Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна. Страница 20

— Ну, дочка, так и будешь у печки отсиживаться или расскажешь старушке, что у вас приключилось? — Баба Яга протянула костлявую руку, приглашая за стол.

Уходить от горячей печи дюже не хотелось, но выбора не было. От моих слов зависело, позволят ли Яру остаться в Глухомани, а значит, и мне.

Когда рассказ закончился, ведьма немного помолчала, глянула на друга и тяжко вздохнула. Видно, недовольна старушка таким поворотом дел, но неужто решится погнать Ярку?

— Наворотила, Василиса Дивляновна, — качала головой бабушка.

— Яга, ну чего ты ее костеришь без конца, без края? Глянь, девка бледная, натерпелась, поди, — Малуша снова и снова смазывала руки кузнеца целебной мазью.

— А что должно? Баранок ей отсыпать? Рускальским языком сказано — от моей избы прямо в Глухомань отправляться. Нет же! Поперлись к гадалке, потом к Гороху. Принесли с собой этого, — он резко кивнула на Яра. — Скажи-ка мне, подруга, ты ручаешься, что молодец не засланный? Или вдруг на него снова заклятье кинут, и выдаст все село лиходеям.

— Вот что, Ягиня-матушка, — Малуша обтерла руки о фартук и присела к нам за стол, — птицу парень загубил — значит, не получит… как, говоришь упыря того звать? — она вопросительно уставилась на меня.

— Кышек? — не сразу сообразила, о чем толкует женщина.

— Точно — Кышек! Он и послал вестника за вами. Ворон должен был у твоего друга узнать, куда путь держите, но, видать, не успел. Вон, как у молодца руки… до самого мяса. Пусть остается. В Глухомани никакое заклятье не достанет. Умеет твой друг чего делать? — она снова перевела на меня прозрачно-голубые глаза. — Может, мастеровой какой?

— Кузнец, — я радостно закивала, почуяв поддержку.

— Добро. Руки заживут, и пойдет к нам в кузницу, она пустует уж год как.

— Заступница, — цокнула Яга. — С другой стороны, не сунь Васька голову, куда не следует, не знали бы мы, с какой стороны ветер лихой дует.

— Вот и договорились, — заулыбалась Малуша. — Все одно с заклятьем Вечности не сладить, только прятать и остается.

— Ох, не было печали, — замотала седой головой бабушка. — Опасно книгу тут держать. Пока ее ищут, руны будут со страниц рваться, к себе манить.

— Присмири, — взгляд Малуши сделался серьезным.

— Твоя правда, — согласилась Яга. — Придется поколдовать на дорожку. Как смогу — успокою, но знайте — эти оковы от знатных чар сломаются… и придумайте сказку какую для селян, почему Вася с Яром жить остались. Нечего людей тревожить...

В теплой горнице родилась тишина. Каждая из нас думала о своем, но мысли сходились в одном — боязно под боком с такой вещью жить.

— …Вот что, — оборвала затишье Баба Яга, — я тоже схоронюсь. Вернее будет пока новых в Глухомань не водить. Потапу скажу, чтобы носа не казал сюда. Дело-то непростое.

— Ой, непростое. — Малуша отправилась к застонавшему Ярке.

— Худо? — беспокойно хмурилась, поглядывая на друга.

— Наоборот, — легко улыбнулась подруга Яги, — в себя мало-мало приходит.

— Ну, девоньки, пойду, поколдую, да шею опосля змеюке этой поглажу, — старая ведьма засобиралась уходить.

В избе Малуши оказалась еще и маленькая комната с кроватью. Туда меня ведьма спать и определила. Стянув одежу, натянула приготовленную шерстяную рубаху и забралась под теплое одеяло. Утопая в мягкой перине, впервые за долгое время почуяла домашний уют. Бревна в стенах хрустели от напиравшего мороза, а я, свернувшись калачиком, вдыхала ароматы душистых мазей, плотно пропитавших всю избу.

Ежели глаза закрыть, то можно на мгновение представить — в Косиселье очутилась. В горнице топает не Малуша, а моя тетушка, и завтра с рассветом все снова будет, как прежде. К нам пойдут люди хвори лечить, а Фекла вечером напечет пирогов. Мы усядемся болтать о том, о сем. Возьмемся за прялку, за вышивку, и не узнаю, что такое беда…

Нос защекотал приятный запах. Что же это, впрямь в Косиселье я? Открыв глаза, вдохнула полной грудью и заулыбалась. Аромат свежих пирогов так дурманил пустой живот, что тот протяжно зарычал. Не в силах терпеть голод, откинула одеяло и чуть не побежала в горницу.

