Должница (СИ) - Гуляева Евдокия. Страница 37
Сейчас все орало во мне: «готов»!
Готов взять на себя всю ответственность за свою девочку, готов оберегать, готов предотвращать, готов встать перед ней, защитив, рискнуть своей жизнью, только бы получить шанс жить с ней рядом, вдвоем…
Ошибся, споткнулся о предательски изводящую меня тревогу, но вовремя осознав, полетел на крыльях чувств за ней, чтобы поцеловать лишь закрытую дверь, поняв всю степень сарказма, глотнув горький юмор, поданный мне из стакана-отголоска, предложенного другом.
Плевать! Все осознал!
Очередной раз получив отказ, вернулся домой и, дождавшись ночных сумерек, вновь рванул к дому Александра…
Немного не доехав до резиденции, оставил машину на дороге, заглушив свет фар. Идя вдоль забора, присматривался, вглядываясь в темноту, замечая странное отсутствие охраны на территории. Быстро перемахнув через преграду, бесшумно вскрыл дверь служебного входа, тихо прикрывая ее за собой, двинулся по знакомым помещениям дома.
Тихо прокрадываясь, поднялся на второй этаж, безошибочно найдя дверь единственной гостевой комнаты, поворачивая ее ручку, невидимо просачиваясь внутрь…
Взглядом выхватил пустую, разобранную постель, но точно уловил еле заметное движение, за портьерами, на подоконнике…
Тихо подойдя, пальцами, слегка сдвинул в сторону ткань, приоткрывая взору желанную хрупкую фигурку, молчаливо рассматривающую темноту за окном.
— Шшшш, — слегка обнял, прикрывая рот ладонью, не удержавшись, целуя ее в висок. — Хамелеончик, это я.
Чувствую, как замерла, совсем не дыша, подобралась, словно струна, звенящая от напряжения… А потом, секунда узнавания и теплые, мягкие губы, целующие мою ладонь…
— Украду тебя, — шепчу ей на ухо и ощущаю, как ее губы растягиваются в улыбке, мазнув счастьем по моей руке.
Прижимаю ее к себе, крепко, притягивая как можно ближе, согревая медовую макушку своим рваным дыханием.
Воздух из легких вырывается с надрывным хрипом. Я стою на той самой грани своих эмоций, прямо перед глубокой пропастью равнодушия, куда меня затягивает холодная воронка апатии, пока еще лишь слегка задевая краями своих мощных потоков бесчувствия. Но, в шаге от падения, меня крепко держат ее руки, обнимающие в ответ. Пальцы, судорожно притягивают, предательски подрагивают от напряжения и желания, которое я с легкостью могу прочитать. Только потому, что мои дрожат не меньше, впервые, от страха потерять, поэтому цепляюсь за нее, как за соломинку, стараясь удержаться вместе с ней на поверхности, не желая упасть или утянуть ее следом за собой…
Самое сложное — признаться самому себе, что только я один был виноват в произошедшем…
Сидя там, в коридоре больницы, в ожидании успешного окончания операции, я подыхал от страха.
Не просто умирал, а именно дох, некрасиво, с судорогами, скручивающими все мое тело, сковывающими движения, уничтожающими, напрочь съедающими сознание… Всепоглощающий, неконтролируемый, удушающий, он предательски пробрался глубоко в мою голову, а оттуда, прямо по сетке вен, быстро распространился по всему организму, предательски затянув рассудок липкой, вязкой тревогой, приправленной издевательским шепотом бессилия…
Находясь на пике эмоций, отравленный изъевшим меня страхом за свою девочку шептал:
«Готов отпустить тебя, совсем, только живи. Мне большего не надо! Поправишься — уйду навсегда, как будто меня, проклятого сукой-судьбой и не было в твоей жизни! Пройдет время и ты, родная, никогда не вспомнишь обо мне… Но больше не станешь щитом для меня или мишенью очередному киллеру…»
Опасностей в нашей со Зверем жизни было предостаточно!
Мне было проще отказаться от Славы, чем вновь и вновь подвергать ее опасности…
То, что наша жизнь проходит по гребню границы между жизнью и смертью я знал и без слов, но был не готов поставить рядом с собой, на эту черту любимую женщину…
Я произнес — Саша услышал.
