Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна. Страница 11

Из леса послышался девичий хохот. Все ближе смех становился, все звонче. Отражаясь от воды, звуки гулко наполняли воздух. Мгновение — и Бессмертный ухватил цепкими пальцами в перстнях мое запястье.

— Прячемся! — шепотом заявил он и потащил меня к огромному валуну на берегу.

Сделалось жутко интересно. Сидя за камнем, косилась на колдуна рядом и очень хотела хоть одним глазком посмотреть — чего там происходит. Судя по звукам, недалече от нас собралась целая толпа девиц. Голоса что-то обсуждали, смеялись задорно, плеск воды слышался.

Осторожно высунув нос, углядела, как с той самой тропки выходит девушка нагая, красоты неписаной. Волос, что трава зеленая, по земле стелется. Кожей бледна, фигурой стройна, на голове венок из тины — не человек. Огляделась красавица и, приметив дружную компанию похожих девиц у речки, поспешила к ним.

— Водяницы? — мой вопрос шепотом коснулся близкого лица Кощея.

— Мавки.

— Прости, что помешала на голую нечисть пялиться.

— Ты что несешь, ведьма?

— Учуют они нас.

— Если только тебя, — на лысине Кощея играли последние блики заката.

— А ты, значит, не пахнешь? — я вытянула шею и вдохнула вполне ощутимый запах молодецкого тела.

Кощей пах теплом. Так пахнет знойный летний полдень: немного душный, но ароматный дух чуть прелых трав и пыли.

— Для них я не пахну.

— Хотя… чего бояться? Все сон.

— Все, да не все, ведьма. Или думаешь, во сне мавка твое красивое личико в речке не искупает до смерти? Не проснешься.

— Неужто не поможешь девице, коли убивать станут?

Бессмертный только фыркнул и осторожно высунулся из-за камня.

— На кой леший тебе мавки снятся?

— Про Кострому слыхала?

Сказку о Костроме знала с детства. Тетушку упрашивала чаще остальных ее рассказывать. Хоть и жуткая история, но очень уж интересная. Узнала девица, что любимый — Купала — ей братом приходится, и утопилась в речке с горя — мавкой обернулась. С тех пор по ночам бродит вдоль берега и, если видит красивого парня, то очаровывает его и тащит в омут.

— И чего? Ну, про Кострому-то? — мои пальцы уже нагло дергали атласную ткань рукава Кощея.

— Сейчас топиться придет. Поглядим, если они тебя не заметят.

— Мы в сказке, что ли?

— Во сне, а снится мне сказка.

Брови вверх пошли. Вот дела-то! Оказывается, Кощей Бессмертный во снах сказки глядит. Мне бы такому чуду обучиться.

— Сестрицы, а разве не чуете? — голос одной из мавок доносился с берега. — Рускальским духом смердит. Вон из-за того камня ветер принес…

— Такую сказку испортила, — вздохнул Кощей и, щелкнув пальцами, растворился туманом.

Проснулся Бессмертный. Сновидение колдуна тотчас задрожало, словно через пламя костра жаром поплыло. Меня потянуло прочь, да только проснуться не смогла. Прав Кощей — крутое зелье получилось. Оказавшись в кромешной тьме, в пустоте. Ничего не видела, не чувствовала тверди под ногами. Ужас охватил сердце — только удары и слыхать…

Глава 5

Время растянулось, что смола по дереву. Сколько болталась в темноте — не знаю, но словно вечность прошла. Так и умом тронуться можно.

Когда, наконец, веки разомкнула, поняла — не у Потапа в пещере. Спину согревало приятное тепло — на печи лежала, укрытая теплым покрывалом, в рубахе не своей.

Осмотрелась. Избушка в одну горницу, два окна. В печке трещал огонь. Пахло терпко травами пряными. Из обстановки: пара лавок, стол, а сундуков-то — не счесть. Утвари кухонной по полкам, что у трех хозяек, прялка в углу платком прикрыта. Сколько веревок с сушеными штучками! Стен не видать, и под потолком через всю избу тянулись, еще и гроздьями свисали: рябина, грибы, травки… Ой! Мыши летучие — тоже сухие. Меж ними обереги соломенные, из ниток куколки.

Принюхалась хорошенько. Так и есть — не ошиблась. В воздухе, кроме пряного аромата трав, витал запах серьезного колдовства. Моя домовая ворожба не пахнет почти, а вот серьезные чудеса оставляют стойкий дух. Ни с чем не спутаешь, любая ведьма учует.