— Батюшки! — с широкой улыбкой Малуша глядела на меня, не прекращая лепить пироги. — Что волчонок. Забыла покормить тебя, — она торопливо отряхнула руки и пододвинула к краю стола миску с румяными пирогами.

Не дожидаясь второго приглашения, уселась на лавку и жадно впилась в мягкий теплый бок пирога. По подбородку потек брусничный сок. Ведьма покачала головой, покосившись на мои босые пятки, и отправилась снимать с печи валенки.

— Все одно друга твоего до утра буду мазать, — поставив рядом обувку, она потянулась за пуховым платком. — Тесто уж подошло давно…

— Ярке лучше? — шмякала я с набитым ртом.

— Лучше, — кивнула Малуша. — Сама глянь.

Зажав в руке надкушенный пирог, цапнула из миски еще один и отправилась посмотреть, как там Ярушка. Ожоги больше не выглядели страшно. Кожа из алой превратилась в бледно-красную, стянулась, готовясь заживать. Чудесница Малуша не хуже тетушки хвори изводит.

— Подумай пока, что людям говорить станем. Можно сказать, мол, брат и сестра, а можно — муж и жена.

— Лучше муж и жена, — щеки налились, не хуже моченой брусники на столе.

— Будь по-твоему, — хихикнула ведьма. — Скажем, что без грамоты ты. Дел натворила, поэтому сюда и отправилась, а муж за тобой — куда ему деваться. Ты же ведьма?

— Домовуха, — не отрывая взгляда от друга, кивнула я.

— Слабовато для добровольного заточения в Глухомани. Тогда станем говорить, мол, при царе служила да в немилость попала. Палаты государя ты поглядела, ежели чего подробно расспрашивать станут, будет что рассказать.

— Много в селе народу?

— Так, дворов с полсотни. Есть и пустующие избы. Помирают люди-то… Да ты, никак, боишься? — внимательно заглянув мне в глаза, выдала Малуша.

Не то чтобы боялась, но опасения душу тревожили. Мало ли какие преступники в Глухомани обитают. Хоть Потап и сказывал, что сюда только добрый народ принимают, но от хорошей жизни в потаенном месте себя не хоронят. Теперь уже во всём сомневалась — где добро, где зло?

— Не серчай, Малуша, — уселась обратно за стол и запустила руку в миску с пирогами, — не знаю, что и думать…

— Нечего тут думать. Проведу тебя по селу, расскажу, кто живет. Сама поймешь — лиходеев не привечаем. Дом для вас подготовим. Немир — наш староста, мужик хороший, не обидит. Яра твоего в кузницу определит, а ты станешь людям помогать по хозяйству, раз домовуха. Селяне только рады будут.

— И я рада, — на лицо полезла мечтательная улыбка.

— Ох, молодые-молодые, — покачала головой ведьма. — Хорошие годы и такое лихо на вас свалилась. Жить бы вам, не тужить, но доля иначе распорядилась.

— Так и здесь не тужить можно. Или нет?

— Можно, — глаза Малуши замерли.

Ведьма внимательно глядела на перстень, подаренный Кощеем. Почувствовала, как палец потеплел. Надо же! И думать про него забыла.

— Побрякушка-то у тебя дорогая, — наконец, выдала Малуша, — да больно знакомая. Не Бессмертного ли перстенек?

— Его. Ты Кощея знаешь?

— Знаю, — слепив последний пирожок, она потянулась к моей руке. — Он просто так одаривать не станет, видать, приглянулась…

— Что ты! — я аккуратно высвободила пальцы из шершавой от муки ладони ведьмы. — Случайно вышло.

— Не мое это дело, но вижу — девица ты хорошая. Друга своего мужем назвать хочешь, значит, мил он тебе… Про Кощея много слухов ходит и славы разной: доброй и не очень. Только в любви мужику уж сотни лет не везет. Не морочь ему голову.

— Малуша, ты чего? — вытаращив глаза, глядела на ведьму.

— Ничего, — грустно улыбнулась женщина, — запомни, что тебе сказала, и больше не спрашивай.

За болтовней просидели до самого рассвета. С первыми лучами в избу вернулась Яга. Замерзшая, но с довольным видом она протянула книгу. Заклятье больше не лезло со страниц, мирно заснуло. Кто знает, до какой поры?

Отогревшись, Баба Яга тоже отведала пирогов с брусникой и засобиралась в дорогу. Прощались долго. Ее решение схорониться и мое заточение в Глухомани отбирали возможность новой встречи. Хоть и не люблю слезных расставаний, а теплые капли из глаз покатились. Прикипела к старушке всей душой. Тяжко без ее мудрых советов да милого ворчания придется. С грустью глядела в окошко, как Яга в ступе загребает воздух метлой. Вот и попрощались, скатертью дорожка.