Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор. Страница 15

Мы укрылись под узким козырьком тускло подсвеченной витрины Центрального универмага. Из-за стекла на нас печально глядел багрово-красный муляж с содранной кожей, наглядное пособие мышечной системы человека, с живыми, томящимися глазами. Мы стояли, обнявшись, стараясь согреться. Нас было двое и мы никому были не нужны, кроме друг друга. Мы хотели переждать дождь, но он был сильнее нас. Он сыпал мерно, неторопливо, и не было ему конца. Нас окружала гнилая, пронизывающая насквозь сырость. Эх, знать бы, как противостоять бездушной враждебности природы! Я целовал холодные капли на ее щеках, вдруг!.. ‒ они стали горячими и солеными. Ничего не понимая, я отстранил ее от себя, глянул в глаза. Ли стояла, зажмурившись, лицо ее исказила гримаса, губы странно растянулись, линия рта стала квадратной, и она всхлипнула!

— Не надо, прошу тебя… — растерянно прошептал я, ее слезы меня сразили! Я никогда не видел Ли плачущей, я даже представить себе не мог, что она может заплакать.

‒ Не плачь, посмотри, ведь я же не плачу… Все это пустяки, еще будет много хорошего и фильмов и солнечных дней, у нас еще будет наше лето, пройдет немного времени и оно к нам вернется, мы вместе и это главное, а не вся эта шелуха. Не плачь, моя белая чаечка, пожалуйста, я очень тебя прошу, — я изо всех сил старался ее утешить.

— Меня сегодня вызывали в милицию, хотят привлечь к уголовной ответственности за тунеядство, сказали, будут судить, — сквозь слезы вымученно улыбнулась Ли. — Один самодовольный такой ментяра, жопа вдвое шире плеч, важно так мне выговаривал: «Вы не выполняете свой гражданский долг перед обществом. У нас, кто не работает, тот не ест». Я слушала-слушала, думаю, гони свою пену, только отцепись. А потом, противно стало ‒ край! Не выдержала и спросила: «А пить у вас можно? У вас же это поощряется?» И вообще, говорю, что ем я мало, по сравнению с некоторыми, креслозадыми… Зато с детства, только научилась писать, знаю, как пишется: «Мы — не рабы!»

Ну, что им от меня надо?! Почему я должна делать все, как все и быть, как они? Почему, кто-то, с полным отсутствием мозговой части черепа будет мной помыкать, кто дал им право указывать, как мне жить? Никто не заставит меня подчиняться их фарисейским законам, я никогда не буду делать то, чего не желаю!

Ты б видел, как он раздухарился, прям смерть всему! Ну и я не сдержалась, слово за слово и пошло-поехало. Завелась, даже не знаю почему, видно индуцировалась злобой от этого ходячего мешка с дерьмом. Сцепилась с ним, аж тырса полетела. Поднялся такой хай, полный бенц! Он трясется весь жидким холодцом, думала его сейчас кондрашка схватит, верещит по-бабьи: «Я тебя не за тунеядство, а за антисоветскую деятельность посажу!» А какая у меня деятельность? Только-то и всего, не хочу работать. Не могу я на них работать, понимаешь?

— Понимаю, кость у тебя белая, а работа, черная, — с насмешкой отвечаю я.

Пусть лучше на меня рассердится, только бы не плакала, не могу я видеть ее слез. При всем своем косном однообразии любой труд интересней безделья, он заполняет пустоту жизни. Действительно, в работе ради пропитания нет ничего созидательного, ни радости, ни удовлетворения. Но есть же интересные работы, например, работа врача. Просто ей лень искать себе работу, которая была бы ей по душе.

— Не нравится тебе работать, иди учиться. Давай, поступишь в наш институт, я помогу тебе подготовиться к вступительным экзаменам. Ты только представь себе, как будет классно! Я жизнь хочу наполнить смыслом, а врачебное дело, это настоящее дело, реальная помощь людям. Мы вместе будем учиться, станем врачами, поедем работать в Африку, как Альберт Швейцер или там… Как доктор Айболит, будем лечить мартышек. Мы с тобой увидим весь мир! А ничего не делать скучно, я бы так не смог.

Мне хотелось думать, что она не может мириться со своим бездумным времяпрепровождением и ждет от жизни не только развлечений или пресловутых перемен. Просто пока не нашла, куда применить свои силы, но без сомнения готова к серьезному делу, которому стоит себя посвятить.

