Петрушка – душа скоморошья (Бывальщина) - Привалов Борис Авксентьевич. Страница 1
Борис Привалов
ПЕТРУШКА — ДУША СКОМОРОШЬЯ
Бывальщина
ОТКУДА ЭТА БЫВАЛЬЩИНА НАЧАЛО БЕРЕТ
Людская молва, что морская волна.
В стародавние времена бродили по стране, веселили народ скоморохи — первые наши русские актеры, певцы и музыканты. Свое веселое дело скоморохи продолжали даже тогда, когда на Руси запрещалось петь, играть на музыкальных инструментах, а смех считался преступлением. Песни в те времена пелись при закрытых на засов дверях, чтобы никто чужой не слышал, не донес. Громко смеяться боялись — из-за этого можно было в тюрьму (или, как ее тогда называли, яму) попасть.
Не любили правители, бояре и попы песен-прибауток, озорных побасенок, сатирических сценок. Не любили потому, что в шутках и веселых песнях народ высмеивал тех, кто жил чужим трудом, кто богател за счет других. От острого словца не спасали толстосумов и царских слуг ни каменные стены монастырей, ни частоколы воеводских и боярских хором.
Скоморохи были очень смелыми людьми. Несмотря на запреты царя, на проклятия священников, они несли народу радость, веселье, музыку, правдивое слово. Как от брошенного в воду камня расходятся круги, так от шутки скоморошьей расходились по городам и селам прибаутки, балагурные словечки, песни, сказки.
О необычайных приключениях молодого скомороха Петрушки я слышал в своей жизни дважды.
Первый раз, еще мальчишкой, — от Владимира Алексеевича Гиляровского, известного журналиста, писателя и спортсмена, в поселке Картино, в 1934 году. Второй раз, уже студентом, — от учителя моего, профессора Сергея Константиновича Шамбинаго. В его большой квартире на Арбате кричал попугай, пахло крепким кофе и со стен смотрели таинственные лики старинных гравюр.
Профессор шесть часов кряду рассказывал о похождениях Петрушки, даже напевал древние скоморошьи мелодии. Он сказал мне, что бывальщина эта известна ему со слов И. Пыляева, исследователя русской старины, автора многих книг. Пыляеву, дескать, сообщил сей сюжет И. П. Сахаров, крупнейший знаток народных русских обычаев и сказаний. Сахаров же слышал историю о Петрушке от родственников шута Балакирева — знаменитого, легендарного весельчака, хитреца и затейника, пожалуй, последнего русского скомороха.
Разумеется, за достоверность излагаемых событий никто из рассказчиков поручиться не мог. Может, и на самом деле жил на Руси скоморох Петрушка. Может, сказители (в старину их называли бахарями) придумали все — кто знает?
Каждый из рассказчиков, конечно, передавал историю эту по-своему.
Наверняка то, что говорил более ста лет назад Иван Петрович Сахаров, не походило на то, что я услышал от профессора Шамбинаго. Владимир же Алексеевич Гиляровский поведал мне совершенно иной и не менее занятный вариант того же сюжета. Как же быть? Кому верить?
Я решил пересказать историю о Петрушке по-своему. Тем более, что бывальщина эта хоть и бродила несколько сот лет из уст в уста, а никем записана не была. Во всяком случае, сейчас повесть эта представляется мне вот такой…
Борис Привалов
ШИРОКАЯ МАСЛЕНИЦА
— Душа ты моя, масленица,
приезжай ко мне в гости на широк двор
на горах покататься, в блинах поваляться,
сердцем потешиться!
Меж домов пополз сладкий блинный дух.
Круглая жёлтая луна, тускло поблёскивала на густо-синем предрассветном небе, как жирный блин, который забросила ввысь рука богатыря.
Проснулись петухи, и бодрое кукареканье наполнило улицы.
Встрепенулся какой-то гуляка-полуночник и хрипло запел песню. Несколько нестройных голосов поддержали её.
Некоторое время петухи и гуляки пытались перекричать друг друга. Затем петухи, как более рассудительные, уступили.
Город просыпался. Всё многолюднее и шумнее становилось на улицах.
На берегу реки Полонки сверкала в лучах встающего солнца ледяная красавица гора.
Кое-кто из горожан уже успел не один раз скатиться по её жёлобу, пересечь со свистом всю реку, вылететь на противоположный пологий берег и вернуться с санками назад.
Ребята собрались на площади. Каждый притащил по охапке соломы. Сложили её в большой сноп, перевязали так, что он стал похож на человека в тулупе. Надели на соломенную голову кафтан и шапку, посадили на большую деревянную сковороду-санки. В каждую руку дали по ухвату.
Двое потащили салазки-сковороду по улице, остальные бежали за ними и кричали:
— Приехала масленица! Приехала масленица!..
На площади, откуда выехали сани с масленицей, начался кулачный бой. Смотреть его сбежались гуляки чуть не со всего города.
Сначала бились «сам на сам» — один на один. А потом, когда все силачи уже свои силы испробовали, началось сражение «стенка на стенку». Стали друг против друга два ряда бойцов, зрители расчистили им место, и сражение началось.
Со всех сторон слышались песни. Они становились всё веселее, всё разгульнее. Всё краснее — то ли от мороза, то ли от еды и пития — становились лица гуляющих.
Веселье, как половодье, захлестнуло город, и невозможно было представить такой силы, которая смогла бы перекрыть праздничный гул, заставить поющих затихнуть, бойцов-кулачников бросить своё любимое состязание, а обжор оторваться от поглощения блинов.
Но вот раздался в утреннем морозном воздухе громкий, пронзительный посвист.
Один, другой, третий…
И замерло всё.
Опустили руки бойцы-кулачники.
Обжоры отодвинули от себя блюда со стопками блинов и начали торопливо вытирать жир, капающий с губ.
Ребята так и не довезли до горы чучело масленицы, замерли, прислушиваясь: у каких городских ворот свистнули?
Все гуляющие вздохнули облегчённо и радостно: наконец-то!
И каждый подумал про себя: вот теперь-то и начнётся настоящее веселье!
А в морозном, звонком воздухе уже слышалась заливистая и ухарская гудошная мелодия.
К ней присоединились звон колокольцев и бубенцов, уханье бубна и грозное звериное рычание.
— Скоморохи! — закричал кто-то. — Скоморохи идут!
И тотчас же толпы народа бросились, тесня друг друга, навстречу скоморошьей ватаге, вошедшей в город.
…Впереди ватаги шёл богатырского роста чернобородый человек с огромной, с бревно, дубинкой. Его сразу узнали, раздались крики: «Потихоня! Потихоня!»
Красный кафтан великана Потихони был подпоясан простой верёвкой, на которой висели два бубна. При каждом шаге получалось так, что коленкой великан обязательно ударял по одному из бубнов.
Второй скоморох, безбровый и безбородый, играл на рожке-гудке. На голове гудошника был остроконечный жёлтый колпак с бубенчиком на конце. Скоморох шёл-приплясывал, налево-направо подмигивал, прикладывал свой рожок-гудок то к губам, то к носу — дул в него ноздрёй.