Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 109

— Единогласно. Благодарю, товарищи. Получите у секретарей повестку на завтра и можете быть свободны!

Люди и Корабельщик поднялись, потянулись, разминая затекшие за долгое заседание руки-ноги. Затем понемногу вышли в коридор.

Выходя в коридор, Сталин подал оговоренный знак — и свет отключили. Только далеко впереди светился прямоугольник выхода, да на фоне белом резкая черная фигура матроса.

Подойдя поближе, Сталин вытянул руку и стволом пистолета нащупал Корабельщика; судя по росту, ствол пришелся ему в почку. Оттянув затвор, товарищ Сталин ласковым голосом поинтересовался:

— Ты чего меня стебешь постоянно, конь педальный?

Корабельщик, не поворачивая головы, ответил:

— У нас, попаданцев, с этим делом все строго. Не учил жизни товарища Сталина — еще не мужик. Учил, попался кровавому палачу Берии — уже не мужик. Учил, никому не попался — только тогда поздравляем, настоящий мужик.

— Что за Берия еще?

— У вас вместо него Дзержинский.

Товарищ Сталин перемолчал несколько секунд, но дыхание Корабельщика оставалось все таким же ровным, невзирая на отчетливо упертый под микитки ствол.

— А на самом деле?

— На самом деле, — Корабельщик заговорил глуше, — я всегда был слабым. Ведь отчего я к вам-то подался? Сильный и дома хорошо устраивается. Вот я и отправился… Авторитет зарабатывать. А слабому трудно научиться вести себя как сильный. У вас же пословица есть: «Не дай бог свинье рогов, а холопу барства».

Товарищ Сталин снова умолк. Последние слова Корабельщика звучали правдиво, но черт его знает, инопланетника: вдруг снова прикидывается.

Ничего не надумав, товарищ Сталин убрал ствол и проворчал, просто чтобы оставить за собой последнее слово:

— Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет проблемы.

— Я не человек, — усмехнулся Корабельщик. — Так что да, нет проблемы.

— Не жди упавшего патрона, — сказал тогда Сталин, — у меня в деле руки не дрожат.

Отступил назад и подал знак включить в коридоре свет.

Железнодорожник

— Свет выключите, Эдди. Эти мне электросветильники… Чертов прогресс, так глаза режет!

— Если позволите, откроем шторы?

— Распорядитесь.

В большом, знакомом до последнего золоченого завитка на гипсовом рельефном потолке, кабинете Адмиралтейства собрались не только Их Лордства с непременным вторым стратегическим эшелоном переводчиков и референтов. Прибыл новый премьер Чемберлен… То есть, сэр Невилл Чемберлен официально занимал должность лорда казначейства, но именно ее занимали все премьер-министры Великобритании по традиции, берущей начало от сэра Роберта Уорпола. Тот первым заставил большую часть министров не интриговать и делить казну, а работать все же в интересах Англии. Произошло сие достославное деяние, настоящий рыцарский подвиг — потому что стадо министров от казны отогнать это вам не драконов трескать! — за полвека до провозглашения государства США.

Прибыл сдающий должность премьера Ллойд-Джордж и будущий преемник Эндрю Бонар-Лоу. Сэр Эндрю родился в Канаде, воспитывался и вовсе в Шотландии. Достиг поста министра колоний, и уже на втором году Великой Войны мог бы сам сделаться премьером, но предпочел сравнительно невысокие должности в команде Ллойд-Джорджа.

Без казначейства, следовательно без его лорда Артура Невилла Чемберлена, все начинания Их Лордств обрекались на голодный паек и гибель. Наверное, поэтому даже красные большевики свой первый самолет, жуткий «птеродактиль», связанный шнурками из бамбуковых удочек, назвали «Наш ответ Чемберлену», а не Ллойд-Джорджу, сэру Асквитту или вот Черчиллю. Тоже понимали, что кровью войны являются деньги, не что иное.

Пока собрание размещалось, пока предупредительные служащие отодвигали от стола, крытого зеленым сукном, вызолоченные высокие стулья, прямые спинки и аскетичные сиденья которых обтягивал алый китайский шелк, сэр Уинстон обратился к своему обычному спутнику, начальнику английской разведки, контр-адмиралу сэру Мэнсфилду Смит-Каммингу:

— Добрый сэр и любезный друг, нет ли у вас какой-нибудь легкой истории на затравку? Что-то вы необычайно грустны сегодня.