— Ты путаешь красное с кислым. У вас же еще хуже, неужели не знаешь? Закончить вуз все равно, что подписаться за их падлючий режим, чтобы они потом всю жизнь держали тебя за тухес¹⁸ своим никчемным дипломом, чтоб какая-то мразь, решала за тебя, работать тебе по любимой специальности или нет. Да в жизни такого не бывать! — Ли с негодованием топнула ногой.

Никогда не видел ее такой разгневанной.

— Я объясню тебе, Андрей Васильевич, научно-популярно, ведь не сама работа меня достает, справлюсь с любой, проверено. Но стоит у меня поперек горла их постоянная дрессировка на политинформациях, производственных и партийных собраниях, где только и делают, что призывают лучше трудиться на благо светлого будущего, завывают на разные голоса об одном и том же, толкут воду в ступе, переливают из решета в сито. А попробуй не пойди на их «открытое» партсобрание, тебя тут же мордой в дуст! Сбегутся все их прихвостни, соберется комсомольское бюро, местком, партком, вызовут тебя и начнут тереть на мелкой терке, отчитывать да порицать, учить, как тебе надо жить, вопьется в тебя вся эта лицемерная хунта во главе с парторгом, комсоргом и председателем местного комитета. Та ну их всех к бесам! Вспоминать не хочу все их проработки да чтения морали, как они мне все остопиздели!

А какова цена их морали, если каждое слово у них расходится с делом, лишь бы пролезть к какой-нибудь должности, поближе к дармовому корыту. Знал бы ты, каких я только не встречала среди них умельцев произносить слова и по ним карабкаться, все в общем, и ничего конкретного. Хотя нет, конкретно эти мозгоебы талдычат всегда одно и то же: «Надо работать, работать и еще раз работать, как завещал нам великий Ленин». Или: «Ты должна строить светлое завтра, идти в ногу с народом, плечом к плечу, единой толпой, а не выбиваться из строя». Своими лозунгами они засерают мозги для того, чтобы покрепче прикандалить человека к работе, чтоб у него времени свободного не оставалось, а то он начнет думать и поймет, что весь их трындёж это брехня чистой воды и расхерачит их балаган к ебеням! Эти паразиты сами ничего не производят, живут на шее у народа, и как хозяева распоряжаются нашей жизнью, указывают, что мы должны делать, говорить и даже думать. При этом все пытаются доказать, что они живут так же, как и мы, а на самом деле все работают на них почти задаром. У них есть все, а у нас «все остальное»! ‒ ей не хватило воздуха, она тяжело вдохнула, сдерживая негодование.

‒ А взять моих стариков, они же… Они честные люди. Как я их ненавижу! — звонко сказала Ли.

Чего только не было в ее голосе: и горечь обиды, и нежность, и безысходность отчаяния. Я не знал, куда мне деться.

— Они всю свою жизнь честно, от зари до зари на них горбили, мать на двух работах ебашила и что имеют? Заработали себе заслуженный отдых с голой жопой на снегу! Достремились, живут в коммунальной квартире, общая кухня и туалет на пять семей, даже физиологические отправления тут же становятся достоянием гласности. А постирать, высушить, — трусы на веревочке… Ты представить себе не можешь, каково это. Мы вчетвером ютимся в одной комнате. Хотя, брат теперь ушел в общежитие… А мой брат?! Он же умный, но не понимает, что все это обман. Ему с детства внушали, что он всегда должен стремиться куда-то вперед, что самое важное на свете не настоящее, а светлое будущее, и это самое главное в жизни. Эти одураченные напоминают мне осла, везущего воз, на котором сидят хитрые хозяева. Они перед его мордой размахивают, привязанной к удочке морковкой, осел за нею тянется и тащит воз, а хозяева, его за это нахваливают и посмеиваются. Терпеть не могу это стадо!

— Сетовать на беспросветность народа бессмысленно. Это все равно, что быть недовольным явлениями природы. Народ, как стихия, и нечего на него обижаться, — пытаюсь пошутить я.

— А наше руководство? Все эти пер-секи, разве они не порождение нашего народа? — запальчиво возразила Ли, — Каков поп, таков и приход. И навыворот: каков народ, таковы и его руководители. Народ сам себе выбирает руководство по образу и подобию своему. Хаму на престоле нужен такой же самый хам.