Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 126

Корабельщик собрал эскизы обратно в альбом и все так же, пальцами, завернул проволочные скобки.

— Человеческое тело может гнуться не как попало, а в определенных направлениях на ограниченную величину. — Нарком информатики зажег синий экран и показал на нем силуэты в разных позах, подсветил красным предельные углы. — Это все знают, но все игнорируют. Всем кажется, что броня и пушка важнее. А ведь смертельно уставший человек затекшими мышцами много не навоюет…

Сшив альбом, Корабельщик посмотрел на каждого, теперь уже не воспринимая слитной пиджачно-галстучной стеной, различая лица.

Лица синхронно поворачивались за картинками на синем экране. Седой сухой Эдвард Гротте. Плечом к плечу надутый Генрих Книпкамп — его модель сняли по неудобству доступа к мотору. Рядом широколобый, уверенно глядящий, Миша Кошкин. Возле него ровесник века Семен Гинзбург. Справа округлый улыбчивый Евгений Важинский. Подпрыгивает на стуле Исаак Зальцман, самый молодой из собравшихся. Не слишком-то старше — Лев Троянов… Они еще не знают, что станут легендой. А я знаю. И потому даю фору на старте именно этим людям. Все конструкторские бюро, вполне предсказуемо, прислали самых молодых стажеров — из макетов прыгать. А что эта молодежь окажется на совещании сразу с двумя наркомами, сразу окунется в магистральное направление… Кстати, на следующее совещание Орджоникидзе надо позвать, выпускать-то выбранную модель именно ему.

Да, скоро мы перейдем к самому любимому делу попаданца — серийному выпуску танков. С командирскими, понятное дело, башенками. Потому что шутки шутками, а обзор поля боя командиру танка все равно необходим.

Первый этап успешно завершился образованием Союза, а теперь завершился и второй: по всей стране прокатился ликбез.

Тут и комитеты бедноты пригодились, поскольку на село все инициативы доходили, главным образом, через них. Как только от митингов перешли к организации обучения, сразу же выяснилось, кто работник, а кто нет. Поскольку в стране до сих пор удерживались две партии: коммунисты-большевики и умеренные левые эсеры, и обе партии бдительно следили друг за дружкой, постольку дармоеды любой партийной принадлежности живо уезжали по зову сердца на Байкало-Амурскую магистраль, на Вилюйские прииски, на освоение суровой, но неисчерпаемой Сибири. Уже через две зимы основательно почищенные комбеды сделались для села не глупой игрушкой, а более-менее полезным источником информации.

Училища за прошедшие годы подготовили кто три, кто пять выпусков рабочих и техников. Техники эти даже успели набрать небольшой опыт — кто на малых артельных мастерских «в один контейнер», кто и на больших заводах «в коммунизме».

Наркомат Информатики за семь лет довел до совершенства процесс организации нового завода. Людей набирали в том городе, где планировалось открыть завод и везли «в коммунизм». Там, не давая опомниться, принимали как в армию: с врачебным осмотром, стрижкой, мытьем. Вручали чистую форму, звание «курсант», втыкали в общежитие.

И наставники, тоже насобачившиеся за семь-то годков, умело дрессировали курсантов, не оставляя им времени пить. С утра до вечера занятия по специальности, а каждый вечер обязательно или киносеанс, или музей, или стрельбище, или хотя бы танцплощадка. Понятно, кто захочет настаканиться — всегда найдет. Но ведь основная масса, как раньше, так и сейчас, пьет со скуки. У нас же во всех учебных центрах, по заветам сержанта Зима из лагеря имени Артура Курье, выходным оставалось только воскресенье. А в субботу людей гоняли так, чтобы за выходной они могли разве что выспаться или чинно погулять по парку.

Но вот курсанты подобрались к экзаменам: выпуску пробных партий. Тогда-то «коммунизм» и выбросил первые щупальца по всей стране. Для будущего тракторного гиганта в бывшем Царицыне, нынешнем Волгограде, уже почти возвели корпуса. То же самое происходило и на Урале, для будущего танкового гиганта. В Ярославле для моторного, в Комсомольске-на-Амуре для авиационного, в Медвежьегорске для горно-обогатительного, и то же в Норильске. Те самые Кузбасс и Магнитка, в моей истории упоминаемые всегда рядом, здесь оказались тоже в одной строке, в одном плане.