Поднявшись, ощутила легкую слабость, но здоровье, вроде, в порядке. Хворь больше не крутила ни желудок, ни голову. Опустившись на пол, принялась искать свою одежу, но, кроме сапог, так ничего и не нашла. Занятая поисками, не сразу углядела — за окном-то белым бело, на стекле изморозь. Это сколько же я спала?! Тетушка там с ума сходит — беспокоится.

На улице ни города, ни села, и природа незнакомая. В оба окна заглядывали сосны да ели. Растопырив заснеженные лапы, деревья гордо отправляли стволы в небо. Лес вековой, старинный. Солнце терялось в хвойных кронах, свет еле-еле струился сквозь узкие расщелины. То ли день за окном, то ли вечер — леший разберет.

Как назло, хозяин избы домой не торопился. Я уж все глаза проглядела, чего только не увидала. Ладно, мимо дома зайцы скакали, никого не боясь, так ведь и волки ходили — жуть одна. Двора не видать, даже плетня нет. А изба то и дело покачивалась, словно с ноги на ногу переминаясь.

Растеряв терпение, натянула сапоги и распахнула дверь. В лицо ударил морозный ветер, принеся с собой колючую снежную пыль. Тело под тонкой рубахой обожгло зимней прохладой. Продышавшись от сильного рывка воздуха, глянула под ноги. Крыльцо избушки уходило вниз, а последняя ступенька над землей нависла, не касаясь.

Глянула под крыльцо и обомлела — две ноги… когтистые… курьи! Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто хозяин избы.

Лиха на помине — баба Яга вышла из леса и, прихрамывая, зашагала к дому. Чудная старушка — ею детей Рускальских пугают, чтобы не озорничали. Мне тетушка с малых лет объяснила — переврали люди все, что о Яге известно. Ведьму древнюю представили злобной старухой, готовой кости добрых молодцев глодать. Кому надо брехать — не ведомо, но лиха беда начало, дальше ложь как по маслу заскользила.

Внешне бабуля далеко не простой трухлявый пенек. Ростом низенькая, еще и горб вниз тянет. Сама костлявая, кости кожей обтянуты, лицом морщинистая. А нос-то! Батюшки… что коряга кривая. На голове платок ушастым узлом на маковке — совсем как у тетушки моей. Одежа — тряпье, лохмотьями свисает.

Замерев, глядела, как Яга к избушке ковыляет. Знаю — вранье о ней по Рускале ходит, все одно страшно — сильны людские сплетни.

— Проснулась, дочка, — тяжело дыша, она утерла потрепанным рукавом лоб.

Ведьма добралась до крыльца и, поманив избу пальцем, скомандовала ей присесть. Курьи ножки послушно склонили дом, ступеньки коснулись снега.

— Здравствуй, бабушка.

Ни скрипучий голос Яги, ни ее тяжелый взгляд из-под лохматых седых бровей на удивление страх не внушали. От таких людей за версту веет мудростью и покоем.

— Стоит, дверь настежь! — неожиданно ведьма перешла на сердитый тон, плюхнув наземь корзину с пихтовыми ветками. — Выстудишь избу-то!

Размахивая худыми руками с округлыми суставами, она загнала меня внутрь и с ворчанием хлопнула скрипучей дверью.

— Бабушка Яга! Как я здесь очутилась? Где моя сумка? — вопросы лились потоком.

— Разошлась, гляди, — старушка чуть улыбнулась краешком оттопыренных губ.

— Не серчай, миленькая, мне домой надо. Сколько я спала-то? Зима на дворе. Тетушка, поди, с ума сходит в неведении. Еще и книжку колдовскую потеряла, кажется…

— Охолони, говорю! — уже без улыбки заявила ведьма. — Присядь за стол и обожди, пока трав заварю. Долго толковать придется.

Пришлось послушаться. По одному виду старухи становилось ясно — спорить не стоит. Молча наблюдала, как ведьма, несмотря на хромоту, ловко сновала по горнице. Она доставала травы, мешочки с сухими листьями: крючковатые пальцы мяли, растирали все в порошок. Залив кипятком сбор в кувшине, Яга поставила на стол пару деревянных кружек и уселась напротив.

— Вот что, дочка, — немного обождав, начала она, — разговор непростым будет. Не вздумай выкинуть чего, спокойно слушай… — Убедившись, что поняла ее просьбу, старушка плеснула в кружки еще плохо заваренные травы и тяжело вздохнула: — По лету принес тебя Потап — он знакомый мой старинный. Сказал, мол, нахлебалась какой-то дряни и уснула сном мертвецким. Сердце еле колыхалось, не дышала. Пришлось над тобой поколдовать знатно. Честно скажу — думала, нет надежи, а ты девка бойкая оказалась, к осени вздохнула, а к началу зимы сердце биться гулко начало.