Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 73

Колобок развернулся и пошел в обратную сторону перед коротеньким строем, чавкая сапогами по раскисшей глине:

— Да! Ухари Зимнего Похода! Предупреждаю особо. Если кто соберется напасть на конвой и с захваченным оружием пробираться в Крым или на Дон… Таких в плен приказано не брать. Республика платит за каждого золотую монету, но для опознания головы достаточно, всю тушу волочь не требуется. А здесь, от Харькова и до самого Таганрога, уже каждая собака знает, что вы сделали с Херсоном и Каховкой. Так что молите своего буржуйского бога, чтобы вас кончили сразу. Народ у нас простой, веками воспитывался церковными прислужниками царизма в рассуждении: «Око за око, зуб за зуб. И какою мерою мерите, таковою же и будет отмерено вам». Намек ясен?

Строй угрюмо помолчал с полминуты; комиссар покачивался с носка на пятку, заложив руки за спину. Наконец, люди выдавили:

— Так точно!

— Молодцы.

Несколько мучительных мгновений, и вот уже Вениамин с ужасом услышал собственный голос, вливающийся в общий блеющий хор:

— Служу… Трудовому… Народу…

— Сука! Блядь! — штабс-капитан выматерился в нос, только в угрюмой тишине тюремного двора слова раздались колоколом.

— А я комиссар Полтавской чека Субаров, — колобок нацепил фуражку и преувеличенно-четко козырнул, — будем знакомы.

Несколько мгновений Вениамину казалось, что капитан прыгнет прямо из шеренги на большевика тигром. За мешками сочно лязгнул рычаг перезарядки, пригнулись пулеметчики; Венька увидел, как шевелятся под худой шинелью лопатки стрелка. Совокупный выдох качнул кумачовый лозунг, закрывающий самый облезлый кусок стены, разнес по двору запах мокрой глины, пота и страха.

Комиссар стоял вполоборота к строю, ничем не выражая угрозы или храбрости, но Вениамин понимал: этот не отступит. Черт знает, чем он жил раньше — а теперь смешная внешность ничего не значит, и напрасно штабс-капитан полагает, что убийство комиссара что-то изменит.

Наконец, кто-то в третьей шеренге не выдержал нервного напряжения и рассмеялся вполне истерически: тонко, с повизгиванием, как барышня в припадке. Смех побежал по строю, как огонек по растопке; буквально через мгновение ржали уже все, кто во что горазд.

— Будете работать? — теперь безо всякого ерничанья спросил комиссар затихших людей.

— Так… Точно!

— За еду не беспокойтесь, тут без обмана. Я за вас отчитываюсь, если кого уморю голодом, свои же меня накажут. Ваши же сволочи наших в плен так и не берут. Ну и на кого вас обменивать? А кормить «за так» мне довольствия не выделяют.

Комиссар еще раз прошелся вдоль строя туда-обратно, деловито разглядывая пленных. Оставшись доволен результатами, вернулся к столику, где серенькая барышня подала ему три узких конверта.

Первый конверт комиссар обнюхал с заметным удовольствием, произнося негромко и отчетливо:

— Полтавский винокуренный завод…

Вскрыл конверт, прочитал бумагу, со вздохом сунул обратно:

— На сегодня заявок не прислал.

Второй конверт вернул барышне, не вскрывая:

— Уборка улиц и благоустройство в Харькове. Туда я вас и сам не пошлю. Станут вас обижать, кидать грязью, еще бить кто возьмется за Херсон и Каховку… А мне потом план выполнять самому, что ли? Вот, самая лучшая для вас работа…

Из третьего конверта вытащил узкий листок; Венька вздрогнул, даже из своей второй шеренги видя ту самую, гладкую-блестящую бумагу. Комиссар помахал бумажкой перед лицом:

— Итак, граждане белогвардейцы, бывшие золотопогонники и будущие, ха-ха, золотари Республики. Вас ждет гостеприимная… Передвижная механизированная колонна номер семь-два! Вопросы есть? Вопросов нет! Становись! Равняйсь! Смирно! Конвой, в колонну по три… Выводи!

Выведя колонну за окраины, старший над полувзводом конвоя — приземистый черноусый мужичок в криво сидящей шинели — остановил пленных и приказал всем повернуться налево. Прохаживаться перед строем не стал, а сразу взял быка за рога:

— Что, подотчетные, жрать хотите?

