Последняя битва (СИ) - Шевцова Анастасия. Страница 147

— Видишь те ели? — указав Тори в сторону, Параман снял плащ и кинул его на поваленный ствол. — Ты хоть и кузнец, но соображать должен. Посмотри.

Подойдя к деревьям, офицер присел на корточки. Деревянные опоры, вкопанные в землю, были прикрыты темной корой.

— Да вы хоть низ-то обожгли? Сгниет же все!

Стянув с мозолистых рук белые перчатки, Параман порылся в оставленном Тори мешке и, достав два топора, насмешливо хмыкнул:

— Ты за кого меня держишь, Эринма? За мной тетка с кашей не ходила, и отец за ручку не водил по Академии. Язык-то попридержи. — Кинув ему топор, Параман бросил свой под ноги и, расстегнув серебряные пуговицы, снял рубашку. — За стволом сушняк сложен. Костер разложи и берись за работу. За неделю управимся, дальше поедешь в Вибр. Нужно кое-что привезти и отослать письмо в Горгот, чтобы нас не хватились. И никаких вопросов. Проболтаешься кому — узнаю.

Глянув на него исподлобья, Тори что-то пробурчал и, убедившись, что опоры вкопаны глубоко и надежно, подобрал топор.

— Работать так работать, Ваше Высочество. Как прикажете.

Несколько кирпичей, оставшихся от последней, перетасканной Тори партии сиротливо белели у сложенного камина. Придирчиво оглядев кладку, Параман вытер руки о скомканное грязное полотенце и брезгливо швырнул его на пол. Лето обещало быть теплым, а к осени Фло уже могла не опасаться трещин. Дров он заготовил достаточно, мебель, которую передала сестра, стояла на своих местах, но выглядела неуютно и серо. Останься у Парамана хоть какой-то выбор, он не стал бы перевозить дочерей из Лаусенса, но полагаться на слово Тарэма было нельзя, да и отец наверняка знал про Флоран уже много лет. В том, что он без зазрения совести мог прикончить и ее, и собственных внучек, сомневаться не приходилось. Ведущей требовался наследник, и рано или поздно Параман должен был его предоставить. Его дочери на эту роль не годились: слишком многие знали, кто их мать, а восстанавливать линию Параман бы девочкам не дал — от Ведущей им следовало держаться подальше.

Выйдя наружу, он прикрыл ладонью глаза. Полуденное солнце палило так, что все вокруг казалось белым. Разомлевшие от тепла птицы лениво чирикали, не обращая внимания на растянувшуюся у порога пантеру. Положив увесистую лапу на окровавленную заячью шкурку, та спокойно дремала, изредка передергивая округлыми черными ушами.

Глубоко вдохнув пропитанный хвоей воздух, Параман застегнул ворот рубашки и подвесил к поясу ножны. Тори должен был выехать на тракт утром, так что ждать его можно было с часу на час.

Проверив, закипела ли вода, он подкинул в костер сухих веток и, достав из-за пазухи мешочек с травами, бросил в котелок пару щепоток. Мясной запах тут же вобрал оттенки пряностей и зазвучал насыщеннее. Коренья, плавающие в бульоне, почти доварились.

«Ничего, переживем и это», — осторожно положив широкую ложку на выстроганную лавку, Параман внимательно взглянул на вскочившую пантеру и, приказав ей оставаться на месте, поднялся. Среди припорошенных мхом стволов мелькнуло белое пятнышко и тут же послышался низкий зычный голос Тори. Судя по ответному смеху, Эринма снова хвастался и рассказывал байки.

Обхватив шею офицера пухлыми ручонками, Фанола пригибалась, спасаясь от веточек, цепляющихся за ее всклокоченные черные кудри, и, казалось, не замечала ничего вокруг. Раскрасневшаяся и довольная, она весело хохотала, едва не падая, от чего Тори приходилось придерживать ее ноги и идти осторожнее.

— Отец! — остановившись на краю вырубленной полянки, Фэй выдернула ладошку из руки матери и побежала вперед. Параман не видел старшую дочь почти полтора года и удивился, разглядев, что две коротенькие косички, всегда торчащие в разные стороны, спускались теперь почти до талии. Фэй исполнилось почти шесть, и она все больше и больше походила на свою покойную бабку. Парамана это и радовало, и огорчало. Он предпочел бы, чтобы в детях не было видно его крови, но судьба словно шутила: обе дочери и внешностью и характером пошли в Род. Так же как и первенец. Его лицо Параман помнил до черточки, хотя прошло уже больше пятнадцати лет. Сын прожил всего сутки, но он увидел его только на второй день. Жена не смогла сразу же похоронить, как того требовали обычаи, а помочь ей было некому.

