Вернуться (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 36

"Может быть он голограмма?" – подумала Катрин. "Я тут гадаю, а его на досуге сляпал десяток веселых программистов, чтобы бабам голову кружить. Красивый, пустой, загадочный, — на такого запросто обкончаешься".

— Ты опоздала, — холодно оповестила голограмма.

Катрин, опустившись на колени (ненавистная поза, аж в животе все скручивается, но ты привыкай, привыкай) покаянно опустила голову. Локоны полузакрыли лицо:

— Я виновата, милорд. На кухне столько дел. И я совсем не умею следить за звездами.

— Мне придется наказать тебя, — возвестил Доклетиан Кассий де Сильва. – Но об этом потом. Взгляни на меня, дитя.

Катрин подняла на властелина зеленые, честные как у любой кошки, глаза.

— Я тебе не верю, — неожиданно шепотом сказал смуглый мужчина. – Ты была неискренна со мной. Моя магия подумала и советует мне быть осторожным.

— Милорд, — Катрин сплела у груди пальцы, — я ни словом ни солгала вам. Всего лишь три дня назад я была честной преданной женой. Но богам было угодно оставить меня в одиночестве. И я познала их правоту. Я вижу вас, богоподобный Цензор-Преторианец, и мое сердце.… О, испытайте меня снова своей магией. Я готова по капле выдавить свою кровь, лишь бы вы остались снисходительны ко мне. Ах, милорд, ваши глаза прожигают сердце насквозь, как солнечный луч пронизывает туман над рекой. Мой лорд, только позвольте и я буду вечно целовать ваши ноги.

Цензор заинтересованно нагнулся вперед:

— Разве ты не слишком горда, чтобы дать подобные клятвы? У тебя ведь было много слуг? Признайся, ты любишь власть? Малейшие твои желания заранее угадывались, перед тобой трепетали слуги? Все, что ты желала само падало тебе в руки – ведь так? Такая красивая, такая избалованная и надменная, сейчас ты молишь об участи служанки?

Нет, он не голограмма. Ему интересно. Игра, в которую он никогда не играл. Красавчик, мальчик из иной жизни.

Глядя в увлеченно сияющие глаза, Катрин тихо сказала:

— Я — леди. Но богам было угодно отнять все. Милорд, позвольте ничтожной сучке доказать свою преданность.

— Да! – Цензор откинулся и многозначительно воздел смуглый перст к потолку. – Ты наказана заслуженно. Ты – жила подобно животному, не знающему, ни чести, ни морали. Испорченная и падшая женщина. Могу ли я исцелить тебя?! Будешь ли ты искренне благодарна?

Катрин молча двинулась к нему на четвереньках. Движения мягкие и вкрадчивые, — не так подкрадываются к часовому или снайперу, так берут иную добычу. Ох, Фло, напомни как, помоги. Руки и ноги, гладкие, теплые, слабые, нежные. Бедра натягивают путы подола. Раскачивается округлый зад. Не напугай, — не шлюха, не куртизанка, — самочка, белокурая глупенькая самочка. Мясцо, сулящее удовольствие.

Прижалась щекой к ноге. Под свободной штаниной живая настоящая плоть, — щека потерлась о мускулистую, четко очерченную икру. Светлые густые локоны ласкали мужскую ногу сквозь белую ткань. Катрин опустилась ниже, уткнулась лицом в ступни, опутанные тонкими ремешками сандалий, прошептала:

— Только пожелайте, мой господин.

Треснуло платье – хозяйские руки страстно вздернули женское тело вверх, почти оголив плечи Катрин из-под нестойкой защиты платья:

— Жаждешь разделить со мной ложе? Сладострастница. Поклянись в покорности, поклянись в том, что будешь верна! Поклянись, что не злоумыслишь против меня!

Широко распахнулась бездонная зелень глаз. Изумление трепещущей самки:

— Злоумыслить?! Я?! Против великого, прекрасного как бог, мага? О, милорд…

Розовый язычок лизнул смуглые хозяйские пальцы, вцепившиеся в ворот платья…

— Ты другая! – Цензор испуганно отдернул руку. – Искушаешь меня, упорно лжешь. Ты другая. Ты, ты.… Поклянись, что не укусишь меня, поклянись, что твои белые зубы… Ты вампир…, ты.., ты…

Больше всего Катрин хотелось протянуть руку, наполнить ладонь тем, что выпирало в штанах между ног Цензора. Сжать властно, по-хозяйски. Ну, Доклетиан Кассий де Сильва, иди к настоящей леди. Дьявол, только не пугать его. Трусишка, зайка смугленький, иди сюда, иди…

— Милорд, клянусь, вы будете жить вечно. Вы ведь так прекрасны.