— Увы, сэр Уинстон. Я потерял одного из лучших агентов. Сейчас уже можно раскрыть его имя: Фейри.

На вопросительный взгляд сэр Мэнсфилд ответил:

— Кавычки. Беднягу сгубили кавычки. Русский язык и без того достаточно сложен. То ли ошибся кодировщик, то ли сам агент. От него вот уже четвертое сообщение с намеком на некие серьезные ошибки, но ни слова о конкретике. По нашему коду это значит, что его взяли чекисты и держат под контролем.

Сэр Уинстон вздохнул:

— Мир праху его… Я хотел сказать, вы же приложите все силы, чтобы…

— Чтобы разрешить возникшую ситуацию на благо, прежде всего, Империи, — без улыбки ответил шпионский контр-адмирал. — Ваша правда, сэр, с тяжелым сердцем не стоит идти на битву. Поговорим о пустяках. К примеру, что вы читаете? Рукопись без обложки, но не доклад, и строки в столбик… Стихи?

Черчилль фыркнул:

— Приятель из издательства поделился. Сам не знаю, чем зацепило. Видимо, как раз тем, что все вымышлено до заклепочки, но вымышлено так достоверно, как в добротном историческом романе.

— Вымышлено… Что? Мне бы, может статься, пригодилось для легенды какому-нибудь… Сотруднику. Да и просто для развития воображения.

— Извольте. Вымышленая страна. В ней живут вовсе не люди, эльфы. И язык у них эльфийский.

— М-да… Хорошенькие развлечения у молодого писателя в годину бедствий. Автор, должно быть, юноша пылкий со взором горящим?

Сэр Уинстон пожал плечами:

— Отнюдь. Ветеран Соммы.

— Соммы! Там, где мы потеряли более миллиона! Отчего же не военный роман? Отчего, на худой конец, не памфлет… Как там у этого, нынешнего кумира протестной молодежи? «Да поразит тебя сифилис, Англия, старая ты сука!»

Черчилль улыбнулся весьма ехидно:

— Нет, сэр Мэнсфилд. Ничего похожего! Эльфы.

Разведчик потеребил хрустящий носовой платок:

— Эльфы… Хрупкие резвунчики, прыгающие с цветка на цветок? Ну, как в сказке Ганса Христиана?

— Напротив. Здешние эльфы — угрюмые витязи с проклятьем на челе. Разве такая легенда может помочь разведке?

Шпионский контр-адмирал улыбнулся грустно и поглядел на темнеющее, напитывающееся тугой синевой, послеполуденное лондонское небо, разделенное клеточками остекления.

— Разведке, сэр, при правильном применении может помочь абсолютно все. А уж тем более, молодой человек с воображением, достаточно смелым, чтобы пойти против общественного мнения. Он был на Сомме, и все же не стал бытописателем окопной грязи, не сделался обличителем и бичевателем язв, как нынче модно… Сбежать в сказку — тоже метод. Если мы сами не можем применить его, то можем кому-то подсказать… Незадаром, естественно.

— Ну так я посоветую Реджи Митчеллу, пусть назовет гидроплан в честь автора и тем самым увековечит полет его музы. У Митчелла на подходе новый торпедоносец. Пусть и окрестит: «Морж».

Черчилль свернул рукопись в трубку, сунул за отворот пиджака и неторопливо поднялся, обдав собеседника запахом табака, коньяка и мужского одеколона, безуспешно пытающегося соревноваться с двумя первыми.

— Все собрались, пора и мне.

Сэр Уинстон грузно прошел в голову длинного стола, где все могли его видеть, и занял председательское место.

— Итак, джентльмены! Сегодня мы здесь ради разрешения двух вопросов. Первый — моя отставка. Я рад и горд, что в прошедшей Великой Войне сражался вместе с вами… По большей части, даже на одной стороне, — Черчилль выразительно посмотрел на первого лорда казначейства. Собравшиеся, прекрасно осведомленные обо всех деталях схватки за ассигнования, ожесточением не уступающей Вердену или Ютланду, корректно усмехнулись и сухо похлопали в ладоши.

— Мой доктор настаивает; в стране же наступил мир. Долг джентльмена и патриота более не требует от меня ничего. Таким образом, с первым вопросом неясностей нет.