Ему этого было достаточно. Моего «желаю отпустить, не хочу» — пророненного вскользь, навязанного страхом малодушия, произнесенного под предлогом самобичевания. Из душераздирающих нот истошного крика моей души, переходящего в предсмертный хрип, он выхватил только скупое — «не готов»…
Тогда услышав мои слова он промолчал, многозначительно хмыкнув, не комментируя, но, как обычно сделал свои выводы. И я понял их итог, потом, позже, когда зашел в больницу и обнаружил пустую палату и койку, застеленную свежим, еще не тронутым бельем.
Забрал!
На то мы и друзья! Я точно так же, однажды, украл у него Лизу, чтобы помочь понять ему всю глубину его любви к ней. Но, в отличие от него, я свои эмоции ощутил сполна, сразу, хлебнув их через край, но вот страх за любимую женщину сыграл со мной злую шутку, мгновенно вычленив из взрыва чувств эпицентр их противоречий.
Сейчас все орало во мне: «готов»!
Готов взять на себя всю ответственность за свою девочку, готов оберегать, готов предотвращать, готов встать перед ней, защитив, рискнуть своей жизнью, только бы получить шанс жить с ней рядом, вдвоем…
Ошибся, споткнулся о предательски изводящую меня тревогу, но вовремя осознав, полетел на крыльях чувств за ней, чтобы поцеловать лишь закрытую дверь, поняв всю степень сарказма, глотнув горький юмор, поданный мне из стакана-отголоска, предложенного другом.
Плевать! Все осознал!
Очередной раз получив отказ, вернулся домой и, дождавшись ночных сумерек, вновь рванул к дому Александра…
Немного не доехав до резиденции, оставил машину на дороге, заглушив свет фар. Идя вдоль забора, присматривался, вглядываясь в темноту, замечая странное отсутствие охраны на территории. Быстро перемахнув через преграду, бесшумно вскрыл дверь служебного входа, тихо прикрывая ее за собой, двинулся по знакомым помещениям дома.
Тихо прокрадываясь, поднялся на второй этаж, безошибочно найдя дверь единственной гостевой комнаты, поворачивая ее ручку, невидимо просачиваясь внутрь…
Взглядом выхватил пустую, разобранную постель, но точно уловил еле заметное движение, за портьерами, на подоконнике…
Тихо подойдя, пальцами, слегка сдвинул в сторону ткань, приоткрывая взору желанную хрупкую фигурку, молчаливо рассматривающую темноту за окном.
— Шшшш, — слегка обнял, прикрывая рот ладонью, не удержавшись, целуя ее в висок. — Хамелеончик, это я.
Чувствую, как замерла, совсем не дыша, подобралась, словно струна, звенящая от напряжения… А потом, секунда узнавания и теплые, мягкие губы, целующие мою ладонь…
— Украду тебя, — шепчу ей на ухо и ощущаю, как ее губы растягиваются в улыбке, мазнув счастьем по моей руке.
Прижимаю ее к себе, крепко, притягивая как можно ближе, согревая медовую макушку своим рваным дыханием.
Воздух из легких вырывается с надрывным хрипом. Я стою на той самой грани своих эмоций, прямо перед глубокой пропастью равнодушия, куда меня затягивает холодная воронка апатии, пока еще лишь слегка задевая краями своих мощных потоков бесчувствия. Но, в шаге от падения, меня крепко держат ее руки, обнимающие в ответ. Пальцы, судорожно притягивают, предательски подрагивают от напряжения и желания, которое я с легкостью могу прочитать. Только потому, что мои дрожат не меньше, впервые, от страха потерять, поэтому цепляюсь за нее, как за соломинку, стараясь удержаться вместе с ней на поверхности, не желая упасть или утянуть ее следом за собой…
Но он, поочередно целуя мои пальчики, разжимает их, снимая с них стыдливое напряжение, губами вырисовывая на них руны своей любви, привлекая, дразня, увлекая, обжигая мою кожу своими чувствами. И я уступаю, разрешаю, желаю… перехватывая руками его голову, крепче прижимая к себе, впиваясь в него своими пальцами, проводя по колкой щетине волос на затылке, зарываясь в них пальцами, выцарапывая только мной видимые узоры страсти…
— Сережа, я так соскучилась!
— Девочка моя, разреши, я только подышу тобой…
Вдыхаю запах ее волнения и мое сознание плывет, плавится от жара возбуждения, горячим воском капая на мои оголенные от сумасшедшего желания нервы. Каждый томный стон, каждый тихий вскрик вгоняют меня в раж!