Фэй оказалась легкой, как пушинка. Подхватив ее на руки, Параман на мгновенье закрыл глаза и улыбнулся. Рядом с Фло и детьми все обретало смысл.

Подойдя, Флоран молча уткнулась в его плечо. Сняв с шеи притихшую Фанолу, Тори неловко поклонился и ушел в дом. Его заплечный мешок, набитый доверху так, что казался гигантской грушей, едва пролез в дверь.

— Устала? — спросил Параман, погладив жену по спине.

— Очень, — улыбнувшись, та подняла на него влажные глаза и улыбнулась: — Надеюсь, теперь ты от нас не сбежишь.

Поставив Фэй на землю, он обнял жену и, вдохнув знакомый запах, вымел прочь сомнения и страх. Обещать и обнадеживать было бы слишком жестоко. Своего будущего Параман не знал, зато хорошо понимал, что готов на все, лишь бы оно у него было.

Летний лес трепетал на ветру, наполняя воздух убаюкивающим шумом. Выехав на дорогу, Параман велел Тори возвращаться в замок и, оседлав лошадь, повернул на юг, к Горготу. Через месяц Тарэм намеревался созвать в столице Совет, и Лафасту требовалась помощь. Генерал не любил принимать Глав в своей резиденции, а в этот раз — тем более. Отец уже успел поставить его в известность и заручился обещанием не оказывать сопротивление.

— Пошла! — Ударив по смоляным бокам, Параман пустил кобылу в галоп.

Дождя не было уже несколько дней, и дорога пылила под копытами, оставляя позади клубящуюся взвесь. Дробный ритм отдавался в висках, заставляя сердце биться в унисон. Хотелось остановить время и забыться в этой скачке, как в молодом вине. Последнее Параман не любил, а вот от скорости пьянел с юности: лишь наедине с собой, подальше от всех, он чувствовал хотя бы иллюзию свободы.

Высокие сторожевые башни Горгота бросали тени далеко за пределы крепостной стены. Ворота, по бокам которых уже зажгли сигнальные факелы, были распахнуты настежь. Несколько девушек, неся груженые клубнями корзины, беззаботно смеялись, что-то громко рассказывая друг другу и, кажется, совсем позабыв, что идут посреди дороги. Придержав повод, Параман похлопал уставшую лошадь по шее.

— А ну посторонитесь, дурехи! — заметив его, крикнул стражник, замахав руками. — Не слышите, что ли?

Обернувшись, девушки молча рассыпались по сторонам и, остановившись, неумело поклонились. Благодарно кивнув офицеру, Параман поскакал вперед. Лафаст рано ложился, зато вставал всегда засветло. Переговорить с ним хотелось сегодня же. Задерживаться в Горготе было опасно: со дня на день в столицу мог тайно прибыть отец, а от него сейчас следовало держаться подальше. Тарэм потерял терпение, и буря могла разразиться в любой момент. Участвовать же в резне, которую они вдвоем могли учинить, Параман не рвался.

Ближе к площади пришлось спешиться. Несмотря на то, что уже смеркалось, народу на улицах скопилось столько, что всаднику было не проехать.

— Господин, мне велено проводить вас, — выскочив прямо перед Параманом, курносая девочка лет двенадцати повисла на поводе и потянула кобылу куда-то в сторону. — Скорее! Просили не задерживаться!

Крепко взяв девочку под локоть, он вырвал из ее рук повод и, отодвинув в сторону, требовательно спросил:

— Кто?

Порывшись в переднике, та протянула клочок бумаги. Узнав почерк, Параман содрогнулся.

— Давно ждешь?

Испуганно замотав головой, девочка указала на стоявший по правую сторону дороги трехэтажный узкий дом и, отступив, бросилась наутек.

Привязав кобылу к деревянным перилам крыльца, Параман отстегнул меч и, положив его плашмя у порога, толкнул дверь. Бесшумно провалившись в темноту, та приоткрылась и замерла. Мельком оглянувшись, Параман шагнул внутрь и тут же отошел в сторону.