Только вот незадача, именно на объемных блоках мы учились работать с железобетоном и успели наделать их, по самым скромным подсчетам, за миллион. Так что «под старою телегою» у нас не ночевали даже заключенные. Любая стройка начиналась выставкой в ряд блочных домиков. Когда место заканчивалось, наверх ставили второй ряд. Больше трех ярусов мы пока делать не рисковали. С одной стороны, уют в бетонном ящике, даже со встроенным очагом, весьма относительный. С другой, сквозняки отсутствуют, «как класс». А еще такой коробок невозможно сжечь по пьянке.

Посетивший Сибирь Маяковский про «город-сад» написал уже что-то иное. И, честно говоря, новый вариант поэмы мне вовсе не понравился. Старый — жуткий и яростный — звучал зато горячо и живо. В новом не ощущалось ни жертвенности, ни преодоления. Хотя именно такой, ровной, в моем понимании должна быть любая настоящая стройка, но все же ярких образов, крепкой поэмы, этот мир уже лишился.

Маяковский, разумеется, мое огорчение уловил мигом — он-то поэт настоящий! — но корней не понял совершенно, причем по той же причине. Буревестник революции отозвался коротеньким обиженным двенадцатистрочием. Что-де некоторым офигевшим наркомам только бурю и натиск подавай, а нормальная работа их не устраивает. Рукопись я запечатал в гибкое стекло, чтобы при случае хвастаться.

И вот, значит, пришла пора выработать модель того самого танка, что мы планируем огромной серией гнать на организуемых заводах. Потому-то я и устроил эргономическую проверку, для того и собрал совещание из одних легендарных фамилий, умы которых смущал универсальной гусеничной платформой. Вырастут, пообтешутся, уже ни единому слову какого-то морячка, будь он триста раз нарком и двести раз инопланетник, более не поверят. А пока, глядишь, и пролезет.

Если же кто полагает, что фора на старте облегчит парням работу, чем ухудшит обучение советской танковой школы — пусть сам попробует спроектировать годный танк. Хотя бы игрушечный. Хотя бы для пейнтбольного клуба, с фанерной броней. Не будем говорить о глубине брода, крутизне откоса, удельной мощности, подводном вождении, ресурсе мотора и подвески, углах рикошета, соединении бронелистов и других тонкостях. Не будем настоящим огнем испытывать, и уж тем более — настоящими пулями. Пускай для начала хотя бы просто поедет.

А чего сложного? Компоновка-то еще в «Renault-17 FT» определена, еще в царское время. Отделение управления, боевое, ходовое. Все ясно и все просто. Моторы купить совершенно не проблема, пружин для подвески каких угодно, на разборках гидроцилиндры там всякие, электромоторы, аккумуляторы, опять же. Фанерную броню резать и собирать можно с миллиметровой точностью, это не бронелист под сварку шлифовать после автогена… Бронелист руками даже не сдвинешь, для всякой самой малой операции с ним нужен кран или хотя бы рычажный подъемник.

Так что хватит людям на чем учиться и без моего цирка. Танковый конструктор из меня как и все остальное, но что могу — обязан сделать.

— … Сделать простой фанерный манекен-силуэт. И проектировать машину так, чтобы манекен в ней сидел с ровной спиной, как на стуле, а не вжимался в днище скрюченным вчетверо. Кстати, сиденья у нас пока что на резиновых амортизаторах, а через лет пять надеемся поставить газомасляные. Тогда и взрывы мин под корпусом экипажу будет проще пережить. И мехвод спину не сломает, если танк с разбегу траншею перескочит.

— Но ваша машина получилась высотой два с половиной метра, — осторожно заметил Зальцман.

— И мы еще добавим перископ метра на два, — кивнул Корабельщик, — чтобы у командира видимый горизонт увеличить, а с ним и шансы раньше заметить противника. Спрятал танк за горкой, и наблюдай без дополнительного оборудования. А оптику нам камарады поставят. Поставите, герр Эдвард?