— Так точно! — браво рявкнул строй без малейшего промежутка.

— Кто бы сомневался… Сейчас пойдем через богатое село. А бабы там жалостливые. Только уговор: хлеб вам, а остальное нам. Да не приведи вас боже уронить хоть крошку в грязь, облизать заставлю. Кто не понял, тому пуля в живот, а в отчете напишу: попытка к бегству, еще и медаль дадут за революционную решимость… Хотите мне медаль заработать? А?

— Никак… Нет…

— Во, где-то так я и думал. Значит, сейчас ватнички ваши в грязи вымазать. На груди расстегнуть. Где я тут видел со звездами на плечах? А! — ткнул в штабс-капитана коротенькой ручкой с игрушечным кулачком:

— Ты, подотчетный! Ватник расстегнуть, чтобы ожоги видно. Вообще на спину спусти его, плечи открой. Морду пожалостливее! Теперь главное. До села еще час пути, все должны выучить песню! Грицко, запе… Вай!

Грицко, предварительно уже прокашлявшийся, затянул унылым «сиротским» тенором:

— Начальник, я норму не в силах дава-а-а-ать… Сказа-а-ал уркаган ка-анва-аиру… Йи-иму па-а-а-адписали убытия акт… И ски-и-инули тела-а-а в ма-а-агилу!

— Становись! Напра… Во! Шагом… Арш! Запе… Вай!

— Напрасна старушка ждет сына да-а-а-мой… Йей ска-а-ажут, она зарыдает… Яку-у-утския гуси летя-а-а-ат над тайгой! И в бубен шаман ударя-а-а-ает!

Венька шагал, поглядывая на скрипящего зубами штабс-капитана. Почему-то настроение поднялось: то ли от наивного плутовства красного конвоя, приземистых, стриженных «в кружок» местных мужичков, обитающих словно бы на противоположном полюсе от христопузого комиссара-фанатика… То ли от ощущения причастности к общей задумке.

То ли потому, что в этой задумке не предполагалась итогом ничья смерть.

— В этой задумке не предполагалась итогом ничья смерть… — Уинстон Черчилль обошел по кругу выставленную на столик модель угловатой стальной лягушки, накрывшейся как бы щитом от стрел. Под щитом лягушки скалила игрушечные зубки толстенькая резиновая змея, хвост которой падал с демонстрационного столика.

— Напротив, — Черчилль потер виски, — замысел в основе лежит благородный. Сберечь жизни шахтеров, так?

— Именно, сэр, — главный разведчик Британской Империи, капитан уже первого ранга Мэнсфилд Смит-Камминг, переступил тяжело, бухнув о паркет наконечником трости, вынул карандаш и позвенел им по металлической лягушке:

— Это механизированный проходческий щит, он управляется по проводам. Вот это, — карандаш защелкал по игрушечным зубкам змеи, — фреза, движимая гидромотором. Жидкость, понятно, поступает по шлангу.

Разведчик невежливо наступил на свисающий хвост.

— А это временная кровля забоя, — карандаш звякнул о воздетый к небу щит, — поддерживаемая обычным гидравлическим прессом, только давящим в зенит, не в надир. Мы вполне можем это использовать на шахтах… Э-э, на государственных шахтах, сэр. Для частных компаний, особенно сейчас, в послевоенную депрессию, установка дороговата.

— Но, Смит, мы имеем уже реальную машину, блестяще выкраденную вами у большевиков. Не сказки о невидимом линкоре и фантастических цеппелинах. Макет будет превосходно смотреться завтра в Палате. Отчего же вы невеселы? Не рулонный газон, в конце-то концов!

Черчилль еще раз обошел столик, заставляя слабо хрустеть безукоризненно полированный паркет. Капитан Смит переступил с ноги на ногу и еще тяжелее оперся на трость. Черчилль посмотрел на разведчика снизу вверх:

— Между прочим, Смит, нет ли у вас еще какого-нибудь «рулонного газона»? Чего-нибудь этакого пикантного, этакой «одноногой собачки», чтобы отвлечь внимание писак и публики?

— Есть, сэр. — Просоленный капитан стремительно покраснел. — Но изобретение до того скандальное, что как бы не сорвались с цепей феминистки всей Империи.

— Даже так? И что же это?

— Сперва, сэр, мы полагали, что это стельки. Обычные теплые стельки для зимы. Пакет из хорошей бумаги, ваты определенного состава…