— Ты лжешь. Ты другая. Обманщица, распутница.

…Почти пустая, похожая на театральную декорацию комната. Занавес шторы на заднем плане. Одинокое кресло-трон, маленький столик около него. Высокий смуглый мужчина, напряженно выпрямившийся в кресле. Взгляд, полный возбуждения и страха, то устремляется к потолку, то вновь опускается на грешную землю. У ног сладострастно извивается белокурая женщина. Ее бедра случайно и высоко обнажились. Сейчас она так же неправдоподобно красива, как и король тихого королевства…

…Катрин чувствовала себя мразью. Грязь, не человек. Ибо хотелось.

— Встань! – ее снова рванули за плечи. – Встань на колени и повинуйся. Только повинуйся!

— Да, хозяин, — Катрин зачарованно смотрела в лицо смуглого бога. Ну почему он так безупречно красив?! Ни одной неправильности, ни единой ненужной или фальшивой ноты в бессмысленно одухотворенном лице. Возбужденно вздрагивающие ноздри, чувственно-жадный изгиб губ. Шелковистые пряди волос. Скинь тряпки, дай тебя попробовать. Дай, дай! Дай!!!

Цензор потянулся к шкатулке на столе. Катрин застонала. Только не сейчас! Потом любые детекторы и допросы. Сколько угодно вранья, а если захочешь, то и правды. Только потом. Ну невозможно же терпеть!

— Пожалуйста, Хозяин…

— Молчи! – приказал хозяин. – Или я тебя изгоню. Запрокинь голову.

В руках у Цензора было что-то прозрачное, похожее на скомканный пластиковый пакет. Катрин, совершенно потерявшая себя, покорно запрокинула лицо. К коже прикоснулось мягкое, обволакивающее, расплылось по щекам. Катрин заскулила.

— Тебе не будет больно, — успокаивающе прошептал Цензор. – Сейчас, глупенькая дикарка.

Катрин слегка отрезвела. Судя по ощущениям – просто латекс. Прилипает плотно, — как маска для ныряния. Только и сквозь латекс, прикосновения мужских пальцев нагоняют дрожь. Низ живота мучительно ноет. Трахните меня, трахните! Катрин ужаснулась собственному падению. Но горячая волна стыда, отнюдь не смыла желания соития. Ну что же он?! Что?!

Цензор, точно испугавшись, откинулся в кресле. Жалобно пробормотал:

— Лоло, у тебя дьявольские глаза. Ты вернулась, Лоло?

Катрин точно оплеуху отвесили. Замерла. На Цензора было тяжело смотреть. По мужественному смуглому лицу пробегали волны страсти и смятения -— боялся и жаждал одновременно. Руки его легли на плечи белокурой женщины, — на этот раз бережно и осторожно. Катрин повиновалась. Теперь она стояла против мужчины, — они были одного роста, и Цензор с ужасом и восторгом лицезрел изумрудные глаза, сияющие в прорезях лица-маски. От этого драгоценного блеска мертвое гладкое лицо казалось почти незнакомым. И невыносимо притягательным. Цензор потянул со светловолосого призрака платье. Катрин машинально помогла движением плеч. Она чувствовала себя убитой, — чужое лицо мертвило кожу, руки и ноги словно свинцом налились. Возбуждение никуда не делось, — стало отдельным грузом, холодно давящим изнутри на грудь и низ живота. Так отвратительно Катрин давно себя не чувствовала.

Цензор что-то бормотал. Смысл едва улавливался. Мольбы, требования, обращения к призрачной Лоло. Пальцы Цензора скользили по груди.

— Иди сюда, — пробормотал хозяин. – Иди, и будь послушна.

Зашелестели шторы. За занавесом обнаружилась неширокая постель. Одинокая подушка, куцее покрывало.

— Ложись и будь покорна, покорна, — панически бормотал-заклинал Цензор.

Катрин покорно опустилась на ложе, осторожно вытянула ноги. Лежать было жестко, к тому же пятки неудобно свисали.

…Разочарование плоти было всепоглощающим: этакая спешка миссионерская, хамская, оскорбительная. Вроде и не было ничего. Хотя нет, -— ногти успели продрали подушку, запутались в неприятно сухом сене. Хотелось в голос, многоэтажно выругаться. Тело, привыкшее за последние два года к томному изысканному сексу, с непременным и многократным удовлетворением, бурно протестовало, грубо одернутое на полуфазе возбуждения.